«Время было такое...»

Недавно исполнилось бы 90 лет Андрею Сахарову, одному из самых откровенных ученых, а затем и политиков нашего времени. Он был искренним, создавая ядерное оружие для своей страны, был искренним, выступая против использования этого оружия на поле боя, искренне стремился к тому, чтобы в мире убавилось враждебности. Его теории конвергенции, то есть постепенного взаимного проникновения разных общественных систем с попытками взаимного искреннего познания и создания некоего идеального человеческого сообщества, были, при всей своей наивности, в сто раз порядочнее утопических мечтаний коммунистов, считавших, что на пути к светлому будущему можно превратить в лагерную пыль миллионы людей.

Сахарова поносили. В государстве, где поощрялись только директивные мнения, великий ученый выглядел, по меньшей мере, странно - этаким чудаком-идеалистом, но он до последнего вздоха оставался таким, каким только и мог быть, - самим собой. Самими собой были и те, кто Сахарова поносил - с трибун и на страницах газет. Они тоже были вполне искренни, но не способны мыслить самостоятельно.

Бывший главный советский партийный идеолог горбачевских времен Александр Яковлев совершенно серьезно говорил мне о таких людях как о продукте целевого воспитания, о том, как непросто их подготовить, отучить от собственных мыслей и поставить на службу Системе.

Это была искренность по заказу, даже еще точнее - приказная искренность. Человека вызывали и говорили ему, что такой-то нехорош, надо его осудить публично и заклеймить с высокой трибуны. Затем такого гражданина на эту трибуну выпускали. «Очень трудно бывало с прибалтами, - вспоминал мне тот же Александр Яковлев. - Они почти не вовлекались в такие затеи, была в них стойкая какая-то досоветская закваска. Но вот ваши - не обижайтесь, пожалуйста, - общественные деятели и партработники из Украины были для партии сущим кладезем поддакиваний: что ни велишь им, то и скажут с любой трибуны, любое «коллективное письмо» подмахнут, не читая».

Здесь, мне кажется, вступала в строй еще одна разновидность искренности - с перепугу. Я никогда не брался судить чудом выживших классиков украинской литературы, которых пропустили сквозь мясорубки всех советских терроров и чисток. Но, надо сказать, не все они капитулировали мгновенно.

Павло Тычина, например, сумел сохранить статус этакого «человека не от мира сего». Мне рассказывали, как после одной из партийных накачек, когда казалось, что подпись под «коллективным письмом», требующим сурового наказания товарищей по литературе, поставить придется, он вскочил, замахал руками и выбежал из зала: «Не може цього бути! Ах, як це страшно!». Но не подписал ничего...

Про вариант «искренности с перепугу» мне рассказывал другой классик украинской литературы Микола Бажан: «Еще в 30-е годы несколько доносов на меня написал такой Иван Ле, и мне с трудом удалось отбиться от его обвинений. Затем началась война, и я встретил его в политуправлении, где служил сам. Иван Ле обнял, попросил прощения, сказал, что время было такое, и мы с ним выпили для примирения. А затем меня вызвали к начальству и показали новый донос на меня от него же, человека, с которым мы только что обнимались. И снова через какое-то время он сказал мне, что «Время было такое...». Времена для всех одни и те же. В них просто рождаются и воспитываются разные люди.

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter