Всемирно известный пианист Владимир КРАЙНЕВ: «Когда меня показали Нейгаузу, мэтр переспросил: «Крайнев? Надеюсь, не Последнев?»

Всемирно известный пианист и педагог Владимир Крайнев, по его словам, не выступал только в Африке — «потому что там могут съесть». 15 лет назад Владимир Всеволодович провел в Харькове, где сделал свои первые шаги в музыке, Международный конкурс юных пианистов, который теперь носит его имя. Через два года создал Международный благотворительный Фонд помощи юным пианистам. Под аккорды Крайнева советский народ узнавал о смерти своих последних вождей. Сейчас бывший харьковчанин живет в Германии, преподает в Высшей школе музыки и театра в Ганновере. В Украине же ежегодно проводятся Международные музыкальные фестивали «Владимир Крайнев приглашает». Не менее знаменита и жена Владимира Всеволодовича — тренер по фигурному катанию Татьяна Тарасова, дочь прославленного Анатолия Владимировича Тарасова (в октябре 2008-го супруги отметят 30-летие знакомства). Недавно Татьяне Анатольевне вручили премию «Россиянин года-2007» в номинации «Триумфатор» — за заслуги в воспитании 11 олимпийских чемпионов, среди которых Ирина Роднина и Александр Зайцев, Ирина Моисеева и Андрей Миненков, Наталья Бестемьянова и Андрей Букин. Ее фигуристов называют «тарасятами», а Крайнев влюблен в своих учеников и называет их своими детьми (родных у этой пары нет). Крайнев — блестящий собеседник, юморист, словесный затейник. Кажется, он прячется в шутки. А хочется расспрашивать всерьез. Например, как сохранить семью, если муж и жена много лет живут в разных странах, изредка встречаясь то в Европе, то в московской квартире у метро «Сокол»?

«Я ВСЕГДА ПРОШУ: «НЕ ДОВОДИТЕ МЕНЯ ДО «КРАЙНЕВОСТИ»

— Владимир Всеволодович, а вы больше не нюхаете чулок, в котором отжимались ягоды для клюквенной водки?

— Да-а-а, клюковка всегда была нашей традицией — Таня делала ее потрясающе! Когда субстанцию процеживали, а в чулке оставался жмых, каким кайфом было его нюхать. Балдеешь сразу... А теперь приходят ребята — каждому под 60. И больше никто не пьет. Ужас!

— Как же вы теперь балдеете?

— Жизнь — это профессия, все подчинено ей. Балдею, когда мои ученики не просто успешно играют, а разговаривают с Богом, как я это называю.

— Вы с ними так же строги, как с вами была ваша мама? Говорят, Рахиль Моисеевна привязывала вас в детстве к стулу возле пианино...

«Для меня идеал поведения на сцене — абсолютный контроль над собой, чистота исполнения, жар душевный и свобода рук»

— Это басни.

— Но ведь ваших учеников, живших у вас, она строила?

— Увы, у нас больше никто не живет — последним был Илюша Рашковский (с 15 лет). Я всегда прошу ребят: «Не доводите меня до «крайневости». Меня трудно разозлить, но уж если случается, ору благим матом.

— А жена часто доводит вас до «крайневости»?

— Самый большой мой провал случился однажды в Москве, когда я должен был играть сразу три фортепьянных концерта в один вечер. Я только что получил премию Ленинского комсомола, был в замечательном настроении и прекрасной форме. И Таня почему-то решила, что я должен помыть голову и пофенить свои «восемь с половиной феллини» на голове, чтобы они стали пышнее. Видимо, фен и сыграл свою роковую роль. Через пять минут я впал в какое-то безумие. Я бесновался в артистической, не мог собраться, совершенно не контролировал себя во время игры.

С тех пор всегда напоминаю своим ученикам идеал поведения на сцене: холод, чистота, жар и независимость. Холод — это абсолютный контроль над собой, чистота исполнения — уважение к тексту и автору, жар душевный и свобода рук...

— Жар душевный... Почему же ваш учитель — знаменитый Генрих Нейгауз — говорил о вас: «Очень холодный мальчик с быстрыми пальцами»?

— Генрих Густавович никогда бы не влюбился в меня, если бы я был холодным! Он часто кричал мне: «Не возбуждайся!», потому что музыка из меня буквально перла. Когда меня, 18-летнего, привели показать Нейгаузу, мэтр шутливо переспросил: «Крайнев? Надеюсь, не Последнев?». Кажется, я ему мало понравился, но на первом же курсе, как ни странно, начался наш безумный роман. Обоюдный.

— Не жалеете, что отказали самой Екатерине Фурцевой, когда она в 1966 году предложила вам участвовать в Международном конкурсе имени Чайковского? Вы ведь из-за этого на несколько лет стали невыездным?

— На полтора года — погорели мои гастроли по Америке, которые организовал знаменитый импресарио Сол Юрок — Соломон Израилевич Гурков... Но ведь когда Фурцева приказала мне «сразиться за родину», я как раз лежал в клинике с язвой желудка. Меня доставили в ее кабинет в больничном халате...

А перед очередным конкурсом раздался звонок, и голос в трубке предупредил: «Сейчас с вами будет говорить Екатерина Алексеевна». Только она начала: «Володенька, значит, так...», я выпалил: «Согласен!». Мне было уже 25 лет, и отказаться повторно — значило бы окончательно загубить карьеру...

— ...Не увидеть звезд вроде Джины Лоллобриджиды...

Молодой Крайнев со своим учителем Генрихом Нейгаузом

— Причем на Филиппинах! После концерта на приеме в мою честь я вошел в ресторанный зал, а навстречу с кресел поднялись две прекрасные женщины — итальянская кинозвезда и первая леди страны Имельда Маркос.

— Вы и с Ее Величеством королевой Великобритании встречались — в свои 19 лет!

— Один раз. Ады-ы-ын! На рауте в честь открытия Первого Международного конкурса в Лидсе. Елизавета Вторая — обычная леди.

— Как Фурцева?

— Наша местная королева тоже была потом така-а-ая простая — я ее на карачках носил. Вздорная, как любая женщина, тем более обладающая властью, но хорошая была баба.

«НАС С ТАНЕЙ ВМЕСТЕ ЗА ГРАНИЦУ НИ ЗА ЧТО НЕ ВЫПУСКАЛИ: НЕ ДАЙ БОГ ОСТАНЕМСЯ, КАК ВИШНЕВСКАЯ И РОСТРОПОВИЧ»

— На одном из конкурсов имени Чайковского меломанки били Эмиля Гилельса зонтиками, когда он дал первую премию Григорию Соколову...

— Сейчас подобная одержимость канула в Лету — молодежь сидит в интернете, нет человеческого общения.

— А разве вы с Татьяной обходились без интернета, живя не только в разных странах, но и на разных материках?

— Да, Таня шесть лет работала в Америке, пока не вернулась в Москву, а я живу в Германии. Но мы предпочитаем телефон — все-таки человеческий голос. Важны интонации: сердимся ли мы, любимся или нейтральны — мы живем. И еще — надо с огромным уважением относиться к делу, которому служит твой близкий человек.

— Татьяна Анатольевна в одном из интервью рассказывала: «Если мы все вместе — я, моя мама, моя сестра Галя, его мама — приезжаем в Ганновер, Володя обязательно покупает четыре букета, чтобы у каждой стояли цветы в комнате». И все же ваша жена как-то призналась: «Думаю, имеет право сказать мне, что я сломала ему жизнь, только Владимир Крайнев. Остальным я жизнь давала»...

— Это метафора! Хотя действительно Таня — вулканическое создание. Но я ведь знал, на ком женюсь. Да и мы оба были взрослыми: мне 34 года, Тане — 31 год...

— Ходили слухи, что вы увели друг друга из семей...

— Нет, я к тому времени лет семь счастливо холостяковал после развода с виолончелисткой Кариной Георгиян, Татьяна уже была вдовой (я у нее третий муж, а она у меня — вторая жена). Мы соединились через девять дней после знакомства: познакомились 19 октября — в день годовщины Пушкинского лицея, а переехал я к ней 5 ноября. Это был как гром среди ясного неба для всех.

«С Таней мы соединились через девять дней после знакомства. Я же обаяния недюжинного»

К 1980 году мы с Татьяной были, что называется, фигурами, она — заслуженный тренер СССР, добывший стране энное количество золотых и олимпийских медалей, я — народный артист РСФСР, лауреат премии Ленинского комсомола. Нас с Таней вместе за границу ни за что не выпускали — боялись: не дай Бог останемся, как Вишневская и Ростропович. Хотя, выехав параллельно, в разное время, мы все равно могли там воссоединиться и остаться. Кроме того, у меня есть еврейская кровь, и мы могли бы беспрепятственно эмигрировать и по этой линии. Другое дело, что мы этого не хотели...

— Вы так стремительно впечатлили Татьяну Анатольевну!

— Так ведь я же обаяния недюжинного! (Cмеется). Если я захотел, никуда не деться. Тут главное — захотеть. Это у Спивакова с Сати был проблемный вариант — Владимир должен был разобраться со своей предыдущей (его экс-супруга пианистка Виктория Постникова потом стала женой Геннадия Рождественского). Володя очень долго ухаживал за Сати...

— Кстати, как вы отблагодарили семью композитора Марка Фрадкина, благодаря которой сошлись с Татьяной Анатольевной?

— Отблагодарил?! Да я хотел избить Женьку Фрадкину, дочь Марка Григорьевича и Раисы Марковны! (Cмеется). Таня — старая подруга Евгении, я тоже прекрасно знал Женю. В общем, композиторское семейство постаралось...

На нашу серебряную свадьбу я по народной традиции должен был Жене шаль купить... Но я в магазины вообще не хожу — все Таня. Она и меня одевает, и своих спортсменов — у нее прекрасный вкус. Слава Зайцев — ее старинный друг...

— Но ведь модельеры предпочитают, чтобы модели имели «нулевой размер» и были похожи на вешалок...

— Шил и для нее (хотя Таня не может быть похожа на вешалку в ближайшие несколько столетий), и для ее спортсменов. Кстати, Таня хочет украсить всю свою комнату эскизами Славы.

— А ее обожаемые черепахи, которых она коллекционирует столько лет, не будут ревновать? Их ведь, кажется, больше тысячи?

— Они уже расползлись по всей московской квартире, оккупировали пол, подоконники, шкафы, столики в гостиной, кабинете и спальне. В ванной они — в виде мыльниц, на кухне — как подставки под горячее... Самую любимую черепашку из венецианского стекла Тане преподнесла Марина Неелова.

— А ваши рояльчики не обижаются?

— Они стоят в кабинете, где нет черепах. Рояльчики я начал собирать неожиданно — в последние годы. Началось с того, что мне начали их привозить, приносить: пять, шесть — так и пошло. Как-то один из моих учеников дает мне хрустальный кубик, открываю, а в нем два рояля. Теперь их уже почти полсотни.

Владимир Крайнев с супругой Татьяной Тарасовой, мамой и тещей

Когда мы поженились, я переехал в квартиру Татьяны, захватив с собой старинный, XIX века, рояль Stenwey. Он до сих пор стоит в кабинете на постаменте из поролона: с того времени, когда под нами жил генерал-полковник КГБ, не выносивший музыки. Впрочем, наш дом и без музыки напоминал вечно гудящий улей: мои ученики, Татьянины, друзья, знакомые... Рояль стал стареньким, требует капремонта, но я с ним никогда не расстанусь: у него изумительный звук. Когда-то, в 1970-м, я выиграл свой первый конкурс Чайковского во многом благодаря ему. В третьем туре нужно было играть с оркестром, и я попросил заменить новый Stenwey на старый — с более мощным звуком...

Вообще же старинных вещей у нас немного: разве что гобелен XVII века — подарок друзей, и коллекция фарфора, которую собирала мама Татьяны. А в Ганновере у меня есть настоящий раритет — часы, которые в 1803 году стояли в доме Пушкиных...

— Ваша семья наполовину спортивная, а сами вы имели когда-нибудь отношение к спорту?

— Был диким хоккейным фанатом: знал все и всех, но никогда не думал, что породнюсь и подружусь с самим Анатолием Тарасовым. Он все изумлялся, что я помню его знаменитую «тройку» 64-го года «Маслов — Никитин — Якушев». К тому же я профессионально имел отношение к большому теннису — играл за сборную Украины от Харькова в юношеском разряде.

— А Татьяна Анатольевна, кажется, мечтала о сцене...

— Но ее отец был категоричен: актрис в семье не было и никогда не будет. По его настоянию Таня пошла в Институт физкультуры, но в 19 лет получила на льду тяжелую травму, и Анатолий Владимирович посоветовал ей стать тренером.

— Тарасова говорила, что если бы не вы, Нине Григорьевне было бы намного труднее пережить уход Анатолия Владимировича...

— Я же стал единственным мужчиной в семье, внук Анатолия Владимировича Лешка был еще совсем молоденький — чуть за 20.

— Тарасов ушел в 76 лет. Татьяна Анатольевна с горечью сказала сразу после трагедии: «Если б он работал и жил в цивилизованной стране, а не в той, в которой цветы воруют из гроба, он бы жил до 100 — у него здоровье было огромное, просто после операции на бедре он с трудом ходил. И если бы известный врач не занес ему смертельную инфекцию, папа к этому дню приехал бы с чемпионата мира»...

— ...Все надеялись, что Анатолий Владимирович поправится. Я тогда привез из Германии уникальный препарат, который можно было использовать только трижды (каждая инъекция стоила полторы тысячи марок)...

«ЖВАНЕЦКИЙ КАК-ТО СКАЗАЛ: «ЕСЛИ КРАЙНЕВ НА ЭКРАНЕ, ЗНАЧИТ, В КРЕМЛЕ МИНУС ОДИН»

— Юрий Рост написал: «Когда вынесли из ЦСКА Тарасова, там никого больше не осталось»...

— На похороны прилетел откуда-то Саша Гомельский, пришло много артистов: Иосиф Кобзон, Гена Хазанов. Тарасова любили, он миллионам людей улучшал жизнь, потому что хоккей — это национальное увлечение, он своим трудом, своими фантазиями, своей любовью поддерживал в народе то славное, что делает народ людьми.

— В советские времена записи с вашей музыкой звучали по телевизору во время похорон вождей. Вы не обиделись, когда Жванецкий сравнил ваши пальцы с когтями грифов над падалью?

На Филиппинах Крайнев познакомился с Джиной Лоллобриджидой

— По-моему, шутка удачная. Жванецкий еще сказал: «Если Крайнев на телеэкране, значит, в Кремле минус один». Когда умер маршал Баграмян, мы с мамой смотрели по телевизору похороны на Красной площади. Прах замуровали в Кремлевскую стену, послышались звуки Второго концерта Рахманинова. Вдруг вижу, как из красной кирпичной кладки выплывает Крайнев за роялем. Я завопил от ужаса.

Потом под те же рахманиновские аккорды я «похоронил» Суслова. А когда умер Черненко, Гарри Каспаров позвонил из Баку Марине Нееловой, с которой тогда встречался, и спросил: «Правда, что завтра Вова будет целый день по телевизору играть?». Напрямую узнать не мог — его прослушивал КГБ.

Кстати, Жванецкого я считаю Салтыковым-Щедриным нашего времени.

— Мой коллега вспоминал, как он рыдал от хохота, когда Михал Михалыч впервые читал свой «Еврейский пароход». Это было у вас дома, по ковру катались, «как два бревна, толстое и тонкое, неразлучные подруги Таня и Маня — Тарасова и Неелова»...

— К сожалению, с Мишей мы теперь редко видимся, но всегда были страшно близки. В прошлом году я получил Путинскую премию (Государственную премию России — за циклы концертов «Владимир Крайнев, его друзья и ученики» и «Владимир Крайнев приглашает». — Авт.) и устроил маленький сабантуй. Были самые близкие: Миша, Володя Познер, Галя Волчек, Марина Неелова с мужем, Павел Чухрай с женой (с Павлом я 30 лет дружу). Повеселились!

Познер на следующий день позвонил: «Извини, что ушел, не попрощавшись». — «Что ты, Вовочка, — говорю, — ты вчера решил, что это я у тебя в гостях. Минут 10 обещал, что отвезешь меня домой. Я же тебя уговаривал не садиться за руль. И вызвал-таки тебе такси».

А Мишка, оказывается, обиделся, что мы не попросили его почитать. И даже упрекнул Таню: «Ты же видела, что я пришел с портфелем»...

— Владимир Всеволодович, у человека, родившегося 1 апреля, должно быть обостренное чувство юмора. Над какой шуткой вы в последний раз смеялись?

— Над анекдотом о Кароле Юзефе Войтыле и Йозефе Алоизе Ратцингере, хотя это, скорее, философская притча.

Польша, конец войны. По улицам Кракова бежит молодой священник, а за ним — фашистский солдат с автоматом. Улица за улицей, подворотня за подворотней. Поляку почти удалось оторваться от преследователя, но тут переулок заканчивается тупиком. Священник возносит руки к небу и громко молится, пока немец целится в него из автомата. И вдруг с небес раздается голос: «Опусти оружие, сын мой! Этот юноша будет Папой Римским...». Солдат ошарашенно смотрит вверх. «А ты будешь следующим папой», — продолжает голос...

А еще мне на днях стишок рассказали по телефону: «Отчего не спится сыну рядом с мамой, отчего? Потому что сыну 30, да и мама не его»...

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter