Доктор Евгений КОМАРОВСКИЙ: «Всю жизнь я пахал, в операционных ночевал, на руках у меня дети умирали — я дверь открывал и говорил: «Ваш ребенок умер»... Сегодня я заявлю, что в президенты иду, а завтра у моего ребенка наркотики найдут, а про жену гадости писать начнут. Когда врать и воровать ты не хочешь, когда у тебя принципы есть, тебя каждый день размазывать и в дерьмо превращать будут — на хрена это мне надо?»

«Толерантность к мерзавцам — наша главная на сегодня толерантность»

— Евгений Олегович, здравствуйте!

— Здравствуйте, Дмитрий Ильич!

— Если бы не детским доктором, кем бы вы были?

— Я бы путешествовал, фотографировал, рыбу ловил и передачи снимал — о том, как рыбу ловить надо (улыбается).

— Вы детским реаниматологом работали — это другое ощущение жизни?

— Да, это понимание цены жизни, цены человеческой ошибки и человеческой глупости. Именно детская реанимация заставила меня тем, что я сейчас делаю, заниматься, я четко понял, что 90 процентов попадания всех детей в реанимацию — прямая вина их родителей. Прямая! — их своевременности помощи учить нужно, это все очень важно, поэтому культура страны — это работа с родителями, причем не тог­да, когда мамами и папами они стали, а в школе. Уже там детей обучать нужно, как себя при насморке или носовом кровотечении вести, — вот тогда все нормально будет.

— Чему детская реанимация вас научила?

---

---

— Ответственности. Понимаете, когда ты осознаешь, что цена твоей ошибки — человеческая жизнь, это в принципе отношение ко всему меняет. Эта работа научила меня спокойно реагировать на все, что вокруг, за пределами того дела, которым ты живешь, происходит. Никто, причем никогда спасибо тебе не скажет: ну ты же домой выписывать никого не будешь, правда? Только в другое отделение переведешь...

Во всех смертях, во всех грехах всегда ты виноват будешь, поэтому реанимация, особенно детская, самостимуляции учит: ты сам для себя понимать должен, насколько это важно, надеяться тебе не на кого. Ты сам, рядом с тобой несколько медсестер и умирающий ребенок — на помощь никто не придет.

Очень важно определенный склад характера иметь — я многих коллег знаю, которые в этой специальности спились, очень рано ушли... Это страшная, на
самом деле, работа, и когда я слышу, сколько наши вот эти многоуважаемые чиновники получают и сколько врач в реанимации зарабатывает, мне так стыдно! Просто вот за нас всех, за наше общество... Мы это толерантностью, кажется, называем... Толерантность к мерзавцам — наша главная на сегодня толерантность.

«10 рублей за спасение 14 детских жизней — моя единственная государственная награда»

— В советское время, я знаю, у вас жуткий случай в реанимации произошел, когда много детей в Харькове с отравлениями слегли...

— Это нашумевшая история: в одном из детских садов дети случайно отравились. Острое отравление у 65 было, несколько из них погибли...

— Это пищевое отравление было?

— Ну, определенным порошком, которым посуду чистили, нечаянно борщ посолили, потом этим борщом детей покормили, плюс из мяса, которое в борще плавало, рагу сделали... Об этой истории часа два, наверное, говорить можно — меня, например, она многому научила. Наше отделение реанимации рядом находилось, и 14 самых тяжелых детей к нам попали. У одного ребенка остановка сердца была, тем не менее все выжили...

Я трое суток не спал: в больнице мы все жили, но особенно финал этой истории мне понравился: государство мне премию выдало — 10 рублей, и с гордостью могу сказать, что 10 рублей за спасение 14 человеческих жизней — моя единственная награда: вне зависимости от государства, в котором жи­ву (улыбается).

— Больше наград у вас нет?

— Нету, конечно. У нас нейтралитет: государство вид делает, что меня не существует.

— 14 детей вы спасли, а сколько погибло?

— Пять — четверо сразу, на месте, один в машине «скорой помощи» умер, а все, кого до больницы дотащили, выжили.

— ЧП всесоюзного масштаба...

— Да, тогда токсикологи из Москвы, специалисты из КГБ приезжали... Детей привозили, они синего цвета были, мы не знали, что с ними и как их фамилии, зеленкой на животах номера писали, а потом истории болезни заводили: 1, 2, 3... — и кагэбисты в наручниках нянечек из детского сада привозили, которые этих детей опознавали. Ой, Дима, дальше поехали!

«Два-три человека в неделю в ХХІ веке от кори умирать продолжают, а мы, следует вакцинировать или нет, обсуждаем. Это позорище!»

— Своим внукам вы сами, если что, помогаете или кого-то зовете?

— Нет-нет. Во-первых, мне повезло и у моих внуков совершенно адекватные родители, которые, как это ни удивительно: а) доктора Комаровского читали и б) программы его смотрели. Ну, у них еще бонус есть: они Комаровскому позвонить могут и посоветоваться. Конечно, мы без помощи врачей со стороны обходиться стараемся — пока удается.

— Вакцинацию детям проходить мож­но?

— Это не дискутируемый вопрос: надо! Детей прививать нужно, и наша задача — родителей, государства — качественными вакцинами детей обеспечить, состояние здоровья контролировать, родителей адекватным действиям до и после вакцинации обучить: все!

Обсуждение темы вакцинации за пределами мирового интеллекта лежит. Давным-давно известно, что делать это надо, — другой вопрос в том, что опошлить все, что угодно, можно. Беда ведь в том, что каждый день в стране корью десятки детей и взрослых заболевают, люди умирать продолжают — два-три человека в неделю иногда, в ХХІ веке! — а мы с вами, следует вакцинировать или нет, обсуждаем. Это позорище! Что действительно обсуждать надо: а где вакцину мы взяли, какая она, где хранится, что с нею произойдет, если свет отключат, но саму тему обсуждать — все равно что спорить о том, пристегиваться ремнями безопасности в машине или нет. Да, пристегиваться!

— Премьер-министр Гройсман на заседании правительства недавно так называемые беби-боксы анонсировал...

— Крутая штука! — вот об этом подробнее. По поводу беби-боксов я страшный эксперт. Почему? Потому что сама их идея — это финская так называемая материнская коробка. С 1937 года каждый ребенок в Финляндии после рождения огромную коробку со всяким содержимым получает — я там был, на эту тему снимал и потому людям, которые сейчас беби-боксами заниматься будут, искренне советовал бы на сайт к доктору Комаровскому за бесплатными рекомендациями заскочить, видео посмотреть...

— ...и содержимое коробки...

— Да, что там находится, и вот тут самое интересное начинается. Я глубоко убежден в том, что в нашей стране содержимое коробки в рамках тех пяти тысяч гривен, что мы выделяем, без откатов, без коррупции, честно собрать совершенно невозможно, поэтому предупреждаю: как только первая коробка в руках у кого-то появится, я сниму и обзор покажу, и если вы, заразы, что-нибудь ненужное туда засунете или хотя бы один пункт явно дороже, чем надо, будет...

— ...будет-будет...

— ...об этом каждый журналист страны узнает! Хочу сейчас ко всем, в том числе к премьер-министру обратиться — может, он нас слышит. Идея шикарная: дискредитировать только ее не надо.

Мое предложение простое, понятное, коррупцию практически исключающее, и следующим образом оно выглядит: правительство с любым или двумя-четырьмя интернет-магазинами договаривается, в которых раздел «беби-бокс» появляется. В этом разделе товары значатся — любые, которые мы разрешим, то есть и системы детской безопасности, и все, что угодно, но одно важнейшее условие есть — то, которое финны соблюдают. Это только отечественные товары, на территории Украины произведенные, могут быть — никаких других!

— А у нас соответствующие есть?

— Разумеется! — более того, если, например, хорошие молокоотсосы у нас не производятся, так это прекрасным поводом будет цех здесь поставить, где их выпускать станут.

После семи месяцев беременности каждая женщина карточку с пятью тысячами гривен получит (в банке уполномоченном), которые она на все, что ей надо, потратить сможет. Допустим, ей коляска за 10 тысяч гривен понадобилась — значит, она эти пять заплатить может и еще пять из своего кармана добавить. Таким образом коррупцию мы полностью нейтрализуем, и вообще здорово было бы, если бы на товары для беби-бокса государство НДС сняло и сказало: «Вот, ребята, покупайте!», но украсть тут сложнее. 

Короче, вот вам идея — додумывайте, озвучивайте: мое дело — предложить.

— То есть фирм, которые это все выпускают, у нас достаточное количест­во?

— Да у нас все, повторяю, есть! Понимаете, что еще очень важно? Отношение к беби-боксам во всех странах разное. Можно людям по принципу: «На тобі, небоже, що мені негоже» дать, но коробка ведь на мысли наводить может: зачем это все, что тут лежит?

Пример приведу. После того как в медицине огромное количество работ возникло о том, что в одной кровати со взрослыми спать маленький ребенок не должен, финны коробку плотной и большой делать стали, чтобы ее как кроватку использовать можно было...

— ...вот ведь сволочи!..

— ...то есть наполнение беби-бокса пра­вильные вещи подсказывать может. Если, допустим, в коробке гигрометр лежит, родители вопросом зададутся: «А что это и почему так важно?», или же если там блокиратор, который ребенку окно открыть помешает, опять-таки они задумаются: «А для чего это туда положили?», но чтобы всем этим заниматься, эксперты нужны, которые о детях думают, а не на них лишний раз заработать пытаются. Поэтому самое надежное, еще раз скажу: уполномоченный банк, уполномоченный интернет-магазин, каждый, сколько это стоит, видит, и каждый то, что ему надо, купить может.

— Да вы, доктор, мечтатель!

— Почему мечтатель? Я совершенно реальные вещи говорю — абсолютно простые, понятные...

— ...а откаты?

— Ненавижу! Дима, дальше поехали...

«Министр здравоохранения в Украине — это официально назначенный правительством и международными организациями козел отпущения или, в нашей ситуации, коза отпущения»

— Вы сказали, что в Украине много фирм хороших, которые товары для детей, для здравоохранения производят... В мире же столько выставок проходит — они в них участвуют?

— (Смеется). Про выставки — отдельная песня и отдельная история, потрясающая!

В октябре прошлого года я в Кельне был: там огромная, чуть ли не самая крупная в мире выставка детских товаров проходила, и что меня потрясло? Представьте: площадь величиной чуть ли не со стадион, в трех уровнях, и все это — товары для детей, но больше всего меня то поразило, что совершенно спокойно по этой выставке я гуляю и никто там меня не знает. Когда я случайно на Женевский автосалон попал, со всех сторон крики доносились: «До-о-октор, к нам идите! Давайте возле этого «мерседеса» сфотографируемся, селфи сделаем, и так далее», то есть на Женевском автосалоне русскоязычный или украиноязычный — каждый второй, а на выставке детских товаров наших практически нет. Это вообще за пределами наших интересов: одна фирма из Украины была, и шесть или семь — из России, при этом наши такие крутые коляски продавали!

— Да?

— Мне страшно понравились, и вот еще что интересно: я ожидал, что в основном детские игрушки там будут, но их там практически не было. Треть выставки, Дима, — это товары детской безопасности, чуть ли не на каждом втором стенде системы, блокирующие выпадение детей из окон, представлены. Я сначала не понял, почему, но когда в статистику погрузился... Вот если бы вы со мной погрузились, у вас бы волосы, которых нет, дыбом встали!

— Удручающе, да?

— Каждый день в Украине несколько детей из окон выпадают — и погибают! — при этом элементарный блокиратор сущие копейки стоит. Я уже хочу, чтобы у нас так было: вы ребенка родили? Система детской безопасности у вас есть? К вам уполномоченный из мэрии должен зайти, убедиться, что на окнах блокираторы стоят, и, если ума на это у вас на хватает, их установить заставить, а все эти штуки, которые для путешествий с детьми нужны? На Западе никто представить себе не может, чтобы ребенок на велосипед без шлема, наколенников, налокотников и так далее сел, — мы не так много рожаем, чтобы здоровьем тех, кого сделали, рисковать!

— Министр здравоохранения в Ук­ра­и­не каким должен быть?

— В нынешней Украине? Родственником министра внутренних дел, и жаловаться ему на то, что его указания не выполняются. Министр здравоохранения у нас — это официально назначенный правите­ль­ством и международными организациями козел отпущения, или, в нашей ситуации, коза отпущения, потому что денег нет, законов нет, порядка нет, и эти люди всегда виноваты будут. Ошибок они много совершают, но сделать ничего не могут — когда на закон все плюют, когда у детей и инвалидов воруют, каким министр здравоохранения может быть? Только Господом Богом...

— «Коза отпущения» наша — хороший министр?

— Она делает то, чего ни один министр до нее не делал...

— ...вот так даже?...

— Да, она — первый министр, который признал, что никакой украинской медицины нет, что национальная медицина — это полный бред и позор, что медицина научная есть, поэтому выделываться и каким-то отдельным нашим путем идти не надо...

— То есть схема одна?

— По большому счету, да, во всем мире, другое дело, что министр совершенно не понимает, как наш участковый врач мыслит, как мы образование получаем, как квалификацию повышаем... Что у нас крутым врачом можно стать, коллег обгаживая, а не лучше работая, что у нас тот врач замечательный, который вовремя место в палате продать умеет, понимаете? Министр от этого далека, это за пределами ее мировоззрения, поэтому на самом деле она крутым советником по цивилизованной медицине была бы.

Когда вы спросили о том, какой она министр, одну ситуацию из жизни я вспомнил... Я на рыбалку приехал, а там, значит, залив такой на Днепре, и квадратно-гнездовым способом он весь в сетях, и тут мужик появляется, который эти сети снимать начинает. Мы сразу: «Что ж ты, сволочь, делаешь?!», а он: «Чего орете? У меня кум — начальник РОВД!».

Вот кто бы из наших ни стал министром, у него кум будет, брат, сват, кто-то попросит: «Ну, мне-то украсть можно?..», а у этой вроде как некому попросить или те, кому можно, не в нашей стране живут, поэтому их не видно.

«Врать и красть — это национальная идеология уже, что бы вы мне ни говорили»

— Сегодня хорошие врачи и медсестры в Польшу массово уезжают — что сделать, чтобы они дома остались?

— Прежде всего любой ценой деньги перераспределить и сделать так, чтобы столько, сколько в Польше, они зарабатывали.

— Это возможно?

— Господи, да если посмотреть, на что мы вообще деньги тратим, то очень даже! Врачи и медсестры не так много едят, как вам кажется, — по сравнению с тем, какие зарплаты у некоторых людей в Минтрансе, у тех, кто нефтью и газом торгуют...

— Зависть, Евгений Олегович, чувство плохое...

— Конечно, плохое. Хорошо, хоть не злорадство, Димочка!

— В Грузии, в обычной тбилисской больнице, я хирургов видел, которые 10, 15 и даже 20 тысяч долларов в месяц получают — вбелую. Вы в это верите?

— Абсолютно верю, более того, мы немножко с вами не понимаем, как настоящий хирург работать должен. Хирурга, который два раза в неделю оперирует, быть не может, хирург — это штучный товар, и если ты классный хирург, с утра до ночи ты пашешь...

— ...и процент от каждой операции получаешь...

— Смотрите, если хирурги в таком режиме работать будут, их в два раза меньше станет, во-первых, а во-вторых, если мы операции делать будем, которые эндоскопически провести можно, никто разрезы делать не станет.

Если все по-человечески организовано будет, меньшее количество хирургов за ту же единицу времени сделать больше сможет, результаты лучше будут — все возможно, никаких проблем! Главное, чтобы порядочность сюда пришла, а пока врать и красть не перестанем, как у нас, будет — это национальная идеология уже, что бы вы мне ни говорили.

— А национальная идеология какой должна быть?

— Она не национальной должна быть — прежде всего, то есть с национальностью не связанной. На сегодня это порядок, семья, здоровье, страна...

— ...образование, наверное...

— На самом деле, национальная идеология — это идеология детства: если все, кто рядом с детьми, счастливыми будут, если цель страны — детям счастливое настоящее обеспечить... Любое слово о счастливом будущем для детей — это бандитизм и воровство, детям должно быть хорошо сейчас, а значит, хорошо должно быть их родителям. Счастливую семью в условиях войны, безнадеги, тотального вранья и воровства на всех этажах государственной власти создать нельзя, поэтому ситуация крайне тяжелая, и у нас, по-моему, последняя попытка реанимации осталась.

— Скажите, доктор, по ощущениям в Украине лучше становится или хуже?

— Ну что вы — все стремительно ухудшается, и удивляет, почему наша общественность и активисты этого не понимают. Я много чего недогоняю... Когда говорят: «Ребята, корь, дети умирают» — какая-то суета начинается, 10 процентов привились, остальные снова сидят и ждут, пока им по голове не трахнет. Людям ясно понять дают: это опасность, а они: «Ну и что?». Или это отсутствие интеллекта, или отсутствие веры во все — вот это самое страшное, понимаете? Мы уже, когда дело смерти касается, врать начали...

— ...то есть вы пессимист, доктор?

— Я? Наверное, но вы же знаете: пессимист — это хорошо информированный оптимист. Я хорошо информированный оптимист (улыбается).

— Евгений Олегович, лучше будет?

— Не очень верится — если и будет...

— ...не нам, да?

— Нет, это сразу не годится: или лучше нам будет, или страны просто не станет — филиал останется.

«Вы всех украинских олигархов знаете — от них заявление на мое имя принесите, что они молча делать то, что я скажу, будут, и тогда в президенты пойду»

— Какой человек президентом Ук­ра­и­ны стать должен и нужен ли вообще Украине президент?

— Я много статистики видел, подтверж­дающей, что успешная страна — это парламентская страна, но, с моей точки зрения, в условиях, когда порядок навести сле­дует, жесткая вертикаль власти жизненно необходима. Сегодня нам президент нужен, который страну в парламентскую республику приведет.

— Какими качествами он обладать должен?

— Самое главное качество — это честность, а честность — антипод популизма. Нужно, чтобы общество, или элита нации, или журналисты некую анкету составили, в которой ключевые вопросы были бы. Ну, типа: «Украина — светское государство или православная страна?», потому что у нас президент, судя по всему, народ научить пытается, как между людьми и Боженькой посредников выбирать — какое до этого президенту вообще дело?

Украина — мононациональное государство или все-таки мультинациональная страна, многокультурная и так далее? Это страна, где языки правильные и неправильные бывают, или все-таки это не так? Страна, где земля, как во всем мире, продается и покупается? Где государство в каждую дырку затычкой лезет и нас жить учит? Где законы дебильные и никем не выполняются, а за право нарушить закон деньги заплатить можно — и тебе это разрешат? Армия у нас контрактная или нет? Мы в новый военный блок идем или нейтралитет соблюдаем?

Я хочу, чтобы у нас такой список был, чтобы человек не выделывался, пришел и мне честно сказал: «Я мононациональное православное государство построить хочу, которое членом НАТО будет, в котором один язык будет, одна религия, остальные — недолюди»... А я, например, светское президентское нейтральное государство с тремя государственными языками хочу. У него такие взгляды, у меня другие, мы спорить можем, но это честная дискуссия...

Поэтому, еще раз повторю, будущего президента или кандидата такого видеть хотел бы, который лозунгами говорить и темы нового лечения, нового курса и так далее обсуждать перестанет, а очень конкретно простые вещи скажет: каким способом он ложь и воровство прекратит. Вот с этого начните — с механизма, как воровать перестать.

— Скоро президентские выборы у нас, до них сущая ерунда осталась. Мы кандидатов в президенты видим, и ситуация довольно безрадостная...

— ...согласен...

— ...хотя в последнее время светлые пятна появляются. Роман Безсмертный вот заявил, что в президенты идет, — интересно. Игорь Смешко, которого я безмерно уважаю, тоже сказал, что идет, — здорово! Вот если бы у меня спросили, я сказал бы, что такой, как вы...

— ...угу, спасибо...

— ...детский врач, без компромата, кристально честный, за свою профессию и за право в ней находиться сражающийся, человек, который сотням тысяч детей помог, который понимает, что мир лучше войны, правда?..

— ...да...

— ...человек, в общем, с вашими моральными качествами — это класс: да я бы сам вас поддерживал и за вас агитировал! Вы в президенты пошли бы?

— Нет.

— Почему?

— После того как довольно известным человеком я стал, многие политики ко мне обращались, но ни один из них не спросил: «Доктор, а как это все нам реформировать?». Первое, чего они хотели: «Рядом с нами будьте! Любой номер в списке выбирайте» и второе: «Если вы не с нами, мы вам любые деньги заплатим, только пообещайте, что больше ни с кем не будете» — понимаете?

Наша политическая элита по другим законам, другим мировоззрением живет — какое мне там место? Насколько мне известно, вы всех украинских олигархов знаете — от них заявление на мое имя принесите, что они молча делать то, что я скажу, будут, и тогда в президенты пойду.

«На дебатах я любого политика переговорю, а во второй тур выйдя, у любого выиграю непременно»

— Хорошо. Вам уже не 20 и не 30 лет, вы кое-что видели, пожили, где добро, где зло, где базовые общечеловеческие ценности, различаете. Вы же не можете не понимать, что страна гибнет...

— ...да...

— ...и если сегодня вы скажете, что в президенты идете, реально главой государства стать можете. У вас по отношению к Украине чувства долга так поступить нет?

— Дима, а как же чувство долга перед окружающими тебя? Перед женой, перед детьми? У нас же законов нет: сегодня я заявлю, что в президенты иду, а завтра у моего ребенка наркотики найдут, а про жену гадости писать начнут. Вы считаете, право ими рисковать я имею? Послушайте, в этом-то вся и беда: когда врать и воровать ты не хочешь, когда у тебя принципы есть, тебя каждый день размазывать и в дерьмо превращать будут...

— ...это правда...

— Мне это неинтересно. Вдумайтесь: и вы, и те, кто считают, что Комаровский — это шоумен и так далее: впервые за пределы Украины я выехал, когда мне 46 лет было. В 17 лет я впервые в операционную зашел, и с 17 до 46 все, что видел, — это 15 походов на байдарке. И с детьми за грибами. И с друзьями на рыбалку. Всю жизнь я пахал, в операционных ночевал, в библиотеках сидел, понимаете? На руках у меня дети умирали — я дверь открывал и говорил: «Ваш ребенок умер»... Уже сейчас куча мерзавцев и негодяев, которые боятся, как бы куда-то я не пошел, эпизодически против меня информационные кампании организовывают — на хрена это мне надо, какие мотивы у меня быть могут?

Тем более я прекрасно знаю, что на дебатах любого политика Украины переговорю, а во второй тур выйдя, у любого выиграю непременно. Права жизнями близких рисковать я не имею, а в нашей стране по улице убийцы свободно ходят, и все мы знаем, что это убийцы. Депутат человека в прямом эфире ударить может — и после этого депутатом остаться. По телевизору его коллегу показывают, который 15 карточек для голосования вставляет и при этом народным избранником остается, а нам про честь, совесть, национальное достоинство рассказывают, о том, что мы в какую-то Европу идем... В какую Европу? Ваша Европа под забором! Вы уже само слово «Европа» дискредитировали!

И что самое страшное: ведь это же мы, жители этой страны, все это сами, своими руками, навыбирали, понимаете?

— Конечно...

— А почему? Потому что они то говорили, что мы услышать хотели. Люди же не мозгами выбирают — их с помощью телевидения зомбируют, и после этого они выбирать идут. Я зомбировать не могу, я честно объяснить могу: что будет, как будет, что надо. Посоветовать могу, пообещать, что рядом со мной мерзавцев не будет, потому что у меня от них судороги начинаются, поэтому пока что я и государство украинское на разных полюсах, но если нормальное государство строить начнем, помогать готов, и у меня для этого приличные медийные возможности есть. По крайней мере, каждую третью женщину Украины уговорить смогу и пальцем ей показать, за кого голосовать...

— ...а то и каждую вторую...

— Да-да (улыбается).

— За кого же из тех, кто о своих президентских амбициях уже заявил, вы бы проголосовали?

— Дима, если я сейчас одного человека из списка выделю, против него кампания развернется, поэтому нет, фамилию называть не буду — во втором туре скажу!

«Первое, что сделал бы, став президентом, — с Путиным на рыбалку поехал бы, и убежден, что назавтра война в Донбассе закончилась бы — без всяких ООН, миротворцев и так далее»

— Если бы президентом вы стали, с Путиным договорились бы?

— На эти темы очень сложно разговаривать — вне всякого сомнения, тем не менее я глубоко убежден, что на сегодняшний день война и все это выяснение взаимоотношений — за пределами геополитики. В наших странах — Украине, России, Беларуси — набившие друг другу морду мужики традиционно за бутылкой водки договаривались, и это всегда проще, чем война, было. Я представляю, сколько на меня уже дерьма вылиться может, но первое, что бы я сделал, — с Путиным на рыбалку поехал бы, и столь же глубоко убежден, что назавтра война в Донбассе закончилась бы — без всяких ООН, миротворцев и так далее.

— Вы Путина на рыбалке удавили бы?

— Это наши с ним проблемы будут.

— Скажите, а человеческие резервы каковы, сколько человек жить может?

— С современной медициной, при своевременном обследовании, коррекции — 85-90 лет. Это нормально, мы все столько жить обязаны, но для этого нам телевизоры выкинуть надо, информационное поле поменять.

— В 21 год вы клиническую смерть пережили...

— Господи, Дима, откуда вы это все зна­ете?!

— Что это было?

— В отделении реанимации током трахнуло. Там кварцевая лампа была, которую на корпус замкнули, я двумя руками ее взял, меня током убило, и когда я падал, руки не разжимались, но лампа на меня упала и из розетки выдернулась, что меня и спасло. Поскольку это в реанимации произошло, сразу люди набежали, пару раз качнули, сердце завелось — и меня дальше работать отправили: в тот же день я уже капельницы ставил и так далее, а когда домой пришел, моя жена, которая недавно по судмедэкспертизе убиение током изучала, обугленный палец обнаружила (вход тока) и пятно на лопатке (выход) и сказала: «Тебя что, током убило?». Я руками развел: «Ты моя отличница!». (Смеется).

— Что-то во время клинической смер­ти вы видели?

— Дима, меня так быстро реанимировали, что не помню.

«Какая, к дьяволу, толерантность в стране, где женщины мучаются, где ни одной детской палаты с кондиционером нет и ни одного кабинета главврача без кондиционера тоже нет? Что же за сволочи вы такие?»

— Сегодня в Киеве гей-парад прошел...

— ...угу...

— ...а вы несколько лет назад самым красивым мужчиной Украины признаны были — желания колонну на гей-параде возглавить у нас не было?

— (Смеется). Вспоминаю сейчас, как меня в эту организацию, которая дипломы самых красивых раздает, заманили... Кстати, у нас все потенциальные кандидаты в президенты через это прошли: Вова Зеленский самым красивым был, Савик Шустер... В нашей стране представление о самых красивых специфическое, но я вам другое сказать хочу.

После того, как самым красивым я стал, мы с друзьями на рыбалку поехали. У меня три близких друга есть, такая двухкомнатная палатка на четверых, и вот представьте: ночь, мы спать легли, тишина, и в этой тишине голос моего друга Константина звучит: «Мог ли я когда-нибудь мечтать о том, что с самым красивым мужчиной Ук­ра­ины спать буду?». Мы тут же проснулись и по этому поводу водки выпили!

Такой парад возглавить я не могу, и сейчас объясню, почему...

— Да не весь парад — колонну хотя бы...

— Я честно вам признаюсь, что мне это активно не нравится...

— Гей-парады?

— Ну, во-первых, это не гей-парад, а некая показательная акция, демонстрирующая, что у нас, мол, страшная толерантность, и я хочу, чтобы меня сейчас услышали.

Вот смотрите, ребята: ориентацию и про­чее давайте за скобки мы уберем. Именно сейчас, в эту минуту, в украинской больнице, в палате площадью 12 квадратных метров, шесть матерей и шестеро детей лежат — и никаких кондиционеров, и окна заколочены, потому что дети их открыть могут и выпасть, и в этом геноциде мы о толерантности рассуждаем?

Здоровенные мужики колоннами с факелами в защиту языка, ориентации и всего остального ходят: послушайте, мужчина с того начинается, что женщин и детей защищает, — вне зависимости от их национальности и того, на каком языке они разговаривают. Какая, к дьяволу, толерантность в стране, где женщины мучаются, где ни одной детской палаты с кондиционером нет и ни одного кабинета главврача без кондиционера тоже нет?

Так что же за сволочи вы такие? Что это за мужчины, которым на голову нагадили и которым совершенно на это, на детей и женщин, плевать? На эти колонны смотрю и думаю: «У вас что, девочек ваших нету?». Пускай мужики с детьми в больницу укладываются, пусть увидят, что в коридорах этих творится, в районных больницах, когда прием идет! Когда рядом с отделением реанимации стул не поставят, чтобы мать хотя бы сидя плакала, а не на пол падала! Врач выходит и говорит: «Ваш ребенок умер», а ей даже в этот момент сесть некуда, а ставка психолога, который с этой мамой работать будет, у нас, есть?

Скажите, пожалуйста, это что, не толерантность? За эти права людей бороться не надо? У нас, например, право достойно, без боли, умереть, есть? Почему международным организациям на это наплевать (вместо «наплевать» другое слово употребить хочется)?

Поэтому во все эти акции я не верю, и, знаете, сегодня, кстати, самый замечательный праздник, который утвердить предлагали, но так и не утвердили, — день отца. Выдающийся праздник! — и я уверен, что счастье тогда будет, когда на лекцию доктора Комаровского 50 процентов мужиков и 50 процентов женщин придет.

— А пока одни женщины ходят?

— В Украине мужчин — процентов 15, но на лекции моей в Хельсинки 500 человек в зале, и 250 из них мужики, а остальные дети, и я понимаю: будущее у этой страны есть!

В общем, международные организации другой день, кроме дня отца и дня медицинского работника, найти, чтобы свой парад провести, могли бы, и еще попросить хочу: посчитайте, во сколько государству Украина сегодняшний праздник толерантности в Киеве обошелся и сколько кондиционеров в детских больницах на эти деньги поставить могли бы. И большими бук­вами напишите: парад = 500 нормальных палат с ремонтом и кондиционерами, с умывальником и унитазом нормальным, и биде хотя бы одно нужно — в отделении, где 50 женщин лежит. Об этом подумайте: где ваша толерантность, вашу мать?!

«Самое мерзкое, что в Украине сейчас есть, — это агрессия кругом: в телевизоре, на улице, где угодно, и модель ее высшие государственные чиновники показывают»

— Как к легализации легких наркотиков вы относитесь?

— В медицинских целях — вообще завтра!

— Да?!

— Если речь о конопле, о марихуане идет: остальное — за пределами. В медицинских целях — однозначно, а по праздникам можно и... Знаете, что меня потрясло? В этом году в Голландии день короля я встречал, когда клубы марихуаны над всеми Утрехтами и Амстердамами носятся, и что там заметил? Полное отсутствие аг­рес­сии, а самое мерзкое, что в Украине сейчас есть, — это агрессия кругом: в телевизоре, на улице, где угодно, и модель ее высшие государственные чиновники показывают.

— Я почему-то не сомневаюсь, что вы материалист, потому что столько увидеть и пережить... Тем не менее спрошу: в Бога вы верите?

— Ну, не в виде доброго дедушки, который на облаке сидит и ногами размахивает.

— А в виде чего?

— В виде того, что мы руками пощупать не можем, — наверняка да, но я абсолютно не религиозный человек, хотя считаю, что основы разных религий каждый уважающий себя человек знать должен, потому что это ключевой стержень культуры, морали, на котором все сейчас держится.

— У вас сумасшедшая популярность: я ее видел и, о чем говорю, знаю. Сколь­ко, кстати, у вас в соцсетях подписчиков?

— В Fasebook 970 тысяч, в YouTube — 700 тысяч, в Инстаграме — почти три миллиона...

— Ого!

— ...и 700 тысяч — в «ВКонтакте» запрещенном, половина из которых наши, из Ук­раины.

— Фантастика!

— Общее количество — около шести миллионов.

«В барселонском туалете сзади по плечу постучали: «Доктор, когда вы закончите, можно, мы с вами сфотографируемся?»

— Какие же самые яркие проявления народной любви к вам случались?

— Ой, в барселонском туалете однажды сзади по плечу постучали: «Доктор, когда вы закончите, можно мы с вами сфотографируемся?». Проехали... (Смеется).

В Бишкеке, помню, кто-то слух распустил, что если Комаровский за живот беременной подержится, роды легкими будут. Куча беременных набежала, мол, доктор, возьмитесь. Ну, я брался...

— У вас, я смотрю, география всеобъемлющая — публичные выступления где вы проводите?

— Если последние полгода взять: Кишинев, Минск, Баку, Ташкент, Астана, Алма-Ата, Киев, Запорожье, Одесса...

— И где лучше всего принимают?

— Вопрос даже не в где лучше, а в том, где люди учиться хотят, где чувствуют, что без этого им сложно, понимают, что не таблетки ты им продаешь, а советом помочь пытаешься. Какой-то принципиальной разницы между публикой я не вижу — в той же Киргизии это чуть ли не единст­венный шанс с детским врачом поговорить. Безумно мне теплый, классный, прос­то замечательный Ташкент понравился, хорошо в Баку было, дважды в Кишиневе я был. Уровень жизни там, по большому счету, даже, чем в Киеве, ниже, но на встречу с Комаровским 800 человек приходит, которые билеты покупают, а в Киеве, где билеты в два раза дешевле, 250 человек со­би­рается, и мне им сказать хочется: «Ребята, да вам это ни к чему!».

А вы хотите, чтобы я президентом был — понимаете? (Улыбается).

Никому это не надо — надо, чтобы вам голову морочили, золотые горы обещали, как всех победят, рассказывали, как Ук­ра­и­на законодателем мод в автомобилестроении будет, да и вообще, мы родина слонов. Позорище!

— Ваше хобби — рыбалка, а самый большой улов какой был?

— Когда-то в Норвегии треску ловили — там такой трюм в катере был, и мы эту рыбу туда сбрасывали... В Норвегии ловить, сколько хочешь, можно — там заводики есть, что тебе не надо, ты им отдать можешь — никаких проблем, и вот мы ловили и в трюм столько сбросили, что в один прекрасный момент товарищ выскочил с криком: «Ребята, мы уже ниже ватерлинии!» (смеется). Так что душу на рыбалке отвести хочешь — в Норвегию ловить треску поезжай: это замечательно!

«Государство — наш враг, оно нас отсюда выжить пытается, сделать так, чтобы людей в стране не было. Чтобы только они и недра остались, и вот тогда им, мерзавцам, счастье будет»

— Ну, рыбалка — наверное, здорово, но ведь и свои минусы есть: мошкара, комары... Как вы с этим справляетесь?

— Дима, с помощью нормальной одежды — такая штука, как репелленты, есть, а по поводу комаров и мошек, наверное, отдельную программу снимать можно — опыт у меня огромный. Есть история, которую я никогда не рассказывал, но ладно, читателям настроение поднимем. У меня друг есть, который на рыбалке по нужде пошел, и в процессе за копулятивный орган какой-то паучок его укусил. Все, короче, нормально было, но вдруг я услышал: «Боже, что это?». Орган до невероятных размеров рас­пух, все этому товарищу кричать стали: «Слушай, быстрее фотографируй, фото жене отправляй!». В общем, специальным кремом помазали, все прошло, так что с комарами по-разному бывает.

— Я просто в восторг пришел, когда увидел, какие прекрасные фотографии и видеосъемки вы делаете, — талантливый человек во всем талантлив?

— Это не ко мне, Димочка, — для меня это способ выжить и отдохнуть: фотоаппарат взять, по незнакомым местам, по городам бродить... По городам, правда, все труднее и труднее, потому что во всех турис­тических центрах меня знают. «Школу доктора Комаровского» 14 стран покупают — кроме Украины, как вам известно, поэтому жизнь прекрасна (улыбается).

— И дергают везде?

— Да, но если я, например, в Голландию приезжаю, самое красивое для меня — тюльпаны в конце апреля — начале мая: я много с квадрокоптера наснимал... Наши идиоты, кстати, очередной закон приняли — про то, как на квадрокоптере летать надо...

— Это чтобы их особняки не снимали...

— Наверное, но мне почему-то кажется, что законы в странах ради людей принимаются, а у нас государство изначально себя людям противопоставляет, понимаете? Государство — наш враг. Есть наша любимая родина, Украина, мы здесь живем, мы ее мультиязычность, мультикультурность любим, природу прекрасную... У нас ведь поля не хуже, поверьте...

— Я ваши съемки в Полтавской области видел — фантастика!..

— И в Харьковской! — это места, где на туризме Украина подняться может, но у меня впечатление, что государство просто нас отсюда выжить пытается, сделать так, чтобы людей в стране не было. Чтобы только они и недра остались, и вот тогда им, мерзавцам, счастье будет.

— Я недавно слышал, как вы стихи читаете, — может, и мне что-то прочтете?

— Понимаете, Дима, я вам честно скажу, что к лирике не готов: беседа наша печальный характер приобрела...

— Что-то веселое, может?

— Угу, с этими парадами всеми вашими... Ну ладно...

«А ежик выйдет?» — с дрожью в горле
Подавленно спросил Олег.
«Не знаю. Случай уникальный», —
Седой проктолог говорит.

— Это парад вам навеял?

— Это про страну нашу...

— Евгений Олегович, спасибо за интервью, я вас люблю, и если однажды, презрев опасность, вы скажете: «Я в президенты иду», за вас свой голос отдам: на выборы пойду, хотя туда ходить зарекся, и всех друзей приведу. Напоследок философский вопрос задам: вы счастливый человек, скажите?

— Честно? Нет. Самое страшное для мужчины — понимать, что ты на 10 процентов своих возможностей реализуешься, что встать рядом, помочь никто не хочет, что ты в пустоту кричишь. Людей о реальной опасности для их детей предупреждаешь, а они считают, что ты шоумен и на этом заработать пытаешься. Если в атмосфере злорадства, неверия, отсутствия морали живешь, счастливым быть нельзя — просто маленькие островки счастья, добра и мира создавать можно: друзья, рыбалка, фотографии, и очень сложно держаться и ощущение ненависти к людям, которые жить нам мешают, в себе подавлять. Казалось бы, где врач, а где ненависть, но когда я смотрю, что они с нами делают и как мы верить им продолжать ухитряемся... Вы знаете, больно!

...27 лет назад мы в какую-то игру стандартную играть начали. Масть выбрали — пиковую, двух валетов, двух королей, одного туза попробовали. Осталось еще даму попробовать — для полного счастья, но пики мы поменять можем? На черви, на трефы, правила игры изменить? На это ума хватит? Догадаться, что не в ту игру краплеными картами мы играем — нельзя же козырь 27 лет не менять!

Люди, думайте! Ну сколько можно?..

Записала Анна ШЕСТАК

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter