Вдова первого мэра Санкт-Петербурга Анатолия СОБЧАКА Людмила НАРУСОВА: «Когда от Собчака все отвернулись, Путин по-военному четко сказал: «Лучше быть повешенным за преданность, ем за предательство», а правда ли, что Анатолия убили? Я не буду об этом, можно?..»

(Продолжение. Начало в № 14)

«ГОРБАЧЕВ ПРЕКРАСНО ПОНИМАЛ ЮРИДИЧЕСКОЕ И ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ ПРЕВОСХОДСТВО СОБЧАКА ПО ХАРИЗМЕ, УБЕДИТЕЛЬНОСТИ, ГРАМОТНОСТИ, НО ВСЕ-ТАКИ ВЫСКОЧКОЙ СЧИТАЛ»

— Вторая половина 80-х появлением новых ярких политических личностей от­личалась, и я хочу попросить вас не­которых из них охарактеризовать, а начать с Михаила Горбачева хотелось бы — человека, которому все-таки многие должны быть благодарны, и Анатолий Собчак, в частности, тоже, ведь если бы не Горбачев, и Собчака не было бы...

— Ну, если бы Горбачев первым свободным выборам не дал состояться... Помните, какая волна в тот, первый, cъезд пришла? — эти же съезды по телевизору вся страна смотрела! Сейчас заседание Государственной Думы или Совета Федерации посмотреть в голову кому-то придет? Скулы просто сводит, сами депутаты, наверное, на себя только глядят или члены их семей, потому что скучно, заранее все известно и ничего не происходит, а тогда это все смотрели, потому что появились люди, которые с трибун стали говорить то, о чем на кухнях шушукались...

— Свежий ветер подул!

— Гавриил Попов, Юрий Афанасьев, Анатолий Собчак...

— ...Юрий Карякин...

— ...Сергей Станкевич, Галина Старовойтова, академик Сахаров... Правда, и червонописские были, которые Сахарова заплевывали и захлопывали, но тогда элитой нашей страны действительно элита бы­ла — интеллектуальная, творческая. Не спортсмены и звезды эстрады, а академик Лихачев, писатель Даниил Гранин...

— ...Чингиз Айтматов...

— ...академик Заславская, композитор Родион Щедрин, Евгений Евтушенко...

— ...Виталий Коротич...

— ...Марк Захаров, Михаил Ульянов — люди, каждый в своей профессии уже состоявшиеся, во власть не за тем пошли, чтобы что-то от нее получить, а, наоборот, чтобы этой власти помочь.

— Уникальный случай!..

— Сейчас ведь в депутаты, чтобы обогатиться, вопросы бизнеса решить, капитал свой обезопасить, «отпилить» что-то идут... Понимаете, такого вот абсолютно чистого энтузиазма...

— ...никогда больше не было...

— ...да! — и это же не за деньги голосовали, не потому, что дают, или не потому, что угрожают. Это какой-то глоток свободы был, годы, которыми мы гордиться должны, как восстанием декабристов гордимся.

— И это же благодаря в первую очередь Горбачеву получилось, правда?

— Безусловно, хотя реформаторов в России не понимают, не ценят и, более того, во всех смертных грехах обвинять начинают: «Ах, Горбачев Советский Союз разрушил!». Во-первых, Союз разрушил себя сам. Давайте вспомним, каким он был, какой экономика была и как мы в очередях за туалетной бумагой стояли...

---

---

— Безусловно, на ладан он уже дышал и так...

— А во-вторых, 18 августа (это из первых уст я знаю, потому что Собчак в Вильнюс тог­да ездил, где с Бразаускасом переговоры вел) Горбачев собирался в Москву воз­вращаться, чтобы уже 20-го в Ново-Огарево совещание о преобразовании СССР в конфедерацию провести, то есть независимые республики объединяются (процесс, который сейчас идет), но каждая не автономию, а суверенитет имеет, и так далее, и так далее.

Этот процесс коммунисты прервали — во главе с Крючковым и Язовым, которые путч устроили, объявив Горбачева в Форосе недееспособным. Это они Советский Союз разрушили, а не Михаил Сергеевич, потому что его идея создания современного демократического государства как конфедерации — это не разрушение: это креативное созидание нового государственного образования, насколько оно было возможно, попытка сохранить нашу общность с единой валютой, единым ядерным потенциалом, единой энергосистемой (кстати, к вопросу о газопроводах) и так далее. Таким образом, это путчисты Союз разрушили, поэтому упреки в том, что Горбачев слабым оказался и этим разрушительным процессам не противодействовал, несправедливы.

Хотя, конечно, когда та знаменитая встреча в Беловежской Пуще произошла (это вопрос, который нас с вами касается), руководители России, Украины и Беларуси на троих собрались и решили: зачем, мол, нам кто-то, давайте каждый первым парнем на деревне будет, а не ходить под другим. Да?

— Ну да...

— Но если мы о народовластии говорим, то еще в марте 91-го года Всесоюзный референдум прошел о том, сохранить Советский Союз или нет, и большинство (массовых подтасовок, чему потом научились, тогда еще не было) за сохранение высказалось.

— Ну, 1 декабря в Ук­ра­и­не уже другое мнение было...

— Я по СССР не ностальгирую — мы уже это выяснили, но если о справедливом и объективном подходе говорить, то в Беловежской Пуще было нарушено записанное в Конституции право народа свою волю выражать (он эту волю на референдуме высказал), и Горбачев как Верховный главнокомандующий...

— ...силу мог применить...

— ...но этого делать не стал...

— ...потому что демократом был...

— ...и отчет себе отдавал, что гражданская война будет, и не на шутку. Это вот сла­бость? Или политическая мудрость? Это философский вопрос: быть или не быть? — он всегда перед любым политиком в какой-то час Х встает, как перед Собчаком в 93-м году вставал. Да, за Горбачевым референдум был, юридическое право Верховного главнокомандующего кнопку нажать, авиацию поднять...

---

---

— ...и кое-что разбомбить...

— ...но на это он не пошел.

История, думаю, нас рассудит. Все, кто разных точек зрения придерживается, на свое мнение право имеют, но от поспешных выводов и оценок я бы хотела людей предостеречь, потому что годы проходят, а иногда и столетия, и на свои места все становится. Лично я в целом Михаила Серге­евича Горбачева глубоко уважаю.

— Отношения с ним у Собчака какие сложились?

— Друзьями они не были — Горбачев прекрасно понимал юридическое и человеческое превосходство Собчака в харизме, убедительности, грамотности, но все-таки выскочкой считал: он же путь от комбайнера до первого секретаря крайкома и так далее не прошел...

— ...ступенечки все...

— ...да, а Горбачев, при всем моем к нему уважении, еще той формации человек — он считал, что это пройти нужно. Ельцин, во всяком случае, гораздо ближе ему был, потому что...

— ...свой...

— ...с той же лестницы.

«ЕЛЬЦИН ОЧЕНЬ ТЕПЛЫМ БЫЛ, ТРОГАТЕЛЬНО К СВОЕЙ ЖЕНЕ ОТНОСИЛСЯ. СПРАШИВАЛ У МЕНЯ: «СКАЖИТЕ, КАКИЕ КНИЖКИ НУЖНО ПОЧИТАТЬ, ЧТОБЫ ТАК МНОГО ЗНАТЬ?»

— Борис Николаевич к Анатолию Алек­сандровичу ревностно относился, а Соб­чак к нему? Он понимал, что Ель­цин, в общем-то, человек из народа, рубаха-парень, символ всего русского?

— Более того, когда Межрегиональная группа в 91-м определяла, кого в качестве кандидата в президенты поддержать, Ельцина или Собчака, Анатолий сам Ельцина предложил: потому как сознавал, что общество еще в процессе брожения находится, а он демократ, да еще профессор... Словом, народу другой человек нужен, который...

— ...плоть от плоти его...

— ...и выпить любит, и кулаком по столу стукнуть. Кроме того, конечно, как человек государственного мышления, Собчак отчет себе отдавал, что после руководства тбилисской комиссией военные, что называется, закусили удила. Армия — очень важная сила, опора государства — Ельцина гораздо быстрее как все-таки своего примет, и такие вот соображения — не личной корысти, а выгоды для страны — к такому шагу Анатолия привели: он отказался.

---

---

— Вы вместе с мужем часто с Ельциным в узком, интимном кругу встречались?

— Да.

— Каким же он был — когда никого лишнего нет, все свои?

— Вы знаете, очень теплым. Трогательно к своей жене относился...

— ...со всеми на вы, мата не признавал...

— При мне этого не было. В мужской компании, насколько я знаю, слу­чалось, но для русского человека это не самый большой недостаток...

— ...это, наоборот, его харак­теризует...

— Да, если не в присутствии женщин или детей, непублично, так что уж тут...

— С вами Борис Николаевич какие-то разговоры имел?

— Да.

— А о чем — помните?

— Ну, когда Ельцин прилетал и в маши­не мы ехали, я ему какие-то нестандартные вещи про Петербург, про наши памятники, достопримечательности рассказывала. По образованию я ведь историк, экскурсоводом в свое время подрабатывала, и он восхищался: «Сколько вы знаете!.. Скажите, какие книжки нужно почитать, чтобы так много знать?» — ну, какие-то человеческие такие вещи были. Понятно же, что он строитель, технарь, не гуманитарий, и эта искренность подкупала. Ельцин признать не стеснялся, что многого не знает, что его образование несколько одностороннее, — по-детски наивно спрашивал, какие спектакли посмотреть, какие кинокартины... Да, как человек очень теплый он был.

---

---

— Почему вашему мужу пришлось в результате в Париж бежать, что случилось?

— Потому что его бы уби­ли. Я его увезла.

— А что значит «убили»? Угроза от кого исходила?

— Ну, когда травля началась, его просто уничтожить хотели, какие-то уголовные дела возбудили... Самым большим преступлением было то, что своей племяннице, беженке из Узбекистана, Собчак якобы однокомнатную квартиру площадью 16 квадратных метров в Петербурге дал, и хотя квартиру она купила (потом все это выяснилось), возмущались: мол, какая коррупция!

— 16 метров — хоромы, да...

— Понимаете? В сравнении с тем, что мы о бывшем мэре Москвы знаем и о том, что его жена делала, квартира племянницы или расширение нашей на 20 квадратных метров за счет покупки комнаты у соседей — грех, конечно, большой. Раздули это, разумеется...

— ...но кто же за этим стоял?

— Коржаков, Барсуков — всесильные люди из окружения Ельцина, которые прос­то команду «фас» дали.

«УГРОЗЫ ЛЕЧАЩЕМУ ВРАЧУ СОБЧАКА ПРЯМО ­­ИЗ ГЕНПРОКУРАТУРЫ ШЛИ: «НЕ ВЗДУМАЙ ОПЕРИРОВАТЬ — ПУСТЬ ПОДЫХАЕТ!»

— Почему? Не хотели, чтоб Ана­­толий Александрович мэром второй раз стал?

— Они понимали прекрасно: если Собчак вторично на мэра переизберется, следующая ступень — пре­зидентство, знали, как он к ним относится, ведь Анатолий категорически против того был, что Ель­цин последние годы во всем своего, как муж говорил, денщика Коржакова слушал...

— ...а слушал, да?

— Ну, естественно — после возлияний совместных. Конечно, Собчак очень резко об этом высказывался...

---

---

— ...и вы понимали, что могут убить?

— Да. Его на один из допросов вызвали, а накануне у Анатолия плохо с сердцем стало, и мы с врачом договорились, что делать кардиограмму приедем, поскольку подозрение на инфаркт было, и вот на следующее утро, когда из здания ЮНЕСКО он вышел, машина подъехала, и ему объявили: мол, вы на повестки не реагировали, поэтому мы вас приводом на допрос доставляем. Единственное, что он успел, — мой номер телефона набрать, причем сказать ничего не смог, потому что телефон сразу же отобрали, но я услышала: «пройдемте», «садитесь в машину»... Сразу все поняла...

— Испугались?

— Конечно, тем не менее, не знаю, почему, очень хладнокровно и даже расчетливо действовала: села в машину и почему-то уже знала, куда его повезут, — в здание Управления Генеральной прокуратуры в Питере, которая по нему работала. Подъехала я в ту минуту, когда машина с ним подъехала, — муж из нее в окружении плотных ребят в кожаных куртках вышел...

— ...кошмар...

— ...и в этот момент я прибежала, схватила его... Сказала, что нам нужно к врачу ехать, мне ответили: «Не устраивайте тут сцен!» — и просто вместе с ним в помещение втолкнули. Я в него, как кошка, вцепилась и заявила, что никуда не уйду, — так в этой комнате во время допроса оказалась, кричала, уже не помню, что делала... Твердила одно: «Вызовите «скорую», пусть скажут, что он здоров, тогда допрашивать его будете — вы только здорового человека имеете право допрашивать».

Что только они ни предпринимали, чтобы от мужа меня оторвать. Обвинили, что я то ли табельное оружие, то ли ключ от сейфа, где оно лежит, украла, пригрозили, что сейчас меня раздевать будут, понятых вызвали... Последнее, что Анатолий, теряя сознание, произнес: «Не прикасайтесь к моей жене».

Я все-таки добилась, чтобы следователь Михеев (их двое было — Михеев и Горбунов, никогда эти фамилии не забуду) прос­то номер набрал. Сначала врач из Смольного пришел, который уверил, что все вроде хорошо, но я городскую «скорую помощь», самую обычную, вызвать заставила. Те приехали, инфаркт констатировали, сказали, что срочно в больницу нужно, и хотя следователь стал орать, врач — молодой, щупленький — не сдался. «Здесь, — от­резал, — командую я, и если пациент умрет, отвечать за это будете вы». Сделал мужу укол, положил на носилки... Собчак — высокий, крупный мужчина, а доктор — меньше меня, наверное... Присутствующих я попросила: «Носилки поднять помогите», но никто даже не шелохнулся, и мы его вдвоем с врачом несли, еще санитар помог. Ну, и я что-то крикнула, вроде: «Фашисты! Сюда на своих ногах он пришел, а от вас, как из пыточной, уходит!», из-за чего потом специальную комиссию создали, хотели меня неприкосновенности лишить (я депутатом Госдумы в то время была), уголовное дело возбудили...

---

---

— По-серьезному, слушайте...

— По-серьезному, и он в госпиталь попал — в Военно-медицинскую академию. Главный кардиолог, руководитель академии генерал-лейтенант Юрий Леонидович Шевченко...

— ...будущий министр здравоохранения России...

— ... лечащим врачом мужа был и в нормальное состояние его привел. Спросил меня: «Вы в моем профессионализме сомневаетесь?». Я ответила: «Нет». — «Увы, гарантировать вам должный уход я не могу», и когда я у Анатолия в палате была, медсестра внутривенно колоть пришла, а руки у нее дрожат, в вену попасть не может. Я спросила: «В чем дело?» — это же профессиональная медсестра! — и услышала: «Вы знаете, когда на работу я шла, мне позвонили и сказали: «Твоя дочка в такую-то школу ходит, а ты, мы знаем, Собчака лечишь. Не надо его лечить, а то дочка может из школы не вернуться».

Юрию Леонидовичу в закрытом дворе академии каждый день шины прокалывали, угрозы прямо из Генпрокуратуры шли: «Ты там активничать брось, не вздумай оперировать — пусть подыхает!», и в этих условиях я понимала, что, профессионализму врачей доверяя, мужа должна увезти.

Целая шпионская операция по организации санитарного самолета была предпринята, я с другом в Париже условилась, а тот заранее в американском госпитале с врачами договорился, чтобы те реанимационный автобус в аэропорт прислали, иначе самолет везти не соглашался.

7 ноября, ког­да день Октябрь­ского переворота еще праздновали, я мужа вывезла. Знала, что телефоны прослушиваются, а у дочери день рождения 5 ноября, и я всех знакомых стала обзванивать и на 7-е в гости приглашать — день рождения Ксении отмечать, чтобы знали, что мы в этот день дома будем. Потом мо­ей сестре всех снова обзванивать пришлось, извиняться... Ну, люди-то, собственно, из новостей узнали все — что я Анатолия в шесть утра увезла, но, повторяю, целую операцию при­шлось продумывать.

---

---

— Руководил этой операцией Путин?

— Он мне помогал. Рискуя, кстати, очень многим...

«Я ЧЕРЕЗ ТАКИЕ ВЗЛЕТЫИ ПАДЕНИЯ ДУХА ПРОШЛА И РУКАМИ ВСЕ ЭТО ПОТРОГАЛА — И ВЫСОТУ, И АБСОЛЮТНУЮ НИЗОСТЬ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО МАТЕРИАЛА»

— Итак, вашему мужу пришлось в Париж бежать, а это правда, что вам 10 тысяч долларов на самолет не хватало и за ними вы в антикварную лавку пошли...

— Да, потому что самолет заказать 25 или 30 тысяч стоило. Какие-то деньги я собрала, но не хватало, заплатить я должна была сегодня, или завтра самолета не будет, мужа не спасу. Ой, а откуда вы все это знаете? Хороший вы журналист! Вспоминать это, еще раз переживать не люблю, ну да ладно... У меня браслет был, который блокаду пережил: семейная реликвия — как мне казалось, очень дорогая, и я к одному антиквару пошла, которому в свое время зеленую дорогу дала.

В советское время статья «За незаконный оборот драгоценных металов» была, и он как ювелир по ней привлекался, но потом вышел и стал искусно пасхальные яйца под Фаберже делать, а поскольку мы с Ана­толием часто к руководителям стран ездили, мне надоело всякий раз эти матрешки дарить, что-то элегантное, петербургское, хотелось, и я через знакомого сделать несколько яиц попросила. Подарок не должен был больше 100 долларов стоить — в общем, за 99 долларов это такие протокольные презенты были. Одно из таких яиц я гос­поже Бернадетт Ширак подарила — жене французского президента...

— ...которая, по-моему, по-русски хорошо говорила...

— Нет, это ее муж русский язык изучал. Главой государства Ширак еще, кажется, не был — мэром Парижа только, и его супруге так наш подарок понравился, что она выставку работ этого ювелира в отеле Ritz в Париже устроила, после чего у него масса заказов появилась, съемки для глянцевых журналов последовали...

В общем, я к этому Андрею со своим браслетом пошла: «Мне 10 тысяч долларов очень нужны — в качестве залога могу браслет вам оставить». Он лупу взял, на браслет этот посмотрел и вердикт вынес: «От силы восемь он стоит». — «Я понимаю, но я его не продаю, а в залог оставляю», на что он ответил: «Я бизнесмен, я не могу за вещь 10 тысяч платить, если стоит она восемь». Ну, я сказала ему, кто он такой...

---

---

— ...и кто же?

— «Не бизнесмен ты, — его припечатала, — а говнюк!». Взяла этот браслет, иду — и земля из-под ног уходит: понимаю, что или я этот самолет оплачу, или 8 либо 9 ноября, после праздников, прямо из палаты Анатолия заберут. Вдруг маленький антикварный магазинчик в полуподвальном помещении вижу, которых в Питере немало. Захожу туда: «Скажите, 10 тысяч долларов у вас есть? Я хочу вещь продать». Антиквар меня узнал и сразу все понял. Брать лупу не стал, ассистентку вызвал: «У нас 10 тысяч долларов в сейфе найдется?». Она: «Да». (Место там бойкое, иностранцев мно­го...). Он мне чаю налил: мол, успокойтесь, сейчас, а вскоре девушка перевязанные резиночкой 10 тысяч долларов принесла — и у меня слезы полилились, нервы уже сдали. Антиквар мне шепнул: «Пойдите умойтесь, в порядок себя приведите — вам в таком виде появляться на людях нельзя».

Вернулась и говорю: «Давайте я расписку вам напишу — браслет ведь не 10 тысяч стоит, восемь...». Он ответил: «Не беспокойтесь. Вам надо — я дал: ни расписка, ни паспорт ваш мне не нужны». Выхожу я, в машину сажусь, сумку открываю, чтобы еще раз в счастье своем убедиться, и эту перевязанную пачку денег вижу, а сверху браслет мой лежит. Он его даже не взял — этот человек, для которого я ничего не сделала! И мой муж ничего не сделал — ни помещения не дал, ни услуги какой-то, за что можно было быть благодарным, не оказал.

Знаете, вся эта история — это такие взлеты и падения духа... Я через все это прошла и руками потрогала — и высоту, и абсолютную низость человеческого материала: это такой опыт жизненный, которого никому, разумеется, не пожелаешь, но очень верное представление о жизни и ее ценностях он дает.

---

---

— Если бы не политика (думаю, вы этот вопрос не раз себе задавали), Анатолий Александрович Собчак прожил бы дольше?

— Конечно! — ну, альпинист, понимаете? На пятитысячниках, в разряженном кис­лороде, огромная физическая сила нужна... Он очень здоровым был человеком.

— Вокруг его смерти множество слухов ходит...

— ...но говорить об этом я не хочу.

— Я об одном спрошу: это правда, что Собчака убили?

— Я не буду об этом, можно?

— Можно... Для вас смерть мужа тяжелым потрясением стала? Что вы почувствовали, когда узнали, что Собчака больше нет?

— Что моя полная, настоящая земная жизнь кончилась и я буду продолжать существовать ради дочери, потому что она еще маленькая была, и ради того, чтобы нести память о нем. Может, это как мессианство звучит, но ради этого я живу, и я продолжила политикой заниматься, которой хорошо цену знала, только лишь потому, чтобы в этом послушном думском или сенатском большинстве хоть иногда какие-то слова произносить, призывая соблюдать Конституцию и законы. Я против ряда законов, которые принимались, не потому голосовала, что так хотелось, а потому, что иначе это предательством памяти Собчака было бы, тех идей, за которые он действительно жизнь отдал. Звучит, наверное, пафосно, но сейчас, когда я уже оттуда ушла, такое облегчение и такое очищение почувствовала! Оттого, что не соучастница того, что там происходит, потому что совесть — такая вещь...

— ...иногда просыпается...

— Я ее порой убаюкивала: «Ну, как? Все же так — чего тебе?» — этот вот Рубикон перешла и сейчас совершенно свободна. Слежу за собой, хорошо выглядеть пытаюсь, только чтобы его и мои враги моему увяданию, тому, что старею, не радовались. Не для того держаться стараюсь, для чего это, наверное, каждая женщина делает, а чтобы больше иметь сил хоть толику его идей воплощать... Собчака заменить не может никто — то место, которое он в нашей политике занимал, для современных парламентариев недосягаемо, а во что парламент наш превратился, и говорить не хочу... Опять же всю жизнь возвращаюсь к тому, что покорять вершину Анатолия не пустила, и к выводу прихожу, что его место в политике и вершина его есть.

«НА ПОХОРОНАХ СОБЧАКА, ОБНЯВШИСЬ С ПУТИНЫМ, ВМЕСТЕ МЫ ПЛАКАЛИ, И НАШИ СЛЕЗЫ ОДНИМ РУЧЕЙКОМ ЛИЛИСЬ»

— Как и при каких обс­­тоятельствах с Владими­ром Путиным познакомились, помните?

— Точно не помню, но знаю, что Собчак работой жил, и мне жаловался, что когда его только избрали, при полном саботаже тог­дашнего партийного руководства и мел­кого чиновничества, нужно было как-то работать, и он стал в команду бывших студентов своих набирать. Рядом хотя бы профессионалов видеть хотел — людей, которые законы знают и могут по ним, а не по инст­рукциям райкома жить. Тогда же у него в приемной Дмитрия Медведева я увидела, чуть позже — Алексея Кудрина, Германа Грефа, Дмитрия Козака, чей юридический уровень муж всегда высоко ценил. И вот он однажды мне рассказал, что своего бывшего студента Володю Путина встретил и к себе пригласил. Где встретил? В уни­верситете, в коридоре (Анатолий еще лекции читал). Я спросила: «А что он там делал?». — «А он помощник ректора по меж­дународным вопросам — иностранных студентов курирует».

Это было, когда Берлинская стена рухнула, Путин из командировки в Германию вернулся, и муж мой его позвал: «Работать ко мне приходи». Ну, вы понимаете, вот так, с кондачка, к руководителю города сразу прийти... На следующий день он пришел, Анатолий сказал: мол, я помню, у тебя хорошо с языками было, а мне помощник по внешним связям нужен, потому что не только добропорядочные инвесторы в Питер хлынули, но и те, кто в мутной воде жирную рыбку хотел поймать, очень много жуликов появилось, которые под видом бизнесменов кусок побольше урвать собирались, — их нужно было проверять как-то, в этом направлении работать.

Собчак сказал: «Если согласен, в отдел кадров иди, документы оформляй». Кто-то его отвлек — телефон зазвонил, он поговорил, а когда окончил, смотрит — Путин все еще стоит. Ну, другой бы на его месте уже подметки рвал, оформляться побежал... «Чего стоишь? Я же сказал: устраивайся», и Путин произнес: «Простите, Анатолий Саныч, мы с вами давно не виделись, и вы не все обо мне знаете. Пос­ле университета я Высшую школу КГБ окончил, кадровым разведчиком был, в Германии работал, а вы известный антикоммунист и антикагэбист. Думаю, если я вашим помощником стану, это тень на вас бросит», то есть честно признался, а Собчак как раз хотел человека для такой вот экспертизы новоявленных бизнесменов взять, и вдруг довольно легкомысленно сказал: «Ну, ты же не стукачом был, а разведчиком?». — «Да». — «Ну и... с ним. Мне грамотные люди нужны. В разведку дураков все-таки не брали, и твои знания как раз мне помогут».

---

---

— Это правда, что Владимира Путина ваш муж «бывшим Штирлицем» называл?

— Да (улыбается), полушутя.

— Наверняка неформальные встречи у вас были, и не просто много, а очень много. Чем же он — Владимир Путин — от других отличается?

— Он очень честный.

— Человек принципов?

— Да.

— Слово, если дал, держит?

— Во всяком случае, причин усомниться в этом у меня не было — мой личный опыт таков.

— Чувство юмора у него хорошее?

— Ну, своеобразное (улыбается).

Какой он? Вы знаете, он военный человек, причем даже на рыбалке — помню, мы рыбачить в Финляндию ездили. Это человек очень большой дисциплины, ведь под словом «военный» не военщина, а именно самодисциплина подразумевается. Путин постоянно себя контролирует — это да­же в непринужденной обс­тановке чувствуется, и еще это человек долга: если перед собой цель ставит и долг свой в том, чтобы ее дос­тичь, видит, он это делает.

---

---

— Он обаятельный?

— Вы знаете, очень обаятельный был, а сейчас я понимаю, что шапка Мономаха, конечно же...

— ...тяжела...

— ...развитию обаяния (смеется) и его укреплению не способствует. Наверное, что-то уже утратил, но в раз­говоре с ним его обаянию поддаешься.

— Что Путин за фразу произнес, ког­да от Собчака все отвернулись?

— Когда Анатолия мэром не избрали (а Путин его первым заместителем, правой рукой был), новоизбранный губернатор...

— ...Яковлев...

— ...да, остаться работать Путину предложил, но Владимир Владимирович отказался и опять же по-военному четко свой отказ объяснил: «Лучше быть повешенным за преданность, чем за предательство».

— Крепкие, однако, понятия у него...

— Да, я так считаю. Кстати, к Яковлеву переметнуться ни Кудрин, ни Греф не согласились — команда Собчака верной ему осталась.

— Это правда, что на похоронах Собчака Путин плакал?

— Мы, обнявшись с ним, вместе плакали, и наши слезы одним ручейком лились, но это отнюдь не слабости показатель, а, наоборот, что-то очень теплое. Как это было, помню я плохо: спустя время, видеозапись увидела — и уже по каким-то ощущениям вспомнила, что когда мы вместе, обнявшись, плакали, мне легче стало — что-то такое он мне передал.

«ОДНАЖДЫ НАМ С МУЖЕМ ВДРУГ ЕЛЬЦИН ПРИЗНАЛСЯ: «УЧАСТИ ЧАУШЕСКУ БОЮСЬ»

— В Нью-Йорке интервью у экс-генерал-майора КГБ СССР Олега Калугина я брал...

— ...знаю его, мы с ним встречались...

— В свое время он первым замом начальника Управления КГБ по Ленинграду и Ленинградской области был, и он мне сказал, что Путина Ельцин принял и понял, что тот не подведет, потому что отношение его к отставленному Собчаку знал...

— Да, и Ельцина, как любого могучего русского человека, это тоже ведь грызло...

— ...конечно...

— ...расправа над Собчаком, как бы с его молчаливого согласия совершенная, его мучила. Борис Николаевич сам об этом мне говорил — незадолго до собственной смерти.

— Вам?

— Да, сказал: «Простите меня».

— Потрясающе!

— Видите, такое он произнес... (Вздыхает). Понимаете, Скуратов, генпрокурор, к нему приходил: «Бу-бу-бу-бу-бу, надо Собчака экстрадировать», Анатолий Куликов, бывший министр...

— ...внутренних дел...

— ...то же самое говорил... Путин тогда полгода вообще без работы, с двумя маленькими детьми на руках, был, а потом в Администрацию президента попал — российской загрансобственностью ведать, в общем, относительно иерархии вышеназ­ванных лиц очень незначительная была должность, и Ельцин у него спрашивал: «Ну, что там ваш Собчак?». Путин же, у которого впереди либо блестящая карьера была, либо полное ее отсутствие, отвечал: «Анатолий Александрович ни в чем не виновен — это клевета, не верьте, Борис Николаевич», и Ельцин, конечно, понял: если он, завися от всего буквально...

— ...по натуре не пре­датель...

— ...бывшего шефа не предает, не предаст и его, а для Ельцина, думаю, вопрос собственной безопасности и безопасности его семьи после его ухода был крайне важен. Кстати, в один из приездов в Петербург, когда Ельцин в машине по-детски про книги или про спектакли меня спрашивал, интересный разговор у нас состоялся. Вы знаете: именно Собчак вопрос о захоронении расстрелянной в Екатеринбурге царской семьи первым поднял, а Ельцин же первым секретарем тамошнего обкома был...

---

---

— ...и Ипатьевский дом по его прямому распоряжению сожгли...

— Да, и вот мы как-то ужинали и об этом заговорили — что царскую семью нужно обязательно в Петербурге, в Петропав­ловском соборе, похоронить, где все Романовы упокоены. В Москве московские цари лежат, а когда Россия империей стала, всех императоров, начиная с Петра I, именно в Петропавловском хоронили, и Николая с семьей нужно было именно в Петербурге похоронить, потому что у Ельцина мысль о Екатеринбурге была. Он что-то о грехе и искуплении говорил — мол, мы все-таки расстреляли, дом снесли... В общем, не помню уже, какой канва разговора была, но вскоре речь о страхе зашла, и вдруг Ельцин признался: «Участи Чаушеску боюсь».

— Да вы что?!

— Да, потому что это еще свежо было...

— Интересно, а в Чечне уже кровь лилась?

— Первая чеченская война как раз бушевала, о которой Собчак Ельцину говорил, что этого делать нельзя.

— То есть Борис Николаевич так и сказал, что боится, как Чаушеску, закончить?

— (Кивает). Причем очень жесткий был разговор — мне даже неловко стало, что я при этом присутствую, потому что двое мужчин весьма принципиальные вещи обсуждали, а потом я узнала, что Собчак это и на Президентском Совете говорил, членом которого был. Грачев, министр обороны, убеждал Ельцина ковровые бомбардировки Грозного начать...

— ...за два часа Грозный хотел взять — к своему дню рождения...

— К 1 января, чтобы, наверное, лычку получить очередную, а Собчак предупредил: «Борис Николаевич, огромную ошибку вы совершите. Вы вот с сепаратизмом в Чечне боретесь и, как и мы все, хотите, чтобы она частью России осталась, но российской авиацией российский город Грозный бомбить собираетесь. Вы понимаете, что это такое? Это начало большой затяжной кавказской войны, но даже Ермолову это не удалось, а Грачев — это не генерал Ермолов». Ну, Ельцин, разумеется, кто такой генерал Ермолов, знал, но когда ты президент, а тебе в глаза, да еще при всех, говорят, что ты преступление собираешься совершить и российский город бомбить...

И вот мы сидим, о Николае II беседуем, о том, что он не только сам погиб, но видел, как его детей расстреляли, — и Ельцин произнес задумчиво: «Да, и такая же ужасная участь Чаушеску постигла...».

«ПУТИН ДО СИХ ПОР С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ МЕНЯ ПОЗДРАВЛЯЕТ»

— С Людмилой Путиной вы неформально общались?

— Да. Удивительная женщина: милая, теплая — настоящая офицерская жена (улыбается).

— В одном из интервью вы сказали, что инициатива развода четы Путиных именно Людмиле принадлежала...

— Я это просто знаю.

— Тяжело ей было в этом публичном спектакле участвовать?

— Думаю, нелегко. После этого возмож­ности общаться с ней я не имела, но даже если бы имела, расспрашивать ее об этом не стала бы. Я понимаю, как трудно Людмиле говорить будет, — ну зачем же ей боль причинять?

---

---

— Теперь по­прошу вас Дмитрия Медведева охарактеризовать...

— Вы знаете, когда Анатолий Саныч, как он говорил, Диму Медведева работать к себе пригласил, мне сказал: «Я, наверное, не очень хороший совершаю поступок. Дима такой талантливый, умный парень, он наверняка академиком будет, а я в политику его тяну, но мне грамотные юристы нужны». Я тоже уверена, что Дмитрий Анатольевич непременно прекрасным академиком стал бы.

— Как думаете, у Путина с Медведевым договоренность о политической рокировке спустя четыре президентских медведевских года была?

— Думаю, что это основным условием выбора преемника было.

— Нарушить это условие Медведев мог — на ваш взгляд?

— Нет — он очень порядочный человек и держит слово, хотя искушение от окружения, от либеральной общественности...

— ...было большое...

— Ну да: вот, дескать, либеральный президент, и шансы наверняка были.

— А он либерал?

— Понимаете, Дмитрий Анатольевич, по-моему, одной фразой всех обаял: «Свобода лучше, чем несвобода», и это все помнят — по крайней мере, думающие люди. Либерал абсолютный, безусловный — во всяком случае, таковым до того периода был.

— Работая в этой команде, приходится ему на горло собственной песне на­ступать?

— Да, безусловно.

— И с Путиным, и с Медведевым вы, как я понимаю, на ты?

— Нет, когда на людях, мы всегда на вы — что было когда-то, не в счет.

— Ксения, ваша дочь, сказала мне, что у вас всегда прямой выход и на Путина, и на Медведева был, вы могли моментально с ними связаться и быть услышанной...

— Да.

— Это по-прежнему так?

— Да, но этим не пользуюсь. Я и раньше этим в очень редких случаях пользовалась, никогда не злоупотребляла.

— То есть, если вы захотите им позвонить, вас соединят?

— Да. Надеюсь, во всяком случае.

— С днем рождения Путина и Медведева вы поздравляете?

— Поздравляю.

— А они в ваш день рождения вам звонят?

— Владимир Владимирович — да.

— Кто из той команды Собчака самый, по-вашему, толковый, кто самым подающим надежды тогда был?

— Кто в чем толковый — все по-разному. В области финансов абсолютно безупречен Алексей Кудрин, Герман Греф — замечательный управленец — его и Анатолий очень ценил. Дмитрий Медведев... К сожалению, теперь приходится о нем с «но» говорить, потому что последние его действия показывают: он что-то утратил и сам это понимает. У него даже глаза поскучнели.

— Еще бы...

— Ну, я понимаю... Конечно, политика — искусство компромиссов, но на некоторые из них идти все-таки трудно.

— Он вам больше всех, мне кажется, из этой когорты нравился — да?

— Ну, он более близок по такой вот интеллигентной петербургской либеральности был, по приверженности к академическим нормам не только в науке, но и в жизни, по пониманию, что такое право (не просто лозунг о правовой диктатуре), по внутреннему, сущностному пониманию того, что такое правовое государство, и, к сожалению, это утрачивается, по­тому что как ­лидер партии «Единая Россия», представляющей в парламенте большинство, он ведь отвечает за то, что парламент не­правовые, не­конс­титуционные законы принимает. Медведев не может это­го не понимать, и он заложником своего положения оказался — вот это, конечно, печально.

— Благодаря вашему мужу уже долгое время практически все руководство России родом из Питера, едва ли не все эти лю­ди — фактически его ученики. Путина и Медведева мы уже обсудили, а с остальными отношения вы под­держиваете?

— Ну как? — когда где-то встречаемся, да. С просьбами я не обращаюсь — разве что в самолете или в «Сапсане» (скоростном поезде «Москва — Санкт-Петербург». — Д. Г.) видимся. Беседуем очень тепло, но когда бизнеса и других точек соприкосновения нет, это всего лишь знакомство, не бо­лее.

(Окончание в следующем номере)

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter