Вдова известного футболиста и тренера киевского "Динамо" Анатолия Пузача Людмила: "Чувство юмора не покидало Толю до самой смерти. "Когда я скончаюсь, - шутил он, - напишите: "Больной умер, потому что не было санитарки, которая бы убрала за ним судно"
![](/img/user/0/78_main.png)
19 марта ушел из жизни известный футболист, заслуженный тренер Украины Анатолий Кириллович Пузач, ставший олицетворением верности киевскому "Динамо".
![Михаил НАЗАРЕНКО](/img/article/27/67_main.jpg)
"ПЕРВУЮ БРАЧНУЮ НОЧЬ МЫ ПРОВЕЛИ В БЕСЕДКЕ, ВТОРУЮ - В МАШИНЕ. А ПОТОМ СВАДЬБА ПРОДОЛЖАЛАСЬ БЕЗ ЖЕНИХА"
- До сих пор не могу поверить, что Толи больше нет. Умом понимаю, а смириться не получается. Все как во сне... Когда он болел, мучился, было ужасно тяжело, но сейчас еще тяжелее.
Дома не могу находиться, приезжаю только старую кошку кормить, ей уже 19: она там осталась одна. Толя кошек не очень баловал вниманием, а Люсю, когда никто не видел, гладил. Но если я внезапно заходила, сразу прогонял. А овчарку, которая у нас была, он любил. Сын в армии с ней служил. Там собака прыгнула с четырехметровой лестницы и перебила себе лапы. Ее в Киев на операцию привозили, металлические штифты вживили. Толя выгуливал ее в парке, бегал с ней кроссы. В последние годы у собаки началось отторжение этих имплантатов. Она года два страдала от боли, все время падала, пришлось ее усыпить...
Боже, что же произошло? Я, когда не сплю, плачу. И почему-то все время вижу, как Толя в гробу лежит. Не похожий на себя, только волосы остались прежними и брови. Под глазами - огромные мешки: почки уже отказали. У него от болезней рот совсем маленький стал: мышцы, видно, плохо работали. Когда кушал, обливался немного, потому что губы почти не размыкались. И язык опухший был. Вот так болезнь уничтожила человека - здорового, крепкого.
Он очень хороший был, все его любили. Когда мы переехали на новую квартиру, соседи, с которыми мы раньше жили, позвонили и сказали: "Вас нет, и у нас тут жизнь умерла". Потому что Толя устраивал разные празднества. Мы открывали все двери, в коридоре ставили столы, веселились. На последний Новый год решили переодеться в карнавальные костюмы: кто -цыганки, кто - принца. Было интересно, что придумает Толя. Он появился в футбольных майке и трусах, с мячом в руке, а мы в своих накидках парились.
![]() Пузач был очень хорошим футболистом, настоящим бойцом и трудягой |
Любил, когда приходили гости. Если день рождения или какая-нибудь семейная дата совпадали со сборами или игрой, торжество переносилось. Обычно гости уже собирались расходиться, а Толя их удерживал, и все опять садились за стол. Душа компании... Если его не было, значит, и праздника тоже. Песни любил - "Цвiте терен", "Первым делом, первым делом самолеты, ну а девушки, а девушки потом". Знал почти весь репертуар Утесова и Кобзона...
Рассказывал, как пел в школе со сцены: "За фабричной заставой, где закаты в дыму, жил парнишка кудрявый, лет 17 ему". Ни костюма, ни обуви - в папиных пиджаке и брюках, подвязанных веревочкой, в маминых ботах резиновых, на каблучках...
С Оксаной (дочерью. - М. Н.) чудесно танцевали - она поддавалась его движениям, а обо мне говорил, что не чувствую музыку, но я не обижалась. Мои друзья всегда Толей восторгались. Говорили, что такие семейные отношения, как у нас, редко встречаются.
Познакомились мы довольно курьезно. Я киевлянка, окончила школу, поступила в строительный институт, год проучилась. Летом нас отправили в трудовой лагерь на практику. Туда с нашим однокурсником приехал его друг Гена, оказавшийся "братом футболиста киевского "Динамо" Анатолия Пузача". Но мне это ни о чем не говорило...
Помню, 2 августа 68-го иду я по проспекту Победы, а из парадного выходит Гена Пузач. Говорю: "Привет! Как дела?", слышу в ответ: "Привет! Нормально". И понимаю, что это не Гена, а его брат-футболист, с которым они оказались очень похожи...
Растерялась, зашла в подъезд и думаю: "Боже! Как стыдно!". Навстречу Гена: "Чего ты тут стоишь?". Когда объяснила, что произошло, рассмеялся, мы вышли из парадного, и он познакомил меня с Толей.
Футболист понравился с первого взгляда. До него я ни с кем серьезно не встречалась, была девушкой строгих правил, а тут прямо все внутри заколотилось. Меня поразили его красивые черные глаза. Он был загоревший, носил красное - рубашки, футболки.
Когда Оксана поступала в институт физкультуры, одна девочка ей сказала: "Я на тебя смотрела и думала: где видела такие глаза? А потом прочитала твою фамилию в списке поступивших и поняла, чья ты дочь!".
Толе я тоже сразу приглянулась - блондинка с большими зелеными очами. Он признавался: "Когда я увидел тебя в первый раз, подумал: ага, если она еще и такая, какой представляю себе жену, уже от себя не отпущу!".
Ему почему-то хотелось жениться на сироте, чтобы помогать ей во всем. Но мой папа был электриком, а мама - аппаратчицей на заводе. Кстати, и у Толи простые родители: отец - рабочий, мама - домохозяйка.
Стали мы встречаться в дни, когда он был свободен от игр. В сентябре нас, студентов, послали в колхоз Переяслав-Хмельницкого района. Я не знала, куда точно, адрес ему не оставила. Он узнал его у моих родителей...
Поселили нас в каком-то бараке, сбили нары, постелили солому. Как-то спрашивают: "Кто здесь Полякова (это моя девичья фамилия)? К ней приехали!". А я поварихой была, как раз рыбу чистила - выхожу в тельняшке, косыночке. Смотрю - Толя! В руках арбуз, как мяч, держит.
Ранней весной пришел свататься. Я открыла калитку - он с букетом красных роз. Целует меня, а цветы не отдает. Я удивилась, а он к моей маме (отца не было) и сразу: "Я люблю вашу дочь и хочу на ней жениться!". Мама растерялась: "Ой, у Люды нет приданого". Толя говорит: "Мне нужно не ее приданое, а она сама!". На следующий день мы подали заявление в загс.
Через год справили свадьбу во дворе моих родителей, столы выставили на свежий воздух. Народу было полно. У Толи была двухкомнатная квартира, но там гости заночевали. Так что нам, молодоженам, притулиться было негде. Первую брачную ночь провели в беседке у соседа, вторую - в машине. А потом он уехал на сборы. Свадьба продолжалась, но уже без жениха.
"КРИЧУ В МУКАХ И СЛЫШУ - АКУШЕРКА ГОВОРИТ: "ДЕВОЧКА!", А У МЕНЯ В ГОЛОВЕ: "ЧТО ДЕЛАТЬ? Я ЖЕ ПАЦАНА ОБЕЩАЛА..."
- Вот так и стали жить: я училась в институте, он играл. Должна была рожать, врачи говорили, что по всем приметам будет мальчик. Когда он меня в роддом провожал, заявила: "Сына тебе подарю!". Кричу в муках и слышу, акушерка говорит: "Ой, девочка!". И у меня в голове: "Что теперь делать? Я же пацана обещала, а тут вдруг девка". Сообщила мужу, а он: "Какая разница? Это ж наш ребенок!".
![]() Поклонниц у Анатолия Пузача было много, но девушку он выбрал себе одну на всю жизнь |
Хотела назвать дочь Дашей, но он настоял на имени Оксана. Когда везли малышку из роддома, Толя за рулем сидел, а ее, плачущую, держал Гена и недоумевал: "Почему она такая красная и некрасивая?". Толик возразил: "Красавица!". Дома положил нашу кроху на кровать, лег рядом, целует и восхищается: "Ой, какая красивая!". Мы ему: "Еще нельзя целовать, она же новорожденная". А он: "Дочка ведь моя - выйдите из спальни, пожалуйста, не мешайте".
Сына родила через неделю после защиты диплома. Утром в 20 минут шестого на свет появился мальчик, мы с акушеркой, принимавшей у меня и дочь, обрадовались. Она позвонила мужу, а Толя подумал, что его разыгрывают: "Сейчас приеду в больницу и сам все узнаю".
После института надо было четыре года отработать. Толя на сборах, я Оксану - в садик, Алешу - в ясли, сама - на службу. И все - пешком, детей носила на руках. Намоталась...
Толя своим именем почти никогда не пользовался. Оксаночке не было годика, когда я хотела устроить ее в ясли, которые были ближе к моей работе, чтобы везде успевать. Мне сказали, мест нет. Как-то опаздывала, пыталась сократить путь и перелезть через забор, но не смогла. Милиционер меня подсадил и отругал: "Мамаша, как вам не стыдно - с ребенком, а так бегаете!".
Пожаловалась Толику: "Прямо не знаю, что делать", он с братом пошел в ясли, где мне отказали, вернулся: "Завтра неси документы". Стало немного легче.
На работе мало кто знал, что муж у меня - известный футболист. И в школе, где учились Оксана и Алеша, не догадывались, что их папа - знаменитый Анатолий Пузач, который своей игрой множил славу киевского "Динамо" и выступал за сборную СССР. Как-то в поликлинике одна медсестра сказала: "Знакомая фамилия Пузач. Есть такой футболист. Не ваш ли родственник?". Я в ответ: "Это мой муж". - "Да вы что, не может быть!".
Толик, выходя на улицу, надевал кепку, очки, чтобы болельщики его не узнали. Не выносил, когда к нему подходили и начинали давать разные советы, - сразу уходил. Интервью не любил - его на телевидение часто приглашали, но он отказывался. Поклонницы у него, конечно, имелись, даже из Бердичева, где он начинал играть, приезжали. Но он был до того честный человек, что можно было не сомневаться в его верности.
Программу, которую ему давали на отпуск, выполнял добросовестно. Ездил бегать кроссы в Пущу-Водицу, брал нас с собой. Я вдоль трассы везла коляску с маленькой Оксаной, а он тренировался сколько нужно.
Про свое бедное детство рассказывал. Его отец одно время заведовал столовой - доверял всем, широкой души был человек. Комиссия обнаружила недостачу тарелок, кастрюль. Ему сказали: судить будем или заплати. Пришлось продать все, что дома было, к тому же каждый месяц высчитывали часть зарплаты. Очень тяжело им пришлось, все время - супчик из картошки и воды, где немножко масла плавало.
Мама дала ему хлебные карточки, а он шел вдоль реки, камешки в воду бросал и случайно выкинул эти карточки. Вернулся домой ни с чем, мать стала кричать и волосы на себе рвать: "Чем теперь кормить семью?". - "Я так испугался, - вспоминал Толя, - что на всю жизнь запомнил этот случай".
В детстве болел - ему даже хотели удалить почку. Не разрешали бегать - мама бутсы прятала, а он все равно с ребятами гонял тряпичный мячик или банку. Бабки посоветовали: "Пусть пьет парное молоко, сметанку кушает". И он ходил к тетке, у которой была корова, трижды в день за кружкой свежего молока.
А больше ничего нельзя было - ни жареного, ни острого, ни мяса. На Пасху или Рождество все ели колбаску, а он в кровати отворачивался к стене, чтобы не видеть. Хозяйственным слыл. Когда поправился и уже можно было не ограничивать себя в еде, съедал не все - прятал в чемоданчик. А через неделю, когда вкусностей уже не было, извлекал запасы и всех угощал...
"ТЫ НА "СТАРИКОВ" НЕ РАВНЯЙСЯ: ОНИ ЗАРЖАВЕЛИ, - ГОВОРИЛ ВИКТОР МАСЛОВ. - А ТЫ ЕЩЕ МОЛОДОЙ, ДОЛЖЕН БЕГАТЬ ЖЕРЕБЦОМ!"
- Во Львове взяли его в армейский клуб. Привели в комнату, где футболисты резались в карты. Он поздоровался, на него - ноль внимания. Лег на кровать, которую ему показали. "Смотрю в потолок, - вспоминал, - и слышу, как один из картежников пренебрежительно цедит: "Деревню уже сюда привозят, всякую шваль". А я думаю: "Ничего, добьюсь, что стану лучше тебя". И таки стал.
Пригласили Толю в киевское "Динамо". А там уже уходило целое поколение футболистов: Виктор Серебряников, Владимир Щегольков, Леонид Островский, Андрей Биба, Йожеф Сабо, Вадим Соснихин... Не знаю, прилично это рассказывать или нет... Виктор Маслов, главный тренер, ему говорит: "Ты на "стариков" не смотри, на них не равняйся: они уже заржавели. А ты еще молодой и должен бегать жеребцом. Так что давай!".
![]() Анатолий Кириллович был очень хорошим семьянином и превыше всего ставил дом. С женой, дочкой и внучками |
Маслов ставил его в основной состав, и сплетни ходили, что Толя - его зять... А у главного и дочери-то не было. Толя смеялся.
Как-то ждали его после матча. В доме сделали генеральную уборку, я приготовила его любимые блюда. Три часа ночи, четыре. Говорю детям: "Ложитесь", но они не хотят. Если наши выигрывали - Толик возвращался, улыбаясь, а проигрывали - настроение совсем другое: "Чего не спите? Делать вам больше нечего!".
Любил есть только горячее - прямо со сковородки. Уже через минуту заявлял: "Холодное не буду". Суп должен был кипеть, чай - тоже. А ел с таким аппетитом, что уже сытые внучки просили: "Бабушка, дай нам то, что дедушка кушает".
Перед Оксаниным выпускным смотрели мы с ней журнал "Америка". Там были снимки красивых девушек в нарядных платьях, и одно нам очень понравилось. Мы перед поездкой за границу папе это фото показали, я спрятала 100 долларов в бутсы "Адидас" и попросила: "Не красней, когда сумки будут проверять, а то сразу поймут - дело нечисто".
Обошел он там много магазинов и привез дочке роскошное малиновое платье, перчатки гипюровые к нему подобрал, босоножки. Оксана рассказывала, что когда появилась на балу в этом наряде, мальчишки умоляли ее: "Не уходи, постой возле нас".
На выпускной дочери Толя прилетел из Ялты, где проходили сборы, но уже утром должен был вернуться. Пришли мы домой после праздника, ждем Оксану, солнце восходит, а ее все нет. Мы начали беспокоиться с каждой минутой все больше - никогда я не видела, чтобы Толя так перенервничал из-за дочери, да и я наплакалась. Но все обошлось, напрасно волновались...
"ОПЕРАЦИЮ ДЕЛАЛИ, ПО СУТИ, БЕЗ НАРКОЗА... ВРАЧ ГОВОРИЛ ТОЛЕ: "КРИЧИ. Я ЗНАЮ, ЧТО БОЛЬНО"
- Это в 72-м случилось (Оксане было три годика): "динамовцы" играли с "Зарей", я включила телевизор в комнате на полную громкость, а сама на кухне готовила ужин, чтобы горячий был, когда он придет после матча. Прислушивалась к комментатору, но момент, когда его вынесли с поля, - на 36-й минуте - упустила...
Жду, что вот-вот Толя должен появиться. Звонок в дверь. Открываю - Сережа Доценко, наш сосед, протягивает мне спортивную сумку: "Анатолий травму получил, ему бровь разбили". - "Где он?". - "В больнице".
Утром я нагрузила сумку едой - он же голодный, с вечера, наверное, не кушал! - и отправилась к Толе с Алешей на руках и маленькой Оксаной. Со мной поехал и врач "Динамо" Берковский. Заходим в палату - Боже! - Толя лежит весь забинтованный. В борьбе за верховой мяч защитник попал ему головой в лицо - один глаз красный, брови разбиты, на них наложено несколько швов. И плюс ко всему - сотрясение мозга, осколочные переломы. Поэтому необходимую операцию отложили на пару недель и делали ее, по сути, без наркоза - по живому. Пять переломов! Осколки вытаскивали спицами. "Я так кричал! - рассказывал Толя. - А врач говорил: "Кричи! Я знаю, что больно". После той травмы муж признался: "Я больше не смогу играть наверху, буду бояться". А у него такая прыгучесть была!
Когда в 73-м в "Динамо" пришел Валерий Лобановский и взял Толю тренером, муж стал больше бывать дома. Сначала тренировал дубль и до игры у него полдня было свободных - мы вставали в четыре утра и ехали на рыбалку или по грибы. К трем возвращались, и он отправлялся на стадион.
А в 90-м Лобановский перед Эмиратами уговорил Толю стать главным тренером "Динамо". Хотя муж признавался: "Я могу работать на этой должности, ведь я - хороший практик. Но именно работать, а не руководить". Считал себя мягкотелым, но ребята перед тем, как идти к Лобановскому с какими-то проблемами, заходили к нему...
Союз развалился. Первый чемпионат независимой Украины "Динамо" уступило симферопольской "Таврии". Толя написал заявление об уходе. Его приглашали в Россию, в Узбекистан, но он никуда не хотел забираться далеко. Говорил: "Как это так - я уеду, а вы здесь останетесь?". Он был хорошим семьянином, превыше всего ставил дом.
- Тогда мы жили тяжело - все сбережения сгорели, как у многих. Толик подрабатывал комиссаром на матчах, я часто ездила вместе с ним.
Лобановский ему постоянно звонил. Приехал в Киев перед Кувейтом. Мы с мужем были у Васильевича на даче. Он снова уговаривал Толю отправиться с ним. А Толя ни в какую: не могу, мол, бросить семью, и все. Тут еще первая внучка родилась, хлопот прибавилось.
![]() Первое слово, которое произнесла третья внучка Лизочка, было "деда" |
Лобановский ко мне обратился: "Люда, поговори хоть ты с ним". Я мужу: "Может, передумаешь?". А он: "Тебе что, денег мало? Ты что, бедствуешь?". - "Нет", - отвечаю. "Тогда буду дома сидеть". Его слово было - закон.
А потом Валерий Васильевич окончательно вернулся в "Динамо" и никого другого, кроме Толи, своим помощником видеть не хотел. Помню, получил муж первую премию 600 долларов. Говорит: "Давай поможем твоей сестре и моему брату - дадим им по 100 долларов". Так и сделали. А мне купили полушубок за 700 гривен.
В 2000-м динамовцы в Израиле были на сборах. Там у него поднялась температура - 38,9, пролежал три дня. Лобановский попросил: "Кириллыч, хватит болеть, надо работать". И он болезнь переносил на ногах.
В Киеве Толе стало совсем плохо. Врачи точного диагноза не поставили, но посоветовали отдохнуть в какой-нибудь теплой стране (как раз был конец сезона). И мы с ним впервые за нашу совместную жизнь полетели вдвоем в Арабские Эмираты - на две недели. А до этого он все время отговаривался: "Я дома столько времени не был, зачем куда-то поеду?".
Уже на второй день после отпуска у него поднялась температура. Думали, легкое недомогание. В апреле он попал в госпиталь, врачи его обследовали и обнаружили проблему с легкими: слипаются альвеолы. Сказали: "Ничего страшного, с этим диагнозом можно жить".
Свое 60-летие 3 июня 2001 года он отметил на больничной койке. Поздравлять приезжали Валерий Лобановский, Григорий и Игорь Суркисы, кто-то из Федерации футбола Украины. И все - на работу он уже не вышел...
Выписали из клиники. Летом мы поехали на дачу, а у него все время подкашивались ноги. Ходит, ходит - упадет. Сделает еще несколько шагов - снова падение. А он был такой крепкий! Ребята, с которыми Толя играл через теннисную сетку в "дыр-дыр", говорили восхищенно: "Кириллыч, какие у вас ноги накачанные! Представляем, какими они были, когда вы играли".
В октябре 2001-го "Динамо" отправило его в Германию на обследование (я была вместе с ним), полностью все оплатило. И там врачи окончательно поставили диагноз: нарушение всей мышечной системы. Когда человек без тренировки набегается, у него ноги болят, но у здорового все приходит в норму, а у моего Толи уже не восстанавливалось. Прописали ему гормональные таблетки. Он стал их принимать и сразу набрал 20 килограммов. Но ничего не помогало...
Стало барахлить сердце. Пульс доходил до 130 ударов в минуту. В январе следующего года его положили в кардиологию - лежал неподвижный, я три месяца была при нем. Места в палате было мало - на ночь я ставила рядом с кроватью стулья и располагалась головой к его ногам. Так мы и спали "валетом". Тут же стоял холодильник, который громыхал всю ночь.
Из окна были видны купола Покровского монастыря - я смотрела на них и читала молитвенник. Написала на бумажке "Отче наш" и просила его хоть по утрам молиться. Но записка так и лежала у него в карманчике. Читала ему Библию и видела - спит. Он больше верил в свои силы и таблетки.
До последнего дня надеялся, что выздоровеет, хотя понимал, что болезнь неизлечима, много знал о ней. Всегда спорил с врачом: "Вы неправильно меня лечите! Те таблетки, что вы прописали, надо отменить и назначить другие. Чувствую: мне стало хуже".
В том году умерла моя мама, а потом и его мама (ей было 88). Цирроз печени на 54-м году жизни свел в могилу Толиного брата Гену. А отец скончался в 63 года, почти 30 лет назад, от сердечной недостаточности. "У всех Пузачей больное сердце", - сокрушался Толя. Не стало Валерия Лобановского. Ни на одних похоронах Толя не был. Когда умирали его товарищи по команде - Федор Медвидь, Виктор Банников, - он говорил: "Что-что снаряды рядом рвутся".
...В дом его занесли на носилках. Но он не падал духом - лежа, делал упражнения, массаж, хотя организм вообще нельзя было тревожить. И постепенно с палочкой стал ходить. На очередном обследовании в госпитале врачи сбежались, чтобы на него посмотреть, - никто не верил, что Толя поднимется. Мы прошлись по всем этажам, со всеми поздоровались. Думали, самое страшное позади...
"КОГДА ЛОБАНОВСКИЙ УМЕР, ГРИГОРИЙ СПЕКТОР СКАЗАЛ ТОЛЕ: "МНЕ ВАСИЛЬИЧ ПРИСНИЛСЯ - ЗОВЕТ НАС К СЕБЕ"
- В 2002 году у Толи началась катаракта, и ему прооперировали глаз. Потом был острый аппендицит, после удаления которого он пролежал в госпитале месяц - никак не заживало. К тому же в левой руке стала собираться гнойная жидкость (диагноз - бурсит), три раза ему ее резали...
Передвигался уже Анатолий на инвалидной коляске, но продолжал бороться с болезнями, обрушившимися на него. Обед готовил, посуду мыл, на даче поливал цветы - все делал, что было в его силах. И конечно, футбол, это - святое. Тарелку с едой поставит перед собой, следит по телевизору за игрой "Динамо" и комментирует: "Ну почему тренер этого игрока поставил? Он же никуда не годится". Словно услышав Толино пожелание, нерадивого футболиста как раз и меняли.
![]() Последнее фото Пузача. Вопреки всем прогнозам близкие надеялись, что 64-летний Анатолий Кириллович встанет на ноги |
Все лето 2004 года мы были на даче, вернулись домой в октябре. Под утро Толя проснулся: "Люда, что-то мне плохо с сердцем. Дай валидол". Я вызвала "скорую". Три часа бригада с ним возилась, делала уколы, ставила капельницу. Потом отвезли в реанимацию - обширный инфаркт...
На третий день мне разрешили его навестить. Захожу - вокруг кровати всевозможная аппаратура. Подушки кислородные. Куча лекарств. Не убрано. А он весь мокрый в постели лежит. "Боже, Толя! Что случилось?" - спрашиваю. А он говорит: "Утром мы могли с тобой уже не встретиться - всю ночь меня спасали". Рассказал, что захотелось ему в туалет, попросил врача позвать нянечку с судном. Тот посетовал, что никого нет, и сам подал утку, но выносить ее не захотел. Чувство юмора не оставило Толю и в эту минуту: "Когда я скончаюсь, напишите: "Больной умер, потому что не было санитарки, которая бы убрала за ним судно".
"Потом мне стало еще хуже, - рассказывал муж. - Чувствую, теряю сознание, могу умереть. И тут вспомнил, что Оксана вот-вот должна родить третью девочку. "Нет, - говорю себе, - я буду жить, пока не увижу еще одну внучку!".
Опять я с ним в палате лежала - мне поставили кушетку на проходе. Еще не отапливалось, я и сама заболела, поднялась температура. Лежала в ледяной постели, мерзла. Толя почти не шевелился, и у меня - еле-еле душа в теле.
Через месяц его выписали: больше инфарктников в госпитале не держат. У него стали воспаляться суставы правой руки. Я сама ему и уколы делала, и шприцем гнойную жидкость откачивала. Это очень мучительно, но он был такой терпеливый, передать не могу!
Как у него рука болела! До чего же он страдал по ночам! Днем молча сидел, а в темноте стонал. Повернуться же сам не мог. Это было ужасно! Давление то падало, то поднималось, пульс частил. Потом простудил горло, начал кашлять - с каждым днем все хуже и хуже...
Ему звонили из "Динамо", хотели проведать: "Кириллыч, мы зайдем". А он: "Зачем - полюбоваться, какой я сижу в коляске страшный? Не надо на меня смотреть! И не звоните - что я могу вам сказать? О болезни своей буду рассказывать? Она вам неинтересна". Но Владимир Веремеев все равно звонил, сопереживал. А Григорий Спектор к тому же постоянно приезжал - домой и в госпиталь. Когда Лобановский умер, сказал Толе: "Мне Васильич приснился - зовет нас к себе". Через год и Спектор скончался...
...В тот день я готовила на кухне, Толя смотрел футбол. Позвал меня: "Дай скорее валидол". Я, в который уже раз, вызвала "скорую" (нас, наверное, все бригады знали). В госпиталь его увезли в тяжелом состоянии, мне заведующий отделением реанимации сказал: "Почки уже отказали, сердце работает только за счет лекарств. Отключаем капельницы и приборы - оно останавливается".
В час ночи Толя позвонил по мобильному телефону: "Привезешь мне сок и воду". Утром приношу все это, а заведующий ругает: "Вашему мужу вообще нельзя ни грамма жидкости!". Захожу в палату, Толя спрашивает: "Я что тебя просил привезти? Где сок? Воды тоже не вижу". Говорил в манере Лобановского...
Пять минут в палате постояла - ноги у него были ледяные, синие уже, но все равно я верила, что Толя выздоровеет. И он верил - никогда не было разговоров о смерти.
Перед уходом сказала ему, как обычно, "пока", а потом почему-то подошла и поцеловала. Оксана тоже перед тем, как с мужем на пару дней уехать, поцеловала папу...
На другой день я встала рано, приготовила обед внучкам и ждала, когда приедет Алеша, чтобы отправиться в больницу. Вдруг звонок в дверь - открываю, а сын стоит на пороге с женой. Взглянула я на них и сразу все поняла...
...Теперь обязательно везу на могилу цветы, печенье, его любимые конфеты "Раковые шейки". А один раз за мной заехали, я в спешке села в машину и только на кладбище вспомнила, что ничего не взяла с собой. В ту же ночь мне приснилось, что Толя укоряет: "Почему ты с пустыми руками?". - "Пошли, - говорю во сне, - я куплю то, что хочешь". Будто сели в трамвай, едем. Надо выходить, смотрю - а его нет. Спрашиваю водителя: "Вы не видели мужчину, который был со мной?". - "Так он уже давно вышел"...
И на 40-й день, когда поминали Толю, он мне тоже приснился. Подхожу к какому-то замку, двери закрыты, возле них толпятся люди. "Что вы здесь делаете?" - спрашиваю. "Мы хотим проведать Анатолия Кирилловича". Тут двери открываются, мы заходим. И стоит мой Толя не такой, каким был во время болезни, а здоровый, цветущий, красивый. Уже без палочки (поставил ее в сторонке). Я так обрадовалась! Вижу - мама его недалеко. "А она что здесь делает?". - "Мама тоже пришла. А мне, - говорит, - здесь так хорошо" - и улыбается.
Сделал несколько шагов, слегка споткнулся. Я его поддержала. "Ты знаешь, - говорю, - столько людей пришло тебя проведать, а мне нечем их угостить. Может, схожу в магазин?". - "Хорошо", - согласился. И проводил меня до дверей...
Проснулась, улыбаюсь - на душе легко, значит, Толе там хорошо, все плохое, что он пережил, осталось здесь. А я теперь помогаю дочери растить двухлетнюю внучку Лизоньку. Ради нее он однажды выжил, петь ее учил. И первое слово, которое она произнесла, было "деда".