Станислав САДАЛЬСКИЙ: «Михалков — тварь позорная! «Я с вами, Владимир Владимирович! Я с вами, Дмитрий Анатольевич!» — художник себя так вести не должен»

(Продолжение. Начало в № 44)

«Тина Канделаки — лицемерка, холуйка, очень нехорошо по отношению к мужу поступила. Думаю, когда плохо ей будет, я все равно помогу, а плохо ей будет»

— В прошлый раз, когда мы встречались, вместе с вами очень красивая девушка Тина Канделаки была...

— Да-да.

— Мы потом время в ресторане прекрасно провели. Вы ее очень любили, она вас тоже, а какая черная кошка между вами и Тиной пробежала, что случилось?

— Трещина пошла, потому что Михеила Николозовича Саакашвили я поддержал. Тина на государственный уровень выйти хотела и посчитала, что это очень неправильно: она за «Единую Россию», в ЖЖ написала, что в партии власти разочаровалась, то есть призналась, что ничего в этом не понимает. Ну, что говорить...

Думаю, когда ей плохо будет, я все равно помогу, а плохо ей будет. Тина очень нехорошо по отношению к мужу поступила, к тем людям, которые... Она по натуре холуйка, но жалко ее все равно... Я же на радио с ней работал, и знаю: она очень талантливая...

— ...умная, образованная...

— Начитанная, но не умная — это вы ошибаетесь. Когда Андрей, теперь уже бывший муж, ее прикрыл, она обещала, что постарается... У нее с умом напряженка, кстати, потому что умный человек так «Единую Россию» хвалить не стал бы. Она начитанная — не умная...

— Бывший муж у нее хороший?

— Замечательный. Пос­ле того случая в Ницце (ког­да «феррари» олигарха Сулеймана Керимова на набережной в дерево врезался и выяснилось, что рядом с ним именно Канделаки сидела. — Д. Г.) Андрей все на себя взял.

— Что там на самом деле было, он по­нимал?

— Конечно, но я все равно их помирил, сделал так, что они вместе в храм святой Матроны пошли. Тина огромные серьги, трехкаратники бриллиантовые, Матроне подарила, они помирились, а потом она его унижать стала, и Андрей ушел.

— Унижать почему?

— Не знаю — это их проблемы. После развода она условие мне поставила: ты либо со мной, либо с Андреем общаешься — ну, я же их познакомил... «И с тобой», — я сказал. «Нет, — она отрезала. — Либо-либо». Я, конечно, сказал: «С Андреем» — ког­да мне условие ставят...

— И вы до сих пор с ним общаетесь?

— Нет, он не звонит. Мало того, когда у него тяжелые времена были, я его клинику отстаивал, потому что ее захватить хотели. Я письма президенту, генеральному прокурору писал, в «Живом Журнале» выступил — в общем, за него боролся. После того как его в покое оставили, уже не трогали, он пообещал, что теперь мне зубы делать бесплатно будет, а потом администратор клиники мне сообщила: «Станислав Юрьевич, платить надо, потому что зубы — это такая постоянная штука...», и я подумал: «Зачем мне зубы здесь делать, ког­да в Венгрию поехать можно? Там отличные клиники есть, и немцы туда ездят — я в Будапеште себе сюда три импланта поставил (на нижнюю челюсть показывает).

— Кто тот влиятельный человек в руководстве России, который Тину Канделаки поддерживает и вверх тянет?

— Ее язык.

— В прямом смысле?

— Конечно. Покровителя у нее нет, ее никто не тянет, но она лицемерка большая, искусством лицемерия прекрасно овладела... Тину не поддерживают, в принципе, все ее презирают...

— Суть конфликта Ксении Собчак и Тины Канделаки в чем?

---

---

— Просто Ксения, я думаю, человек очень честный, вранья не любит и, что та врушка, увидела, потому что, когда Тина ее обхаживала, она этого не замечала, а потом разглядела. Ксения очень прямая и открытая — я это говорю, хотя мы не общаемся. Вот с Люсей очень часто контактирую...

— И сейчас?

— Разумеется.

— О том, что с Ксенией произошло, она жалеет?

— Это ее дочь, она сказала: «Ксюша, я всегда с тобой буду». Люся вообще уникальная!

— Ксюша мне призналась, что до недавнего времени у ее мамы с Путиным прямая связь была, она ему в любой момент звонила. Сейчас эта связь сущест­вует?

— Вы знаете, мы это никогда не обсуждали, потому что у Люси все равно уважение такое... «Кто ваша мать?». — «Владимир Владимирович Путин!». — «Кто ваш отец?». — «Владимир Владимирович Путин!». (Смеется). Люся все равно очень его любит и ни одного слова плохого о нем не скажет. Я рот открою — мало никому не кажется: бла-бла-бла, а она: «Не надо!» (рукой рот закрывает).

«Если жопу по телевизору каждый день показывать, ничего популярнее жопы не будет»

— Моего любимого артиста Станислава Садальского хочу процитировать: «Если жопу по телевизору каждый день показывать, ничего популярнее жопы не будет»...

— Да, да, но лучше всего потом Лева Новоженов добавил: «Но также жопой она и останется» (Смеется).

— Много жоп таким образом популярными стали?

— Вы знаете, популярных среди них нет, потому что сцена все показывает: идут — не идут. Вот звезда сериала «Серебряные побрякушки», но если я фильм «Серебряные побрякушки» не видел, она уже не звезда. А мы солнце — мы выходим, и звезды все меркнут...

— Звезды сериалов...

— Да. Показатель один — сцена. Вот я к битве на сцене готов — мы выйдем, и пусть зритель определит: интересно ему смотреть или неинтересно?

— Вы сказали: «Пугачева, как баба на чайнике, — все только за день­ги: букву бесплатно не произносит»...

---

---

— Ну и правильно, и хорошо. Артисту за работу платить должны — я тоже ни на одно интервью бесплатно не хожу, мне это абсолютно не нужно. Все спрашивают: «А рейтинг?». Я отвечаю, что актерский факультет окончил и просто так идти никуда не собираюсь... Все платят!

— Вы свою профессию, в конце концов, уважаете...

— Ну а по-другому как?

— Вы Пугачеву и Галкина иногда в своем блоге ругаете — вам эта пара смешной, пародийной не кажется?

— Да уже как-то проехали — вот только в Киеве, в Украине почему-то этим интересуются. Они уже, по-моему, все...

— Уходящая натура?

— Да нет, но пускай уже — работают и работают.

«Большим театром руководить завхоза из БДТ назначили — он веники выдавал»

— В январе 2013 года на художест­вен­ного руководителя балетной группы Большого театра Сергея Филина покушение совершено было — по заказу одного из солистов балета преступник его кислотой облил. По­доплека этого зверского преступления, на ваш взгляд, в чем?

— Знаете, все дело в руководстве — в том, что Большим театром руководить завхоза из БДТ назначили...

— ...Иксанова...

---

---

— Да, а он веники выдавал. Руководство всю ту грязь, что выплеснулась, остановить должно было — просто генерального директора сменить надо было, поганой метлой его выгнать, и все в порядке было бы. В таком коллективе все не от личностей — от него зависит!

— Да, нравы в Большом театре жуткие — это всегда так было?

— Они везде, в любом театре, не лучше, но это в зародыше пресечь надо было, когда воровство со сцены Большого начиналось. Она же после того, как Швыдкой с пос­та министра культуры в отставку ушел, просто разграблена была — все оттуда, с рес­таврации этого театра, началось: никак деньги поделить не могут.

— Помню, Валерий Ме­ладзе, Стас Михайлов и Григорий Лепс в Го­сударственную Думу России жаловаться на журналистов пришли, и вы по этому поводу написали: «С журналистами судиться — в крапиву срать садиться»...

— Это правда.

— Такие обиды ваших коллег на моих коллег наблюдать вам часто приходится? Вы же и актер, и журналист в одном лице...

— Нет, и мне как-то не верится — не­ужели Гриша Лепс на такое способен? Мне кажется, это какая-то утка! Я очень высокого о нем мнения и не думаю, чтобы он в Думу пошел.

— Пошел...

— Смешная история была, когда Стас Михайлов на похоронах Андрея Панина появился, — кинокомедия! Расфуфыренный, с ним жена-блондинка... И актерам говорить стыдно было, как-то не­ловко — у них действительно горе, а Стас у микрофона встал и заявил: «Я его не знал, но очень любил». Он, чтобы засветиться, пришел — все время какая-то, как Чехов писал, вампука с попсой происходит.

— Врагов у вас много?

---

---

— Не знаю.

— После ваших публикаций в «Живом Журнале», а до того — в «Экспресс-газете» никогда никто вам не угрожал?

— Ну, операция с поджиганием двери моей квартиры состоялась, когда я на гастроли уехал, до этого во время спектакля ко мне на сцену двое с грузинским флагом выбежали и кетчупом с криком «Смерть грузинам!» поливать начали. У нас там Жан Даниэль был, он, когда закричали, в прямом смысле обосрался — другое дело, я эту историю обыграл, и все думали, что сам ее и придумал, но потом хакеры почту Кристины Потупчик (на тот момент пресс-секретаря движения «Наши») вскрыли, и оказалось, что 400 тысяч рублей за это заплачено. Знаете, я так, как есть, высказываюсь — иногда, может, чужое самолюбие щажу, поскольку свое уважаю, и не все говорю, но зла никому не желаю.

— Мне кажется, вы очень одинокий человек — это так?

— А все одиноки — мы в одиночестве рождаемся и умираем, это природа каждого из нас.

— Тем не менее друзья, близкие люди у вас есть?

— Есть, конечно.

— Они из актерской среды или нет?

— Из актерской мало. Нет, это работники торговли — мои старые друзья еще той, советской школы (смеется).

«После введения стволовых клеток у Саши Абдулова кожа обновилась, все помолодело, а потом — жуткое ухудшение и смерть. То же у Любы Полищук, Ани Самохиной, Олега Янковского...»

— В своем блоге вы рассказали, что преждевременные смерти многих актеров с использованием стволовых клеток для омоложения связаны...

— Да.

— А суть этой проблемы в чем?

— Действительно, очень много людей от этого умерло... Мне на телевидении даже 10 тысяч евро за то, чтобы эту историю рассказал, предлагали, интерес к стволовым клеткам огромный, но я не хочу — и так косметические клиники жаловались, что этот бизнес я уничтожил. Кстати, угрозы с той стороны тоже были — они, чтобы я на эту тему не высказывался, добивались.

— То есть ряду известных актеров стволовые клетки вводили?

---

---

— Да — официально такие манипуляции не разрешены, поэтому операционная на корабле, что в нейтральных водах стоит, находится. Это тоже 10 тысяч долларов стоит, и после введения стволовых клеток фантастическое омоложение организма происходит: прыгаешь, бегаешь, но одно­временно рост раковых клеток провоцируется. Вот как у Саши Абдулова — ему это в Израиле делали. У него кожа обновилась, все помолодело, а потом — жуткое ухудшение и смерть.

— Кто эту операцию еще делал?

— Люба Полищук, Аня Самохина, Олег Янковский — список достаточно большой печальный...

— По сравнению с прошлой нашей встречей вы, я смотрю, существенно похудели — что случилось?

— Васильева Таня из рук хлеб выбивает, его есть запрещает.

— А вы же хлеб обожаете...

— Ничего вкуснее вообще нет — только, говорят, есть сухой надо, потому что везде консерванты. Мои знакомые гробовщики рассказали: сейчас тела выкапывают, а там сплошь мощи нетленные...

— А что значит — тела выкапывают?

— Ну, подзахоронения какие-то или перезахоронение делают, а там нетленные мощи лежат, потому что человек этими Е2, Е4, Е17 забит, все то, что мы едим, консервантами напичкано.

— Многие актеры, даже те, которые «Мы никому не завидуем», — уверяют, по натуре своей все равно завистливы — профессия такая. Вы завистливый человек?

— Роли порой завидую: «Ах, вот эту сыграл бы!», а так — нет. Это бессмысленно: я уже себе все, что хочу, купить могу.

— Сегодня великие актеры, на ваш взгляд, есть?

— Для меня — не знаю. Такая штука... Актеры, я вам говорил, великими не бывают — только большими. Великие писатели, великие художники есть — их произведения столетия переживают, а век актера все равно, даже в кино, недолог.

— Допустим, но Смоктуновский — великий? Евстигнеев, Гриценко — великие?

— Уже никто их не знает.

— Вы же их застали...

---

---

— Я застал, знаю. Я вот здесь массаж делаю (ногу выше колена трет), потому что физический труд уже ненавижу, и массажиста прошу: «Осторожно! Не переусердствуй, а то потом, как у Пьехи, будет: ей сделали, и она теперь не ходит — нога отнялась». Массажист, парень 25 лет, глаза вы­таращил: «А почему она? Он что, п...рас?». — «Я про Пьеху Эдиту», — ему говорю. «А у него кличка Эдита?». Потрясающе! А мне казалось, что Эдита Пьеха — это наше все.

— «Вечная вы наша», как Алла Пугачева сказала...

— Да, да, мне казалось, что уж она-то!.. И вот Стаса Пьеху теперь знают, а Эдиту нет.

— Гагарина не знают, Высоцкого...

— Как время быстро летит (показывает, что книгу листает). Видите?

— И все интернет — информации мно­­го, и в нее, как в Лету, имена вчерашних кумиров канули...

— Информации много, да.

— ...Для меня Смоктуновский просто гениальный был — я любил, когда у него хорошее настроение было и он придуривался. Он изо рта две такие штуки вытаскивал (клыки показывает) и что-то изображал — это какая-то магия, мне смотреть интересно было.

«Таня Васильева на еврействе помешана»

— Это органика у него такая была? За счет чего он это делал, вы понимали?

— Нет — у каждого артиста, какими при­емами он пользуется, я вижу, а вот здесь не понимал. У него фантастическая вера в себя была... Я вообще очень внимательный, я даже через Машу Смоктуновскую, дочь, к ним в дом вхож был, но для меня это одна из загадок актерской природы. Чехов сказал: «Умный любит учиться, а дурак — учить» — вот и я все время за ним наблюдал.

— Сегодня актеры такого уровня есть?

---

---

— Наверное.

— И среди российских вы таких видите?

— Я, к сожалению, за этим не слежу... Вы знаете, для меня только женщины есть — Васильева, например.

— Татьяна Васильева, уточним...

— Да, Татьяна. Я ее в разных ситуациях видел... У нее же большая трагедия была, которую она до сих пор переживает, — когда-то ей свою фамилию Ицыкович, с которой сниматься запрещали, на Васильеву поменять пришлось. В общем, Таня на еврействе помешана... На днях откуда-то мы летели, она говорит: «Стас, этой женщине замечание сделай». Я к сотруднице аэропорта: «Я это так не оставлю! Как вас зовут?». Та: «Ида Соломоновна», так Татьяна сразу растаяла: «Идочка Соломоновна, простите! Садальский — дурак! (ладоши молитвенно складывает). Дурак! Простите!». (Смеется).

Ей, когда она в театр пришла, сказали, что Ицыкович — ужасная фамилия и ее поменять нужно. «Это еврейская фамилия — мамину возьмите. У мамы какая?». Таня потупилась: «Базлова», но артистка Базловой не бывает. «Хорошо, Татьяной Базо будете» — и когда мы в «Будильнике» даже снимались, ее как Татьяну Базо представили. Деньги получать пришли — свои кровные 17 рублей, а ей не выдают: «У нас «Базо» написано». Она: «Это я, Ицыкович». — «Нет, нет, нет!» — и потом ей посоветовали: «Замуж быстрее выходите». Она вышла, а самые рас­пространенные русские фамилии: Иванов, Петров, а дальше Васильев идет. Вот она за Васильева вышла, но такой большой еврейский комплекс у нее остался.

— Это правда, что дома ни одной своей детской фотографии, ни одного диска с фильмами своими вы не име­ете?

— Ну, мне сейчас картину подарили: там такой жирный гусар — ему лицо мое нарисовали.

— «О жирном гусаре замолвите слово»...

— Да-да, жирный прямо такой, с двойным подбородком — я ее повесил и чувст­вую, она меня раздражает. Наверное, на второй этаж отнесу — там поставил, чтобы на нервы не действовала. Фото свои... У меня и альбомов много, и фотографий...

— Все-таки есть?

---

---

— Конечно, но ни одна не висит — мне это по барабану.

— И фильмы свои вы смотрите?

— Нет, не пересматриваю — абсолютно не интересно. Зачем? Чтобы «Вон, вон, вон!» — сказать? Кому это показывать? Себе?

— Если, дома перед телевизором сидя, на пульте кнопками щелкаете и случайно себя на экране видите...

— Мне это абсолютно не интересно!

— Сейчас вы снимаетесь?

— Вот предложение вчера поступило — в сериал «Земский доктор» пригласили. Я сейчас с моим театральным проектом заканчиваю и в нем сниматься буду: ни сценария, ни роли еще не видел, но буду.

«Актер Михалков блистательный — я от него глаз оторвать не могу»

— Слово «великий» отбросим, и я скажу, что вы с тремя выдающимися женщинами дружили — Верой Марецкой, Людмилой Целиковской и Аллой Ларионовой. Каждая из них символом своего времени была, а что их объединяло?

— То, что они большие актрисы, что эпоху олицетворяли. У меня, вы знаете, в голове не укладывается: Аллочка на открытие Московского кинофестиваля попасть не могла — ей в Союзе кинематографистов в пригласительном отказали, а в Администрации президента пригласительных много было: Никита Михалков ходил и всем раздавал, но чиновникам наплевать было. Я Аллочке эти билеты дал, а через год после смерти Ларионовой — это просто поразительно! — ее танец, ее вальс знаменитый фестиваль открывал: она, которой пригласительного пожалели, на экране блистала. Вот какая у актера жизнь! Дина Дурбин в своей жизни в одной стоящей картине «Сестра его дворецкого» снялась.

— Все: «Ах, Дина Дурбин!»...

---

---

— ...и на эти деньги она жила до 150 лет (Дина Дурбин умерла 17 апреля 2013 года на 93-м году жизни. — Д. Г.), и я все время призываю, чтобы артистам в России — и в Украине тоже! — как во всем цивилизованном мире, платили...

— ...потиражно...

— Да, ведь за использование картин на телевидении актерам никто не платит. Михалков фонд «УРГА» создал, но имени себя: кому хочу, кто меня облизывает, тому денег и дам.

— Большой он деятель кино, Михалков?

— Для меня он тварь позорная!

— Вот так?! Почему?

— Да потому, что во главу угла деньги поставил. Он же говорит: «Я человек верующий, православный. Всякая власть от Бога, и я с ней должен быть. Я с вами, Владимир Владимирович! Я с вами, Дмитрий Анатольевич!» (голову направо и налево поворачивает). Это не интеллигентная позиция — художник себя так вести не должен.

— Он, однако, большой художник или все разменявший?

---

---

— Артист в нем мне нравится, актер он замечательный. Смотреть на него мне очень интересно, я с удовольствием это делаю и старые фильмы его люблю, а сейчас... Хотя «Пианино» его («Неоконченную пьесу для механического пианино». — Д. Г.) не люблю — такое ощущение было, что меня очень ловко обманывают, но нос по ветру держать он всегда умеет.

— Вы честный все-таки — его же как человека не любите, и другой бы на вашем месте сказал: «И артист он никакой»...

— Нет, актер он блистательный — я от него глаз оторвать не могу.

«Мы с ней собутыльники были, и она, эта подлая сука, этим, конечно, воспользовалась»

— К личному перехожу... Вера Марецкая — звезда Театра Моссовета, суперзвезда советского кино...

— ...но только вы ее знаете и я — больше никто.

— Народная артистка СССР, пятикратный лауреат Сталинской премии, жена Юрия Завадского, художественного руководителя Театра Моссовета, которая фактически погоду там делает...

— ...делала...

— ...а вы — токарь на Ярославском моторном заводе, и вдруг у вас с ней роман начинается. Разница в возрасте у вас какая была?

---

---

— Нет, я об этом говорить не хочу. Не буду.

— А вы и не говорите — я только о разнице в возрасте спрошу...

— Да нет, ну это здесь при чем? (Смеется). Не хочу об этом, Дима, не надо...

— Но это правда, что она большую роль в вашей жизни сыграла?

— Актеру поддержка очень важна — всегда, и если человек, который тебя поддерживает, который в тебя верит, есть...

— Что же она в вас разглядела? Талант?

— Не знаю. Нет, не хочу, Дима, о другом давайте.

— Последний вопрос, чтобы точку поставить, — он для меня на самом деле важен. Это правда, что когда Вера Петровна от рака уже умирала, она позвонила вам и сказала, что деньги на проходной театра на ваше имя оставила...

— ...чтобы бутылку коньяка я купил.

— Возьми, дескать, и ко мне попрощаться приди...

— Да.

— И вот вы пришли — что у вас в тот вечер за состояние было? Что она уходит, вы понимали?

— Нет, передо мной чужой человек был, и вообще, не дай бог на это смотреть... Страшная штука — и когда кто-то уходит, это вообще для меня... Не знаю... Есть вещи, говорить о которых не надо, — я даже иногда себя упрекаю... (Пауза). Не по себе было...

— «Когда у нас с Верой Марецкой все случилось, — вы сказали, — я ее спросил: «А вдруг вы родите?». Вот он, токарь с моторного завода!

---

---

— Это Лариса Кислинская написала...

— ...журналист газеты «Совершенно секретно»...

— Да, мы с ней собутыльники были, и она, эта подлая сука, этим, конечно, воспользовалась... (Смеется). Нет, прос­то разговоры были, ког­да, знаете (по горлу себя бьет): ай, люли-люли-люли..

— Разговоры разговаривали...

— ...и она все это слила. Ну, по пьяни чего не скажешь? Нет, это шутка. Шут-ка.

«Как Целиковская ругалась! — такого мата я вообще не слышал»

— Людмила Целиковская тоже суперзвезда советского кино, жена Юрия Любимова, большую роль в становлении Театра на Таганке сыгравшая...

— Театр она сделала — она его просто открыла.

— Никто об этом не вспоминает...

— Никто, но именно Люся по инстанциям ходила, двери открывала...

— ...в любой кабинет...

---

---

— Да, да! Микоян — просто проблем нет, и театр она сделала. Любимов ноль абсолютный был — зеро! Ну кем он был?

— Актером Театра Вахтангова...

— Причем средним. Вот режиссер он выдающийся, а актер так себе — запись посмотрите, где Мольера в спектакле по Булгакову он играет. Фильм «Беспокойное хозяйство» есть, где он с Люсей снимался, и у них роман случился — Любимов там летчика-француза играл. Актер он достаточно средний...

— ...чего о Людмиле Целиковской, в которую все мужское население Советского Союза влюблено было, не скажешь...

— ...да, это правда.

— ...которую боготворили...

— ...и это правда.

— У вас с ней тоже роман был?

— Был. Творческий.

— И только? Как-то вы хитро улыбаетесь...

— Исключительно творческий, да.

— Об этом теперь сожалеете?

— Нет — тот случай, о котором говорят: «Non! Rien de rien. Я ни о чем не жалею».

— А это правда, будто Целиковская вам говорила, что любовники у нее на все буквы алфавита были?

— Да, это ее коронная фраза, и Целиковская меня, кстати, спасла, когда я в «Лесе» разбился...

— Разбились в каком смысле?

---

---

— На съемках фильма «Лес» у нас вечеринка была — Люся готовила, лисички жарила. Тогда португальский портвейн «Порто» везде продавался, я что-то треснул и сказал: «Сейчас на балкон пойду и к тебе (показывает, что на рояле играет) вернусь. Приду, и мы буль-буль делать продолжим». Я по балкону лез, а это второй этаж как третий...

— Зачем?

— Ну, по фильму так к Аксюше я пробирался.

— А, понятно...

— Эта лепнина, в общем, оторвалась, и я разбился — у меня вот так рука немецким знаком лежит, изо рта кровь льется. Ко мне какой-то человек подошел: «Ой, он не проживет — он умрет». Я: «Люсю позовите». Скорая помощь приехала, посмотрели: «В Суханово повезем». Я ничего, молчал, но как Целиковская ругалась! — такого мата я вообще не слышал (беззвучно артикулирует): «...Расстреляю!». Почему расстреляю? Воскликнула: «Только в Склифосовского его везем». Меня привезли, сразу к профессору Охотскому, самые лучшие врачи меня оперировали. Сейчас вот (руку поднимает) все отлично, а ведь кровью мочился. Люся для меня очень много сделала — просто спасла, и я ее очень любил, очень: это одна из самых любимых моих партнерш!

— Когда Людмила Целиковская умерла — 92-й год был, смут­ное время...

— ...да...

— ...вы плакали?

— Да, потому что она вообще неузнаваемой была — такое, искаженное страданием, личико, запекшиеся губы в крови... В Театре Вахтангова, в котором Люся более полувека прослужила, которому все отдала, ее даже на сцену не поместили — в маленьком фойе положили. Ужасно было, народу почти никого, и, у гроба стоя, я кадры Эйзенштейна вспомнил, где Целиковская так же в гробу лежала — в роли царицы Анастасии: там она прекрасна была. Эйзенш­тейн всегда «цариха» к ней обращался — она часто об этом рассказывала. Я, чтобы все поаплодировали, попросил, и Люсе прощальную овацию устроили, потом дома у них собрались. Кстати, невестка в квартире все, как при ней было, сохранила, и вот что интересно... У них огромные черные бриллианты были (не знаю, куда они делись, живы или нет) — их Жаров, когда Люся к Любимову уходила, подарил. «Вот тебе», — сказал. Она трубку курила...

— ...неужели?

— ...и вот так, ее о каблук выбивая, ответила: «Спасибо». Я спросил: «И подарок ты приняла? Ты же его бросила — почему не отказалась?». Она в ответ: «Ну, я ему любовь дарила — пускай платит». Люся человеком удивительным была, фантастическим... Как-то у нее с Мотылем конфликт вспыхнул. На «Лесе» сцена есть, где она меня избивает, и Мотыль сказал: «Ты ей под юбку лезешь и ногу, ногу, ногу и выше целуешь».

— Хорошая роль какая!..

---

---

— (Смеется). «И потом мы только ее крупный план делаем, и она, когда ты в одно интересное место целуешь, воскликнуть: «Мальчишка!» должна. Люся такой скандал закатила! «Этого я делать не буду!» — закричала и со съемки сорвалась. Уехала: «Я сниматься не буду», и вот сраная гостиница «Выборгская», я к ней в номер пришел, она открывать не хотела, но все-таки открыла... «Люсь, — сказал, — мы все равно актеры», и она это сыграла, но озвучивать отказалась — наотрез!

— Слушайте, она же символом целого поколения была, а народной артисткой Советского Союза так и не стала...

— Из-за Любимова — он наверху неугоден был, к тому же у них гражданский брак был, а в советское время это не приветствовалось.

— Я с Юрием Петровичем большое интервью сделал и, когда о Целиковской спросил, от ответа он ушел, стена выросла. Только про то, что у знаменитого архитектора Каро Алабяна ее увел, говорил, о том, как ему даже крепкие товарищи угрожали: «Что, давно не били?» — и все: о Целиковской как-то вспоминать не хотел...

— Потому что думал, будто на Таганке сам все сделал. Хотел, чтобы все считали: он великий, а она ни при чем, просто мимо шла. Заслуги Целиковской он умалял, хотя все, и Высоцкий тоже, тогда хозяйкой в театре ее называли.

«Хорошо, что Алла Ларионова не дожила до того, как ее дочь от алкоголя, от наркотиков скончалась»

— Алла Ларионова — одна из самых красивых, если не самая красивая актриса советского кино, а в жизни она какой была?

— Вот это моя подруга!

— Поэтому-то и спрашиваю...

— Никаких романтических отношений, кстати, у нас не было, мы просто дружили.

— Красота счастье ей принесла?

---

---

— Она очень одинокая, очень несчастная была — хорошо, что до того, как дочь от алкоголя, от наркотиков скончалась, не дожила.

— Первая дочь? От актера Переверзева?

— Нет, старшая Алена на телевидении работает, я о младшей — от Рыбникова — говорю.

— Да вы что?!

— Да, Арина себя ужасно вела, помню, над матерью просто издевалась... Мы как-то в ЦДРИ (Центральном доме работников искусств. — Д. Г.) были, она на улицу вы­шла, — а мороз был! — шубу сняла: «Я сейчас замерзну». Я Аллу вот так, обхватив руками, держал: «Пускай мерзнет!» — и не отпускал, а она билась, билась... Потом эта Арина оделась... Так доченька от матери уступок добивалась, когда та что-то не по ее хотению делала. Алла очень доброй и светлой была, ни о ком плохо не говорила — ни о ком!

— У нее же хорошее чувство юмора было...

— Да, и коллеги есть: Шалевич и Воронцов, например, — которые очень много с ней проработали. Целиковская Ларионовой «Коварство, деньги, и любовь» по Зощенко сыграть завещала, и она после Люси долго в этом спектакле мамашу играла. Шалевич и Воронцов очень хорошо ее знают, потому что всю страну с антрепризой исколесили — Люся это «за колбасой» называла. Думаю, им есть что рассказать.

«Целиковская все время повторяла: «Давно не говорят, что я б... — теряю популярность»

— Когда с Александром Ширвиндтом я беседовал, он сначала одного артис­та вспомнил и вздохнул: «К сожалению, уже покойный», потом Миронова: «Дрю­сик тоже покойный», и когда сно­ва: «покойный», «покойный» было, — не выдержал: «Е... твою мать, все умерли!». У вас такого ощущения сегодня, что все умерли, нет?

— Вы знаете, Таня Васильева мне жизнь продлевает. Я тоже уже играть не хочу, мне бы дома в своей роскошной квартире с интернетом — от телевизора очень слепну! — сидеть: ничего больше и не надо, а Васильева мне: «Дальше работать, играть давай... Играть, играть!»...

— А ощущение уже другой жизни, не вашей, есть? Ваша раньше была, а сейчас какая-то другая пришла...

---

---

— Ну вот, вы все сами говорите, и, думаю, не случайно этот вопрос задали. Вы тоже это ощущаете — старик Гордон тоже не молодеет (смеется).

— Ваша дочь Пирио в Финляндии живет...

— Я на эту тему тоже разговаривать не хочу.

— Никакого контакта с ней нет?

— Нет, не хочу об этом, про личную жизнь не хочу. Актеры про эти дела никог­да не рассказывали, а про остальное пускай что хотят, то и... — это пофигу. Вот Целиковская все время повторяла (я ее цитировать люблю): «Давно не говорят, что я б... — теряю популярность» (смеется) — и правильно! Мои учителя нас учили: «Если о тебе не говорят — ты никто, не пишут — ты ничто, — и добавляли: — Классику играйте — председателя колхоза всегда успе­е­те». И о семейной жизни своей актеры старой школы никогда не рассказывали. Сейчас наоборот: «Вот моя жена, вот мой муж, а вот мои дети, а вот мы здесь у камина снялись, а тут у столика — смотрите, какой красивый». Кому это интересно? Актера только творчество интересовать должно.

— Когда глянцевые журналы российские вы читаете...

— ...я их не читаю.

— Ха-ха!

— Да, не читаю — интернетом пользуюсь.

— Счастливый вы... В общем, когда в интернете на душещипательные рассказы так называемых звезд о своей личной жизни, о том, как они, с кем и что, натыкаетесь...

— Все вони брешуть!

— Читать это противно?

— Нет, ну почему?

— Смешно иногда?

— Да не смешно. «Ну пускай себя тешат, — думаю, — поинтереснее что-то при­думать могли бы».

— Сегодня вас, прожженного такого, который столько на своем веку повидал, искусство взволновать, потрясти может?

---

---

— Ну вот недавно мы с Нарусовой «Куклы» Валеры Беляковича посмотрели — спектакль фантастический, один из лучших, которые я вообще в своей жизни видел!

— То есть что-то в театре все-таки про­­­исходит?

— Ну, я просто потрясен, и Люся тоже.

— Плачете вы часто?

— На людях не плачу — прослезиться могу, когда фильм смотрю, переживаю: если убивают кого-то, мне так жалко его или что-то такое растрогает... Сейчас вот опять заплачу — у меня сразу видение, знаете.

— Актер — подвижная психика...

— Да, и поплакать — это в три секунды, но слезы эти ничего не значат, потому что, на какую кнопку нажимать, знаешь. Прямо здесь вам ручьи слез пустить могу.

«Мы в век непрофессионалов живем — как проститутка одна сказала: «Все побыстрее и задаром хотят»

— Вы в прекрасной творческой форме и, мне кажется, только одного не хватает — случая: хорошего режиссера, на­пример, который такую роль вам предложит, которая все, что до того было, перечеркнет...

— Я этого так хотел бы!

— А к этому готовы?

---

---

— Готов!

— И, что лучшая роль еще впереди может быть, понимаете?

— Да меня только надежда на этом свете держит, только этого и хочу... На Новый год всегда записку пишу, где желания загадываю, и в 12 часов ее сжигаю: прошу, чтобы все, кого знаю, живы и здоровы были, и еще — хорошую роль в кино сыграть, но пока не посчастливилось.

— Какую же роль сегодня блестяще сыграть можете?

— Трагикомическую. Сейчас без­временье такое, и мне нравится, когда высшие жанры перемешаны — не чистая комедия, не чистая трагедия, а трагикомедия, как жизнь наша.

— Режиссер, к которому вы вот сразу пошли бы, есть?

— На хорошую роль? К любому!

— А фильмы таких режиссеров, как Балабанов, например, или Гай Германика, смотрите?

— Нет.

— Почему?

---

---

— Сериалы смотреть не могу.

— Но Балабанов, например, не сериалы снимал...

— Ну, не знаю.

— Не ваше это?

— А я вообще кино не смотрю — отечественное так точно.

— Российская театральная школа нынче такая же сильная, как раньше была?

— Нет, все уходит, уходит... Я же говорю: в век непрофессионалов живем.

— Размен, халтура?

— Дело не в том — как проститутка одна сказала: «Все побыстрее и задаром хотят». Проникновения в образ, работы над ним нет.

— Мы вот общаемся, и, я заметил, вы очень расстроились — от­чего?

— Ну, потому что работы нет... Я бе­зумно работать хочу, в кино сниматься — у меня силы, энергия есть, а работы нет.

— Это правда, что ваши друзья-криминальные авторитеты место на Ваганьковском кладбище вам подарили?

— Да, мой день рождения был, и мне говорят: «Вот тебе подарок». Сейчас же на Ваганьковском подзахоронения делают, ну и люди бедные места продают. Мне хорошее, на центральной аллее, подарили — там кто-то уже лежит, и вот меня к нему. Я отказываться стал: мол, не хочу, туда не собираюсь и с посторонним человеком лежать мне зачем? «Могила брата у меня на Волковом кладбище, — сказал, — Собчак для него место мне дал: я туда хочу». — «Нет, мы туда ездить не будем — на Ваганьково давай! Здесь удобно, все-таки центр — мы тебя навещать будем. Ну, сначала смеялись, а потом уже на крик перешли: «На хер мне это нужно?! Я не собираюсь...». Смотрю, один генерал сидит, очень высокий чин в силовых структурах, и препирательства наши с таким понимающим видом слушает... Я к нему: «Хоть ты им скажи, чтобы заткнулись, — ну что это такое? Что за манера?». Он рассмеялся: «На Ваганьковском к кому хочешь, к тому и подхороним. К кому хочешь?». (Смеется).

Вот видите — это к тому, что сейчас все купить можно, любое подзахоронение сделать. Джуна вот заплатила и сына на цент­ральной аллее похоронила, перезахоронение сделала.

— Да, гроб, знаю, вскрыла и перенесла...

— Да, за большие деньги.

— Где же вы похоронены будете?

— Я на Волковом кладбище мечтаю.

— С братом рядом...

---

---

— Да, на том месте, что Анатолий Александрович Собчак выделил. Я, когда к не­му пошел, спросил: «В Александро-Невской лавре моего брата похоронить можно?». Он: «Стас, даже вас, если помрете, в Александро-Невской не похоронят». — «А где меня похоронят?» — поинтересовался я. Он задумался: «Ну, в Волково разве что». Я: «Он рабочий на Кировском — на Волковом можно?». Собчак кивнул: «Можно» — и бумаги мне подписал.

— Стас, спасибо, а напоследок я вас стихи почитать попрошу. Любые — вы их прекрасно читаете...

— А я в прошлый раз «Синее галки» у вас читал...

— Да. Ну и память!

— Просто недавно то интервью видел — вы его в интернете разместили. Вот пес­ня из картины Мотыля, которую вырезали, и ее нет. Стихи Булата Окуджавы.

С каждым часом мы стареем
от беды и от любви.
Хочешь жить — живи скорее,
а не хочешь — не живи.
Наша жизнь — ромашка в поле,
пока ветер не сорвет...
Дай Бог воли, дай Бог воли,
остальное заживет.

Николай нальет,
Михаил пригубит.
А Федот не пьет, —
сам себя погубит.

Кто там пылкий, кто там робкий —
раскошелимся сполна.
Не жалей, что век короткий,
а жалей, что жизнь одна.
Не для праздного веселья
нас Фортуна призвала...
Дай Бог легкого похмелья
после долгого стола!

Бог простит, беда научит,
да и с жизнью разлучит.
Кто что стоит, то получит,
а не стоит — пусть молчит.
Наша жизнь — ромашка в поле,
пока ветер не сорвет...
Дай Бог воли, дай Бог воли,
остальное заживет.

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter