Виталий КОРОТИЧ. Уходящая натура, или Двадцать лет спустя

Часть VII. Кормила и кормушки

(Продолжение. Начало в № 51, 52 (2010 г.), в № 1-4)

«ЛЮБИТЬ СПОСОБНЫ ДАЛЕКО НЕ ВСЕ - ЭТО КАК МУЗЫКАЛЬНЫЙ СЛУХ. ИЛИ ЕСТЬ, ИЛИ НЕТ»

Помню, французская певица Мирей Матье пришла еще в старую мастерскую Глазунова, коллекции из которой тогда не переехали в Академию, и я видел, как она оторопела, узрев огромное собрание икон, которыми были покрыты все стены. Я рассказал ей, что каждая из этих икон подобрана в виде грязной доски в разрушенных православных храмах. Глазунов отреставрировал все их на свои деньги и сберег. «Неужели на свои собственные деньги?» - удивилась певица. «Именно так, а зачем деньги еще нужны?».

Я много раз оптимистически уверял Глазунова, что времена вот-вот переменятся, валом хлынут к нему спонсоры и заказчики. Могли же когда-то Рафаэль с Микеланджело работать на Римского Папу и не стесняться.

«Нет, - настаивает Илья. - Это было почти равноправное сотрудничество. Папа им не только платил, но и чтил художников. Расписывая Сикстинскую капеллу, Микеланджело швырял в Папу доски с подмостков, и тот жаловался, что художник хочет его убить».

Сегодня отношения слишком неравноправны. Деньги на покупку хороших картин - у одних людей, а вкус, знания и желание приобрести настоящее произведение - у других. Чаще всего богатые об искусстве рассуждать не любят, а просят, чтобы им скопировали «Девятый вал» Айвазовского или что-нибудь из Шишкина. Мне все время говорят, что надо тусоваться больше, посещать сборища влиятельной публики и заглядывать олигархам в глаза. Не могу. У модного прозаика Пелевина прочел, что «символом поколения стала обезьяна на джипе». Не дай Бог!

Однажды на Пасху Илья подарил мне старинное эмалевое Распятие: «Иисус отдал всю свою жизнь за то, чтобы другим было лучше. И сам не ждал от этого никакой выгоды».

Я ходил с Глазуновым по его Академии и видел, как его уважают и любят. В «Огоньке» мы дали в свое время много репродукций его работ, которые наши подписчики вырезали и склеивали в альбомы. Пользуясь современной терминологией, можно сказать, что Илья Глазунов знаменит, как рок-звезда, но не знаю человека большей открытости и желания немедленно поделиться всем, что у него есть. Наверное, это потому, что он проходил свой путь снизу вверх, не перепрыгивая ступеньки. Так и должно быть.

Я выписал только часть его званий: «Ректор Российской академии живописи, ваяния и зодчества, народный художник СССР, академик, лауреат Государственной премии России, почетный член Королевских академий художеств Мадрида и Барселоны, лауреат премии Неру, кавалер награды ЮНЕСКО за вклад в мировую культуру». «Еще, - говорит Илья. - Мне недавно орден на шею повесили. На ленте, очень красивый»....

Году в 1987-м английский писатель Дейвид Корнуэлл, издающийся во всем мире, в том числе у нас, под псевдонимом Ле Карре, пожаловался мне в Москве, что люди на советских улицах производят на него впечатление толпы обеспокоенной, беспрерывно ищущей, но в процессе поисков обозлившейся и растерявшей многие привычки, свойственные цивилизованным существам.

- Погоди, - перебил я собеседника. - Представь тебе, что в твоей Британии расстреляли в одночасье всю королевскую семью, всю Палату лордов, весь или почти весь офицерский корпус, разграбили все банки, церковные хранилища, музеи, магазины, склады, имущество миллионов людей, в том числе твое лично, запретили свободную конкуренцию во всех сферах, заменив ее административным отбором, разогнали парламент, а самую мыслящую часть интеллигенции упекли в тюрьмы или вытолкали в эмиграцию.

С Евгением Евтушенко. «Женя, смеясь, говорил, что его интернациональные вкусы упокоились на четвертой жене: первая была татарка, вторая — еврейка, третья — англичанка, русская Маша из Петрозаводска стала самой надежной»

У крестьян, кормильцев Британии, отняли бы землю. Затем вас заставили пожить таким образом в течение трех четвертей века, время от времени восстанавливая террор, запретив свободную прессу и поездки за рубеж без особого разрешения. Кроме того, ты все время вспоминал бы свое происхождение, не столько для того, чтобы им гордиться, а чтобы его скрыть получше, если там попадались образованные и заслуженные предки. Сколько бы вам потребовалось времени для восстановления не то чтобы изящных манер, а просто подобия нормальной человеческой жизни?

- Ладно, ладно, достаточно... - перебил меня погрустневший собеседник. - Я не знаю. Не умею мыслить такими категориями...».

Все говорили о любви. В храмах - о любви к рабам Божьим, в цековских воззваниях - о любви к трудящимся всех стран, в стихах - о любви к женщинам и мужчинам. Любить способны далеко не все - это как музыкальный слух, умение писать стихи или глубоко дышать. Или есть, или нет.

Возлюбленная одного из самых известных поэтов моего поколения в минуту откровения морщилась: «Знаешь, он холодный, как лягушка!». Я ей верил, потому что хорошо знал поэта. У него любви хватало только для себя самого и части того, что он писал, - для любви к женщине в разряженных душевных аккумуляторах энергии не оставалось.

От многих людей я слышал, что любовь - единственная у каждого и на всю жизнь. Запас любви в течение жизни распределяется между разными людьми или дарится весь одному человеку, если ты настолько щедр и безрассуден, что способен на такой дар.

У Ильи Глазунова супруга была из славного рода Бенуа, и после того как она ушла из жизни, Илья больше ни одну женщину не впустил в свой дом насовсем. Хорошо помню, как рассказывал мне о своей любви Булат Окуджава - человек, способный любить искренне и безгранично.

С известной французской певицей Мирей Матье в мастерской Ильи Глазунова. «Я рассказал Мирей, что каждая из этих икон подобрана в виде грязной доски в разрушенных православных храмах»

Вспоминал расставание с первой женой, ее последовавшую вскоре неизлечимую болезнь и как он страдал у ее больничного ложа, написав тогда свою «Молитву Франсуа Вийона». Вторая жена Булата Ольга впитала всю любовь, которая у Булата еще осталась, и благодарно была рядом до его последнего дня.

Я знал всех четырех жен Евгения Евтушенко. От первой Беллы до нынешней Маши. Со второй супругой Галей Евгений приезжал в начале 60-х в Киев, и я помогал устроить ее на консультацию к знаменитым украинским врачам для исцеления от разнообразных хворей.

Женя Евтушенко, человек безмерно талантливый и настолько же откровенный, смеясь, говорил, что его интернациональные вкусы упокоились на четвертой жене: «Первая была татарка, вторая - еврейка, третья - англичанка, русская Маша из Петрозаводска стала самой надежной».

Евтушенко никогда ни словом не обижал прошлых жен - они получили свои порции его любви и его жизни, но Маше явно досталось больше всех. Она родила Жене двух замечательных сыновей, стала его оплотом и в американской Оклахоме, и в Переделкино, где Евтушенко живет во время московских наездов. Помню его свадьбу с Машей, когда поэт обнимал тестя, который по возрасту был чуть младше бракосочетающегося Евгения и весело говорил ему: «Папочка!». Сейчас все устроилось - Маше за 40 лет, Жене - за 70. Все у них, тьфу-тьфу-тьфу, складывается как следует.

Недавно позвонила Алла Рождественская и сказала: «А мы с Робкой уже 58 лет как женаты». Это самая замечательная супружеская пара среди моих друзей - Роберт и Алла Рождественские. Алла, конечно, Киреева, но по фамилиям они никогда друг друга не величали, дочки у них, понятно, Рождественские, с большими Робертовыми губами, умные, с хорошим вкусом, проявляющимся во всем, что они делают. Внуки тоже получились на загляденье: высокие, музыкальные, очень похожие на деда.

Роберт посвятил Алле половину своих стихов и мысленно, полагаю, посвящал ей все остальное, что успел сделать в жизни. Он был женат полтора раза - ранний, короткий студенческий брак всегда просил не засчитывать, а брак с Аллой, Аленой, бесконечен, как жизнь, прожитая людьми талантливыми, в том числе талантливыми и в любви.

В «СТРАНЕ НЕПУГАНЫХ ИДИОТОВ» ПУГАНЫЕ ЕЩЕ ХУЖЕ

В ноябре 1987-го петроградскому Октябрьскому перевороту (так это событие звалось официально вплоть до 1927 года) исполнялось 70 лет. Так что наступающий юбилей Великой Октябрьской социалистической революции собирались праздновать шумно, и «Огонек» не мог остаться в стороне от события. Посему было решено командировать нашего молодого сотрудника Дмитрия Бирюкова, одаренного журналиста, выпускника МГИМО с международным опытом (работал корреспондентом советского телевидения в Индии), прекрасным английским языком, вместе с московским корреспондентом американского еженедельника US News & World Report в путешествие по Транссибирской железной дороге. Они должны были написать путевые очерки с двух разных точек зрения, «двумя перьями».

Поэт Роберт Рождественский с младшей дочерью Ксенией и супругой Аллой. «Роберт посвятил Алле половину своих стихов и мысленно, полагаю, посвящал ей все остальное, что успел сделать в жизни»

Очерк Бирюкова планировался в праздничный, к 7 Ноября, номер - к 70-летию Октября. Материал должен был рассказать о переменах, происходящих в Сибири, с ясным выводом, что горбачевская перестройка есть очередная непобедимая идея партии - вроде той, что была реализована семь десятилетий назад. Такая была банальнейшая, «датская» (так называются все материалы к праздничным датам) задумка, как бы взятка официозу.

Дмитрий Бирюков написал все, как было задумано, - в меру торжественно и скучно. В материале выделялся абзац, где сообщалось, что по материалам сибирских ученых можно сделать вывод: уже сегодня 60 процентов сибиряков выступают за горбачевскую перестройку, процесс движется в единственно правильном направлении.

Очерк вышел, как положено, в номере к 7 Ноября 1987 года, а в своем докладе к этой же дате Горбачев сообщил, что все советские люди, как один, уже приняли перестройку. У него, значит, 100 процентов, а у нас на 40 процентов меньше. При этом именно он - Генеральный секретарь никогда не ошибающейся партии. Кто не прав?

Мне немедленно позвонил человек, которого я в правящей партии уважал больше всех, - Александр Яковлев и приказал срочно уволить автора статьи Дмитрия Бирюкова, да еще наложить вдогонку взыскание. Ведь налицо было расходжение мнений рядового члена партии и ее Генерального секретаря. Кто не прав?

Никто, конечно же, не вникал в подробности вранья - ни нашего, ни генсековского (как показало время, сторонников у перестройки было в ту пору куда меньше и бирюковских 60 процентов). В Новосибирск была немедленно направлена комиссия из ЦК КПСС для выяснения, что это там за уклон случился (позже Яковлев рассказал мне, что Горбачев звонил ему на рассвете, только лишь пролистав «Огонек», и кричал о заговоре в Сибири). Вот что такое чиновничье мышление даже в либеральные времена!

В общем, около года после того я маскировал Бирюкова в глубинах отдела информации, публиковал его под псевдонимами, только бы сохранить хорошего публициста в журнале.

И Яковлев, и я понимали правила игры - он не прижимал меня слишком сильно, а я старался не возвращаться к разговору о сибирских заговорах против партии и статистики. Если же совсем серьезно, то еще лет 10 назад Дмитрия Бирюкова, конечно, отловили бы и уволили с волчьим билетом, а лет 40 тому могли и расстрелять. Чиновничий образ мыслей не меняется уже давно, а только выражается с разной интенсивностью. Еще в 30-е годы Илья Ильф иронизировал по поводу «страны непуганых идиотов». А пуганые-то еще хуже...

КОРМИЛА ВЫДАВАЛИСЬ ВМЕСТЕ С КОРМУШКАМИ

Познакомившись со многими иностранными деятелями культуры, а со многими из них и подружившись на долгие годы, я не переставал завидовать, что не было в них одного из наших самых распространенных качеств. Они не боялись власти. Уважали ее или не уважали, но, главное, не боялись, не знали, что власть эта может прийти ночью и взять за шиворот, уволочь неведомо куда без возврата. Они жили в своих странах, и я завидовал, что им удалось выстроить эти страны и систему их управления именно таким образом.

Вдова Роберта Рождественского Алла Киреева с дочерью Екатериной Рождественской — автором знаменитых фотопроектов «Частная коллекция», «Родня», «Мечты детства» и других

Наше государство было послойным, с четким разделением на группы, приближенные к власти, и те, что удалены от нее. С одной стороны, люди клялись в постоянной своей неотделимости от народа, а с другой - отгораживались от него барьерами, за которыми и происходила полусекретная жизнь. Привилегированные жилые дома такой публики были особыми, особенным было санаторное и всякое другое лечение. Да разве в этом лишь дело!

Самое страшное, что в нашей, якобы народной, стране, был и есть до сих пор сектор «по понятиям», где за счет единого государственного бюджета выгораживается абсолютно паразитическая сфера услуг. Люди привыкали к тому, что привилегии связаны не с умением хорошо работать, не с сообразительностью и предприимчивостью, а со служебным положением, и в дальнейшем зачастую держались не столько за обязанности, сколько за блага, прилагавшиеся к ним.

Кормила, так сказать, выдавались вместе с кормушками, и так же происходило отлучение - от кормил и кормушек одновременно. Как-то я оказался во Внуково на даче у Николая Федоренко, бывшего советского посла в ООН, а затем главного редактора «Иностранной литературы».

Перепрыгнув с насеста на насест в чиновничьем курятнике, он еще не был снят со спецснабжения, что и сообщил мне, готовя на столе закуску из «докторской» колбасы. Колбаса была самого простецкого вида, и я непочтительно хмыкнул по поводу опростившегося начальства.

Федоренко обиделся: «Да вы попробуйте ее, понюхайте! Это не та собачья радость, что продают в магазинах. В спеццеху не используется мороженое мясо, а только парное, самые лучшие сорта!».

Иногда высокие чиновники понимали, что не все в этом снабжении прилично. Однажды я предложил Горбачеву поговорить об элементарных вещах: как он покупает картошку, что у него на обед... «Ты понимаешь, что мне стыдно будет рассказывать о том, откуда и как мы с женой получаем картошку с капустой?» - ответил он.

Разница между двумя антиподами в Политбюро, Лигачевым и Яковлевым, забавно проявилась для меня ранней весной 1988 года, когда от имени «Огонька» мы решили провести огромный концерт рок-музыки в крытом «Олимпийском» стадионе в Москве. Весь сбор от концерта должен был пойти в Фонд борьбы с наркоманией, очень быстро расползающейся по теряющей ориентиры стране.

Мы связались с посредническими организациями, зарезервировали стадион между Олимпийским проспектом и проспектом Мира вместе с прилегающими площадями и наметили на конец марта друхдневный, а вернее, двухсуточный концерт. В пресс-центре Министерства иностранных дел я объявил о нашем замысле и подготовке к его осуществлению. На вопрос из зала, почему советский официоз так боится рок-музыки, я ответил, что не знаю. Единственный известный мне неприятный случай произошел некогда в библейском городе Иерихон, где от трубных звуков рухнули стены. Надеюсь, что кремлевским стенам ничто подобное не грозит. Кремлевские стены определенно выдержали бы. Не выдержали кремлевские догмы.

А ведь все шло к тому, что подбор ансамблей будет очень престижен. Обещали даже Майкла Джексона, который по пути в Италию брался на денек-другой притормозить в Москве. Шли переговоры с Полом Маккартни. Ненси Рейган, первая леди США, которая в Америке опекала борьбу с наркоманией, соглашалась поприветствовать нас. Слава Богу, многие организационные заботы удалось переложить на Министерство культуры и Госконцерт - эти организации подписывали все положенные контракты: дело двинулось. Вскоре почти все было готово.

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter