В разделе: Архив газеты "Бульвар Гордона" Об издании Авторы Подписка
От первого лица

Каждый сверчок имеет право на стрекотание

Виталий КОРОТИЧ 28 Сентября, 2007 00:00
Понятие культуры многослойно. Она рассортирована на культуру элитарную, народную и популярную, которую сегодня чаще зовут «попса».
Виталий КОРОТИЧ

Все читали детективные повести, в которых по несущественным деталям воссоздается картина события и личность человека. В обыденной жизни мы к таким подробностям не всегда внимательны. Украинский писатель Юрий Чикирисов подарил мне книгу своих воспоминаний о Киеве военных и первых послевоенных лет, наполненную множеством подробностей: о хлебе и жилье, о дворовых и уличных бандах — о многом, что уже погрузилось в толщу времени, попутно отразившись в тысячах биографий и представлений о вещах, культуре, удобствах и неудобствах. Вокруг нас неоднократно сменялись моды на танцы, песни, одежду, на вещички, шутки, даже на походку (помню, в 60-е годы многие ходили, волоча ноги, как актер Юл Бриннер из «Великолепной семерки»).

Понятие культуры многослойно. Она рассортирована на культуру элитарную, народную и популярную, которую сегодня чаще зовут «попса». Вкусы в обществе совмещаются. Ни одно из этих течений нельзя недооценить. Можно одновременно любить народные пляски, Софию Ротару и Моцарта. Более того, демократическое общество всегда многолико. Чем больше в нем свободы, тем разнообразнее его вкусы, чем полнее личность реализуется в нем, тем меньше походит оно на муштрованную толпу. Мелочи жизни уходят в так называемые субкультуры, культурные гетто, складывающиеся внутри общества.

Знаками «свой-чужой» бывали воспетые советской литературой трудовые мозоли, облаянные ею же татуировки или серьга в мужском ухе, куртка, настоящие или поддельные джинсы. Партчиновникам в распределителе продавали плащи с длинными рукавами, однотипные костюмы, отчего они, группируясь по внешнему виду, бывали похожи на воспитанников из одного приюта, как, в общем, и было. Пижоны хвастались штампованными японскими часиками и кассетными плейерами у пояса, ветераны партии писали в газеты, требуя запретить видеомагнитофоны, по которым показывают та-а-акое.

Многие замыкались в своих резервациях, требуя запрета всех прочих. Человек определял приметы близкой группы в процессе их освоения. Государство вмешивалось, гипнотизируя нас очарованием космонавтов и монтажников-высотников. Затем советская элита утихла и, поскольку новая элита была во многом криминальна, блатная субкультура налетела, как цунами, эстрадные микрофоны были вмиг заплеваны тюремными словарями. Но и стоны о страдальце с тюремных нар понемногу стихли, попискивая сегодня разве что в динамиках у базарных ларьков. Слои все более четко разделяются — каждый сверчок взобрался на свой шесток, и при этом очень важно, чтобы он имел право на стрекотание.

С возрастом обрастаешь вещами, номерами умолкнувших телефонов, песнями, которые звучат только у тебя в памяти. Я уже много раз рассказывал внуку, что такое чернильница, а он так до конца и не понял. Но моя жизнь без воспоминаний об этой чернильнице неполноценна. Хорошо бы не раздражаться, возвращаясь к себе сквозь слои чужих вещей и воспоминаний. Мы долго будем отвыкать от советской жизни, постигать разнообразие мира, воспитывать любопытство к нему. Слова: «Мне не нравятся его вкусы и мнения, но я отдам жизнь за то, чтобы он имел право быть собой», долго еще будут оставаться чужой классикой. Давайте будем терпимее к людям и вещам, если они не претендуют на разрушение мира, не диктуют нам один-единственный вариант истины. Старые вещи не виноваты ни в чем, они живут, напоминая, какими мы были, помогая детям и внукам понимать стариков и жить лучше, чем жили они.



Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter
Комментарии
1000 символов осталось