Илья НОЯБРЕВ: «Я — человек тихоревнивый, не ревновать не могу, но это сладкая боль, упоение, далеко спрятанный мазохизм»

Талантливый человек талантлив во всем. В истинности этой мудрой мысли убеждает пример Ильи Ноябрева. Известный автор и ведущий десятка телепрограмм, среди которых «Я памятник себе», «Афера», «Кумиры и кумирчики», «Я все про вас знаю», один из символов украинского юмора и самый «золотой» из «гусаков», он недавно предстал перед публикой в совершенно новой роли. Ноябрев-режиссер-сценарист-продюсер выпустил на экраны свой первый фильм «13 месяцев» — криминальную драму с бюджетом в два миллиона долларов. Илья Яковлевич подстраховал успех своего детища, пригласив в картину целое актерское созвездие: Гошу Куценко, Евгения Гришковца, Марию Миронову, Светлану Немоляеву, Александра Лазарева-старшего и Владимира Шевелькова. Вдохновленный удачным режиссерским дебютом, 60-летний Ноябрев работает повышенными темпами: в скором времени на экраны выйдет его следующий, как он сам говорит, уже «стебовый фильм» — «Индийское кино».

«В КАЖДОМ ТВОРЧЕСКОМ ЧЕЛОВЕКЕ ЖИВЕТ КАРАБАС-БАРАБАС. РАНО ИЛИ ПОЗДНО КОГО-ТО ХОЧЕТСЯ ДЕРГАТЬ ЗА НИТОЧКИ»

— Илья Яковлевич, если жить по лунному календарю, то в каждом третьем году будет как раз 13 месяцев... Например, некоторые евреи предпочитают такое исчисление. А вы в своем фильме «13 месяцев» из чего исходите?

— Честно говоря, никогда об этом не думал! А фильм так назвал, потому что вся рассказанная в нем история уложилась в 13 месяцев — никакого скрытого смысла здесь не было. Изначально картина называлась «Хроники утопленника», потом «Остановиться. Оглянуться»... Но видите, ничего на свете просто так не бывает: я, например, пытался когда-то проанализировать, что в моей жизни значат високосные годы, отматывая то, что происходило четыре года назад, восемь лет, двенадцать... Думаю, у каждого человека есть какой-то внутренний алгоритм его периодов — это 100 процентов! И напрасно мы легкомысленно относимся к знакам, не реагируем на них: блажен тот, кто умеет их различать.

— А вы научились этому?

— Я пытаюсь — с определенного момента стал обращать на них внимание.

— Сны тоже бывают знаковыми?

— Вы знаете, у меня так устроена память, что я их не помню, хотя вижу каждую ночь. Но были какие-то сновидения, которые я считаю вещими. Когда начал работать на телевидении, мне приснились клубящиеся белые облака, которые вдруг передо мной расступаются, а за ними появилось необыкновенной красоты звездное небо — как говорят, в алмазах! Я поделился с одной из своих знакомых увиденным, она сказала: «Это твое светлое будущее».

— Почему признанный мачо российского кинематографа Гоша Куценко вдруг сменил у вас в картине амплуа и предстал мнительным слабаком?

— Это во многом биографическое кино, а герой отчасти списан с меня. Там множество моих мотивов. Вспомните, как Гоша Куценко все время вопрошает: «Когда же я перестану быть всем должен?!». Лично меня в свое время это точно так же печалило.

— С кем из актеров было сложнее всего работать?

— Пожалуй, с Евгением Гришковцом. Во-первых, мы приятели, во-вторых, он не актер в привычном смысле. Актер — это глина, инструмент. Хороший актер — дорогая глина. Ему поставил задачу — он сделал. А Гришковец — отдельная планета.

Все знают, что ребенка и собаку нельзя переиграть в кадре, потому что они все равно органичнее... Так вот, Гришковец — это, ну, скажем, такая человек-собака. Плюс с ним нелегко, потому что он — автор, режиссер и имеет свой взгляд на все. Заставить его что-то переделать было нереально! Но я очень рад, что мы в этой работе встретились, и у меня есть для Евгения еще один мой сценарий, он читал его и тоже ждет начала работы. Даст Бог, в будущем году мы снимем фильм под названием «Милорд», где ему предназначена главная роль.

— Раневская вспоминала, что когда умер ее маленький братик, она специально приоткрыла зеркало, чтобы посмотреть на себя в слезах. В этот момент Фаина Георгиевна поняла: быть ей актрисой. А у вас был момент, когда вы почувствовали, что хотите стать режиссером?

— Думаю, это было давно. Знаете, я уважаю людей, которые талантливы в каком-то конкретном, узком направлении — они, как правило, очень многого добиваются. Но я не могу сказать, что это мои герои.

Мне интересны полигамные личности с широким спектром способностей. Возможно, они и не достигают чего-то значительного, но это целый космос. Такого человека куда ни помести, он будет сиять, что-то делать, производить. Я сам к этому всегда стремился: могу и порисовать, и что-то сыграть как актер, и написать... Всю жизнь боролся со скукой.

И все-таки в каждом творческом человеке живет Карабас-Барабас: рано или поздно кого-то хочется дергать за ниточки. Другое дело, если ты достаточно совестливый, должен понимать: каждое дерганье у твоей куклы что-то неудобно поднимает. Знаете, почему я поздно стал заниматься кинорежиссурой? У меня не было морального допуска, мне казалось, что не справлюсь с процессом!

«ШЕСТЬ ЛЕТ Я РАБОТАЛ ЗАМОМ УПРАВЛЯЮЩЕГО БАНКОМ, НО ВДРУГ СЕРДЦЕМ ПОНЯЛ, ЧТО НУЖНО ВОЗВРАЩАТЬСЯ К ТВОРЧЕСТВУ»

— Удивительно слышать такие слова сегодня, когда сплошь и рядом высокобюджетные фильмы снимают вчерашние выпускники вузов.

— Ну и толку? Я не буду говорить обо всех, есть, бесспорно, талантливые люди, и они никогда не переведутся... Но к ним сегодня пристроилась целая армия мастеровых — их 90 процентов.

— Вы имеете в виду тех, которые набили руку на клипах, этюдах, рекламе?

— Да-да! Я смотрю, у меня открывается рот на первые пять минут — как лихо это сделано! Но суть-то искусства не в этом. Важно, чтобы человек, пришедший на два часа в кино, в театр, на симфонический концерт, очистился, чтобы катарсис произошел, чтобы у него что-то перевернулось внутри! Он может не понять головой, а просто почувствовать.

Мне и по сей день не все нравится в фильмах Тарковского, потому что был такой период, когда Андрей уже выпендривался, пусть и по-своему. Но его фильмы «Иваново детство», «Андрей Рублев», «Солярис», «Сталкер» можно было недогнать с первого раза, там много загадок, но проходило время и ты понимал...

У меня, например, было сложное отношение к «Сталкеру», потому что я очень люблю «Пикник на обочине» Стругацких, а это абсолютно другое произведение. У Тарковского «Сталкер» как-то развалился, много разговоров, ничего вроде бы не происходит. Но через пять лет я его посмотрел и понял каждое слово. Я просто догнал режиссера: он шел впереди!

А в современном кино ни о чем никого не жаль, и это самое страшное. Ты никому не сочувствуешь! Убил два часа на кино и ушел с холодным носом. Я всегда привожу в пример тех же американцев, которые умеют даже в мультике делать трогательные места, поэтому зрители сидят и плачут.

— С другой стороны, именно оттуда пошла эта массовая культура тупого, жестокого, голливудского боевика, у нас явно превратившаяся в культ...

— Знаете, в чем дело? Я вспоминаю чудный еврейский анекдот, когда жена приходит к мужу жаловаться, что она вышла на улицу и ее назвали проституткой. А он говорит: «Так не ходи туда, где тебя знают!». В искусстве то же самое. Вы же не ходите, наверное, в «Макдональдс»? Вот и все! Так же и с кино. Другой вопрос, что проблема даже не в тех, кто это делает и выпускает, а в тех, кто тиражирует.

Илья Ноябрев с близкими друзьями и соратниками актером Валерием Чигляевым и композитором Владимиром Быстряковым

Кино должно быть много и разного. Я, например, себя уговариваю в который раз не ходить на заведомо липовые блокбастеры, и тем не менее, когда не фиг делать, иду. Вот просто бывает такое, что я давно не ел соленых огурцов и если сейчас не съем, со мной случится припадок. Пошел, посмотрел последний фильм «Индиана Джонс», мне стало так обидно!

— За Харрисона Форда?

— Да за всех! Наши еще добавили свою ложку дегтя с этим безумным дубляжем, когда одни говорят по-русски, другие — по-украински, ну это вроде бы стеб у них такой... Ужас!

— Если взять вашу жизнь и посмотреть на нее кинематографически, какие моменты, ситуации можно сразу экранизировать?

— Думаю, все, потому что моя жизнь событийно очень богата. Хотя Чехов говорил, что жизнь человека — всего лишь сюжет для небольшого рассказа. Все же зависит от взгляда — можно взять любой эпизод. Вот, к примеру, наша с вами сегодняшняя встреча может стать началом какого-то фильма. А дальше все зависит от фантазии.

Если говорить обо мне, конечно, я бы хотел снять фильм, если хватит времени и здоровья, о детских годах на Подоле. Там было все: экшн, масса народу, куча темпераментов, вереница событий, яркая, пестрая, как лоскутное одеяло.

У меня было несколько переломных моментов. Например, я уходил в бизнес — шесть лет работал заместителем управляющего банком, но в один прекрасный день понял, что нужно возвращаться к творчеству. Это произошло на Рождество. Толчком послужило предательство близкого соратника. Я даже не головой, а сердцем понял — надо заниматься тем, чему учился. А время на дворе никакое — начало

96-го года — искусства почти не существовало, кинематографа не было, телевидение — в зачаточном состоянии.

Месяц бродил по улицам Киева, была лютая зима. С утра одевался — и вперед! Ходил и думал, искал зацепку какую-то. Потому что внутри была пустота и полнейшая депрессуха. Вот говорят: «Чтоб тебе пусто было!» — какое точное выражение! Я ходил-ходил-ходил и понял, что мне нужно телевидение. А дальше все, как у Коэльо: если чего-то очень хочешь, все силы Земли тебе помогут.

Я обратился к своей давней подруге, она привела меня на телеканал «ТЕТ». Там директором был Жаровский. Мы пришли, сказали: «Здрасьте, Аркадий Львович! Вот у Ильи есть идея». Я предложил проект программы «Я памятник себе...». Он: «Ну, можно попробовать, а кто еще будет этим заниматься?». — «А я, — говорю, — в помощь Мотю Ганапольского, своего друга, позову, он человек опытный». И все! Через три недели мы уже снимали первую программу.

«ИВАР КАЛНЫНЬШ РАССКАЗАЛ, КАК ШПРИЦЕМ ВПРЫСКИВАЛ ВОДКУ В СОЛЕНЫЕ ОГУРЦЫ»

— Потрясающе короткий срок подготовки!

— Это был какой-то угар! Через три месяца съемок у нас закончились деньги, потому что мы вкладывали свои. Помню, мы сидели с Людмилой Горделадзе, сейчас она руководит кинотеатром «Жовтень» на Подоле, и вдруг открылась дверь, заглянул какой-то молодой человек просто ниоткуда и сказал, я сейчас утрирую, но смысл был следующий: «Вам деньги не нужны?». Потом появился еще один человек — владелец тогда очень известного казино и клуба «Красное и черное».

Так же с кино. У меня была идея совсем другого фильма — она зависла в воздухе. Я ее предлагал всем — по украинской классике, по трем знаменитым пьесам XIX века написали сценарий, объединили это все в один сюжет — получилась веселая комедия. Я пришел к своему другу Эдуарду Прутнику, а он в то время возглавлял Гостелерадио, и сказал, что хочу открыть кинопродакшн. Он зажегся этим: так началась моя новая эра.

— В программе «Я памятник себе» была масса интересных бесед. Самое удачное интервью, по-вашему, с кем получилось?

— Если оценивать с точки зрения журналистики, была пара совершенно беспрецедентных программ. Например, с Иваром Калныньшем. Ивар раньше (не знаю, как сейчас!) отвечал на все вопросы по-прибалтийски скупо: только «да» и «нет». Тогда на ICTV выходила программа «З Ольгою» — блиц-интервью на 15 минут.

В этот день, так получилось, что Калныньша сосватали одновременно туда и к нам в передачу. После своего интервью Оля прибегает ко мне и говорит: «Сколько у тебя вопросов?». Я говорю: «10». — «Да ты что! У меня было 20 — за две минуты! Только «да» и «нет» — человек совсем не говорящий!».

Я начинаю интервью и понимаю, что ничего не будет. А у меня были приколы — ведь я знаю, что часто нужны какие-то провокационные моменты, фетиши, раздражители. В тот раз мне принесли ящик кефира, потому что я вычитал в одном интервью, что Ивар очень его любит. «Ну, — думаю, — сейчас сделаю ему подарок с барского плеча — получите от украинского производителя!». И говорю: «А давайте мы сейчас остановимся, на фиг эти вопросы! (Я мог себе позволить это, потому что программа такая легкомысленная). Лучше кефир попьем!». Калныньш на меня посмотрел пристально и спрашивает: «А почему?». Я понял, что уже два слова есть! «Ну, вы же любите кефир», — отвечаю. Он говорит: «Я? Ненавижу! Никогда не пил!».

С этого и началось. «А что вы еще ненавидите?». Он вдруг завелся. Рассказал, как начинял шприцем с водкой соленый огурец — выпивка с закуской получается. Потом признался, что пел рок-н-ролл и танцевал. Так что Калныньш — это моя значительная журналистская победа.

Еще похлеще была история с Чуриковой. Пришла такая тетя себе на уме. «Ой, — говорит, — даже не знаю... Если с вами вдвоем, Илюша, я бы еще поговорила, но там у вас люди...». — «Но это же ваши поклонники», — отвечаю. «Ой, нет, нет, нет! Вы не настраивайтесь, я могу повернуться и уйти. Ой, там еще и на столах у них что-то стоит...». Я объясняю: «Вода газированная». Она, направляясь уже на выход в эфир, подошла к столу, взяла у кого-то что-то, попробовала и растерянно села на свое место...

Я использовал тот же прием. Для нее была заготовлена замечательная фарфоровая итальянская кукла, напоминающая ее героиню Якобину фон Мюнхгаузен. Увидев подарок, Чурикова ахнула: «Я же мечтала об этом всю жизнь!». Из глаз полились слезы. До конца программы она сидела, поглаживая игрушку, и уже кололась на все темы.

— А, наоборот, провальные интервью были?

— Их немного: с Зиновием Высоковским, который не шел на откровенность, и с Фарадой! Нелегкими собеседниками были Фоменко, Машков... Пожалуй, все! Чаще гости заводились, начинали хохмить, фантазировать. Блистательные программы вышли с Гурченко, с Михалковым...

Просто «Памятник» был образцом хорошего журналистского шоу, которых не так много. Я могу по-разному относиться к Савику Шустеру, но он — шоумен, профессионал, который все очень рационально делает. И когда видишь настоящий класс — радуешься.

«ВО ВРЕМЯ ИНТЕРВЬЮ КИРКОРОВА МУЧИЛ ПРИЛИЧНЫЙ СУШНЯК»

— В свое время вам довелось поработать практически со всеми артистами. Ходят легенды о том, как вы пили водку с Леонтьевым... Расскажете, как дело было?

— Не могу... Не люблю чужие тайны раскрывать. Помнится, как в «Хождении по мукам» Лева Задов говорил: «Я с тобой сделаю то, что Содома не делал со своею Гоморрой!»... Личная жизнь человека — это его жизнь.

Помню, у меня Киркоров был на программе — как раз накануне он стал коротко стриженным блондином.

— По слухам, Филипп сделал такой подарок Пугачевой к выходу ее песни «Белый снег»...

— Да-да! Я не знаю, что предшествовало нашей встрече, но догадываюсь: его мучил приличный сушняк. Надо отдать Киркорову должное, он очень хорошо все рассказывал, но при этом постоянно обращался к зрителям: «Что у вас там на столе? Дайте глотнуть чего-нибудь! А что у вас там, вы какие-то вафельки кушаете? Дайте вафельку со стола!».

Очень забавно получилось с Малининым. Как раз готовился его тур по Украине, и понятно, что он был заинтересован в дополнительной рекламе. А у нас работала гримерша Ниночка, большая такая женщина, очень щепетильная, обходительная, сюсюкалась со всеми — в общем, школа киностудии Довженко.

Нина берет фартушек, чтобы прикрыть Малинину плечи от пудры, так элегантно взмахивает им, а артист как вскочит и давай кричать: «Как вы можете?! Это непрофессионально! Что это такое, я ухожу!». Точно король из Золушки — ухожу в монастырь! Оказывается, гример взмахнула, и волосы, которые певец укладывал все утро, чуть-чуть ветерком увело в другую сторону. Блин! Был такой скандал! Еле его угомонили!

Знаете, я не любил «Памятники» со звездами эстрады: они все очень прошенные и незаслуженно считают себя небожителями. У меня присутствовали настоящие небожители, такие, как Башмет, Образцова, — вот это был восторг. Будто открылись наверху какие-то врата, и они по алмазной лестнице к нам спустились, пожурчали, поговорили и ушли. Это совершенно другое.

А попса обычно мнит себя чем-то... Свифт же сказал замечательную фразу: «Чем меньше в бутылке содержимого, тем с большим шумом оно выливается». Хотя случались милые, очаровательные встречи с той же Тамарой Гвердцители, которая сама все время хохотала.

— Давайте о женщинах поговорим. Вы за свою жизнь от них настрадались или, напротив, были обласканы вниманием?

— Могу сказать, что открыто меня женщины не бросали. Естественно, я страдал, потому что какая-то часть влюбленностей была безответной. Я, кстати, человек тихоревнивый — мне воспитание и гордость не позволяют это проявлять, однако не ревновать не могу. Но должен вам сказать, что все это сладкая боль, в которой присутствует упоение, некий далеко спрятанный мазохизм. Ведь в благополучии ничего нельзя создать: если не можешь страдать, не можешь и созидать.

— На какие женские черты вы в первую очередь обращаете внимание?

— Самое первое — это визуальный образ, так называемый глазной роман. А если еще женщина посмотрела на тебя точно так же, как ты на нее, то все! Это уже сигнал, что можно начать разговор. Потому что я, например, отношусь к категории робких мужчин.

— На улице когда-нибудь знакомились?

— Никогда! Обычно при первой встрече я не знаю, о чем говорить. Если человек меня интересует, тут же начинаю запинаться. Боюсь отпугнуть, что-нибудь лишнее ляпнуть — неизвестно, как женщина отреагирует.

— А вот если бы пришлось поселиться на необитаемом острове, что бы с собой взяли?

— Дайте подумать... Веревку, чтобы повеситься, — раз, мыло, чтобы не так больно было, — два. Я не человек необитаемого острова.

«КОГДА СМОТРИШЬ ЭРОТИЧЕСКИЙ ФИЛЬМ, ХОРОШО БЫ ИМЕТЬ ЧЬЕ-ТО ТЕПЛОЕ КОЛЕНО РЯДОМ»

— Илья Яковлевич, вы сами говорили о разновекторности. Неужели не нашли бы, чем там заняться?

— Меня не пугает жизнь на необитаемом острове как таковая. Да если еще и с Пятницей... (Смеется). Я о другом. Будучи авантюристом по натуре, я не дохожу до экстремализма. Например, могу рвануть в другой город ради минутного свидания, могу ради того, чтобы кому-то сделать приятное, пуститься во все тяжкие, но не прыгну с парашютом! И не оттого, что боюсь, — просто не испытываю при этом куража. Чтобы получить порцию адреналина, мне проще взять нож и резануть себя по руке, сделать себе больно. Это легче, чем какой-то бездумный экстрим, где я рискую сломать себе голову.

Друзья мне говорят: «Почему ты на лыжах не спускаешься с горы?». Я объясняю: «Ребята, я не кайфану от этого!». Вот на снегоходе — пожалуйста! Мы в Лапландию ездили четыре года кряду — сугробы, собачьи упряжки, олени... Я там чувствую себя Джеком Лондоном.

— Илья Яковлевич, если собрать вместе известных актеров, людей творческих, с которыми вы общались на своем веку, какое кино получится?

— Сумасшедший дом, палата номер 6. 100 процентов!

— И как у Чехова — трагический финал?

— Я не понимаю, почему мы этого так боимся. Ведь даже радужный финал при ближайшем рассмотрении тоже трагический. К примеру, сказка заканчивается словами: «И стали они жить-поживать, добра наживать». Но мы-то знаем, как наживают добро: через год муж стал ездить в одну сторону, жена — в другую... Затем они захотели друг друга отравить, и дальше уже начинается настоящая жизнь.

— Каким, по-вашему, будет кино будущего?

— Думаю, что ему не избежать влияния виртуальных средств — компьютера, графики. А что касается кино человеческого, когда ты по ком-то плачешь или с кем-то смеешься, — это вечная штука. Может быть, технологически что-то изменится, нам что-то вживят в сетчатку: нажмешь, допустим, на сережку, и фильм пошел. Не знаю... Мне кажется, не нужны будут никакие наркотики, их заменит компьютер. Он уже подменил очень многим людям реальную жизнь!

С другой стороны, когда смотришь эротический фильм, хорошо бы иметь чье-то теплое колено рядом. Иначе зачем это?

— От чего вы сегодня получаете максимальное удовольствие?

— От тихих спокойных вечеров, когда можно ничего не делать. Была такая писательница Мариэтта Шагинян, она писала бесконечную Лениниану и работала по 20 часов в сутки. При этом каждый вечер читала на ночь детектив, просто чтобы убрать из мозгов все, что накопилось за день. Вот так и у меня: прихожу вечером, включаю телевизор, причем смотрю 100 каналов одновременно. Щелканье пультом — мое лекарство. После чего засыпаю с абсолютно чистой головой.

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter