В разделе: Архив газеты "Бульвар Гордона" Об издании Авторы Подписка
За кадром

Олег БОРИСОВ: «В люди выхожу, но только к ним приближаюсь, такая тоска одолевает, что разворачиваю оглобли и возвращаюсь к «своим», которые на полках...»

Любовь ХАЗАН. «Бульвар Гордона» 7 Ноября, 2014 00:00
8 ноября выдающемуся советскому актеру театра и кино исполнилось бы 85 лет
Любовь ХАЗАН

«А кому ж я не пондравлюсь?.. Честь имею рекомендовать себя: Свирид Петрович Голохвастов. Собственной персоной... Ну, не рвите мое сердце, как паклю. В груди моей Везувий так и клокотит».

Темперамент Олега Борисова был таков, что Везувий всегда, а не только в кинофильме «За двумя зайцами» клокотал в его груди. Раскаленная лава правдолюбия сжигала мосты и подмостки, на которых он блистал. Он стал актером-одиночкой, зато не побежденным пошлостью и чужой волей.

Из театра в театр за ним тянулась слава неуживчивого человека. Как сказанул один коллега по киевской сцене, где Олег Иванович впервые споткнулся о подлую подножку, «актер Борисов хороший, но вот характер у него говно».

Даже талант, несмотря на зависть, признают скорее, чем право на независимый характер. Но ведь одного без другого не бывает.

«БУДЕШЬ ПЕРЕСЧИТЫВАТЬ ЗАРПЛАТУ — НА ЭТО ТВОИХ ЗНАНИЙ ХВАТИТ»

В случае с Олегом Борисовым амплуа ничего не значило. Он мог сыграть все. О таких в профессиональной среде говорят: органичен, как собака.

Мама Олега Борисова Надежда Андреевна

Все началось прямо с пеленок. В роддоме его перепутали. Принесли счастливые родители домой сверток, развернули, а там — девочка. Бедная мама бросилась к акушерам: был мальчик, верните мальчика. Едва упросила.

С такой великой радости решили дать сыночку королевское имя. Выбор пал на короля бельгийцев Альберта первого, известного организацией упорного сопротивления немцам в Первой мировой войне. Альберт был также красавцем, умницей, спортсменом, только что не комсомольцем. К сожалению, король-альпинист погиб, сорвавшись со скалы, когда его советскому тезке исполнилось всего пять лет. В своем дневнике Борисов запишет: «Я потом долго искал его следы — побывал в Лондоне, постоял у Альберт-холла, в библиотеке отца книгу прочитал о каком-то Альберте фон Большадте, учителе Фомы Аквинского». На том поиски кончились. Два названных Альберта были совсем другими историческими персонажами, а не теми, в честь кого назвали будущего артиста.

Но в доме Борисовы не называли сына Альбертиком. Скорее всего, потому, что подкатили 30-е годы с их шпиономанией. Называли Аликом или Олегом.

Лишь однажды вопрос имени возник накануне его женитьбы. Алла, будущая жена, попросила сменить паспорт. Но в загсе отказали: Альберт — имя хорошее, как у Эйнштейна.
Сына Борисовых, родившегося в Киеве, записали Юрием Альбертовичем. Он стал замечательным кино- и театральным режиссером, снял отца в последнем фильме «Мне скучно, бес» и, наверное, сделал бы еще много выдающегося, если бы не инфаркт в 51 год.

Хоть отец Альберта-Алика занимал солидную для провинции дол­жность директора сельхозтехникума, а мама — агронома, их сын был отпетым хулиганом. Заодно с приятелем «раскулачил» самогонщика. Мальцы вытащили через окно чудо-аппарат, хотели выбросить, но по дороге не удержались и отведали содержимое.

Проснулись в овраге от колотушки поленом, под которую самогонщик орал: «Надо было уж и огурцы тащить!». В другой раз Борисов участвовал в налете на пионерлагерь, где, по мнению разбойников, отдыхали дети богатых родителей. Похватали какие-то вещички, майки, брюки. Алику досталась чья-то рубашка, он носил ее наизнанку — «чтоб хозяин не опознал».

 С отцом Иваном Степановичем

Журналисту Андрею Караулову рассказал Олег Борисов другую историю о том, как они ехали с мамой в эвакуацию: «В теплушках холодно, и вот на какой-то станции он украдкой пробирается к воинскому эшелону, чтобы из большой, пылающей жаром печи набрать хоть горстку угольков... И в этот момент перед ним откуда ни возьмись вырастает охранник и со всего размаха, молча, бьет его ногой в пах... Так, врастяжку, и лежал он на земле, а когда очнулся, то цинкового ведерка, с которым он шел, уже не было, кто-то подобрал». Над утратой долго горевали: другое ведерко достать было негде.

«Главное у человека не деньги, а натурально хформа, вченость». С Маргаритой Криницыной в роли Прони Прокоповны, «За двумя зайцами», 1961 год

Ясное дело, школьным отличником Алик не был. Физик еще с порога орал: «Борисов — два!», математик, глядя на него, плакал, но однажды увидел его в школьной самодеятельности. Учительница пения поставила спектакль о покушении на Кирова. Борисов играл террориста, которого, как требовал хеппи-энд, задуманный постановщицей, расстреливают чекисты.

Раненый Алик-террорист громко стонал, бился в конвульсиях, и математик оценил комедийный талант неуча. После представления предложил сделку: на выпускных экзаменах он подложит билет, который Алик вызубрит. Взамен потребовал в тот же вечер сжечь на костре все учебники по математике и дать клятву, что больше никогда к точным наукам не прикоснется. «Будешь пересчитывать зарплату — на это твоих знаний хватит». Были же педагоги!

«КОГДА СРОК НАСТУПАЕТ, РУБИЛЬНИК ВКЛЮЧАЮТ НА ПОЛНУЮ МОЩЬ... И ТЫ ГОТОВЧЕНКО... ВСЯ ЖИЗНЬ, КАК НА ЭЛЕКТРИЧЕСКОМ СТУЛЕ»

Отец был педагогом-самоучкой и, когда Алику исполнилось четыре года, прибег к практикуемому в народе жестокому способу обучения плаванию: забросил сына с берега в пруд. Мальчик долго не появлялся на поверхности. Но, может быть, то был его первый опыт самостоятельности.

Совершенно самостоятельно деревенский парень поехал поступать в московский вуз. Видно, по неточным предметам успехи у него были получше. Его знаний хватило, чтобы поступить в Институт востоковедения, на японское отделение. Помогли абсолютный музыкальный слух и отличная память. Рассказывали, что, вернувшись с концерта симфонической музыки, он мог напеть из него большие куски. А что до памяти, то был случай, когда в БДТ Олегу Борисову пришлось подменить в главной роли заболевшего Юрия Лаврова. Всего за два дня Борисов выучил 80 страниц текста и великолепно отыграл. Правда, через четыре спектакля Лавров выздоровел, и больше эту роль Борисову не давали — 80 страниц осели в памяти мертвым грузом.

Год жизни Олег подарил японистике и понял, что его стезя ведет в Школу-студию МХАТа. На одно место претендовали несколько десятков человек, но бесшабашную

С Людмилой Чурсиной в картине «Виринея», 1968 год

выразительность Борисова не могли не оценить и приняли.

Здесь он был как рыба в воде. Каждый вечер смотрел на боготворимую сцену, где вскоре должен был явиться собственной персоной. Самому талантливому ученику отличных учителей, в том числе Сергея Герасимова, это точно пообещали. Однако вакансию отдали сыну одного из педагогов, а Борисова отправили в Киев «по распределению» в Театр русской драмы имени Леси Украинки.

Борисов ночевал в гримуборной, дневал в репетиционных. На других этажах жили Кирилл Лавров, Павел Луспекаев с женой, многие другие бездомные артисты. После гитлеровской оккупации Киев медленно приходил в себя. Особенно Олег сдружился с Луспекаевым. Позже Павел Борисович окружит его заботой в Ленинграде, когда оба окажутся у Товстоногова в БДТ. Борисов не скрывал восхищения мощным дарованием друга, был уверен, что он — человек-легенда. По словам Олега Меньшикова, с которым они вместе сыграли в фильме Петра Тодоровского «По главной улице с оркестром», Олег Иванович любил после съемок попеть на два голоса «Ваше благородие госпожа Удача». Своими рассказами о рано ушедшем друге добавлял новые штрихи.

Один из эпизодов касался актерской подработки. Тогда ее называли не «чесом», а «халтурой». Ставка актера без званий равнялась ставке инженера — 90 рублей. У актеров было преимущество — концерты по 5 рублей на нос. В месяц могло набежать 130 рублей. Почти как у зама главного инженера.

Как-то под Новый год Борисова занесло в «Пав­ловку», киевскую больницу для душевнобольных. С напарницей Катей он играл сценку из спектакля «Когда цветет акация»: гитара, ревность, пощечина, сладостное примирение. Устроившийся в первых рядах персонал быстро возбудился и вскочил на ноги. Бедным больным из-за могучих санитарных спин ничего не было видно. В дневнике Борисов запишет: «Один медработник попытался схватить Катю за ногу. Очевидно, в экстазе». Впечатление было незабываемым.

С женой Аллой и сыном Юрой, 60-е годы

Луспекаев попросился дать бенефис в той же больнице. Но его направили в женскую часть следственного изолятора. Попали в точку: сам Луспекаев говорил, что «аматер до баб страшный». Со сцены разглядел в зале одну, приглянувшуюся, подошел, заговорил. Подскочила вторая: «Свадьба у нас с ней была, не видишь? Медовый месяц!». Это была настоящая сцена ревности. Зечки, милиция — все хохотали гомерически. Невиданный то ли провал, то ли успех!

Однажды Борисов с Луспекаевым заговорили о Боге. У Олега уже был убедительный опыт. Как-то товарищ увидел, как сильно Алик дрейфит, и подсунул молитву: прочти — и все обойдется. Алик прочел, и все обошлось. У Луспекаева было свое представление: «Иногда мне кажется, что к нам протянуты невидимые проводочки и, как положено, по ним поступает слабенький ток. А когда срок наступает, рубильник включают на полную мощь... и ты готовченко... Вся жизнь, как на электрическом стуле». Луспекаеву было всего 43, когда его рубильник включили на полную мощь. Борисов тоже хорошо понимал, что такое электрический стул актерства.

«ГОЛОХВОСТЫМ» Я И ПРИЕХАЛ В КИЕВ»

В родном селе Алик форсил в брюках клеш, собственноручно вставляя клинья, и в ботиночках. Но ботиночки быстро сносил на распутице и в Москве на японском факультете появился в кирзовых сапогах. На замечания преподавателей-снобов отвечал: «Так на туфли денег нет». В Киев приехал налегке, с одним старым маминым чемоданом. «Больше за душой ничего. «Голохвостым» я и приехал в Киев».

С одной из первых ролей его сняли. Играл нищего-эпилептика на паперти так натурально, что Юрий Лавров (отец Кирилла Лаврова), исполнявший главную героическую роль, не мог сдерживать смеха. Велели Борисова на паперть больше не пущать.

В гримуборной актрисы Марии Сторожевой Олег увидел школьный выпускной фотопортрет ее подруги — белокурой девушки в большом берете с «кроткой притягивающей» улыбкой. У него сразу возникла театральная ассоциация то ли с Настасьей Филипповной и князем Мышкиным, то ли с другой Настенькой Достоевского — из «Белых ночей».

Оказалось, однако, что девушку с фотографии звали Аллой. На просьбу познакомить «с этим Беретиком» Олег получил решительный отказ: «Даже и не думай. Это дочь бывшего директора Русской драмы, он еще и в Театре Франко был директором. Алла только что поступила в Университет на журналистику, и Латынский с нее не слезет — будет требовать красного диплома».

 С Людмилой Гурченко в картине «Вторая попытка Виктора Крохина», 1977 год

Вскоре Алла Латынская заглянула в театр к подруге. И тут судьба надоумила Машу все-таки познакомить их. Она рванула в комнату, где Олег отсыпался после вчерашнего спектакля, — поднимайся, там Алла! «Еще не отойдя ото сна, неумытый, — три часа дня! — не успев надеть синий шевиотовый костюм, полетел вниз...».

Он ухаживал за ней целых три года, встречал с занятий, провожал до парадного. Наконец, их отношения обрели перспективу женитьбы. Алла пригласила Олега в дом, где будущая

С Роланом Быковым в фильме Алексея Германа «Проверка на дорогах», 1972 год

теща принялась его откармливать.

Латынские, не понаслышке знавшие о зависимой актерской доле и театральных интригах, не желали для дочери мужа-актера. Но Олег обворожил их и чем-то напомнил Роману Латынскому себя в молодости. Так что все поехали в Москву знакомиться с родителями будущего зятя. «Смотрины прошли хорошо. Мама только сделала одно замечание Аллиному отцу: «Зачем это вы на ночь «Голос Америки» слушали? Это очень нехорошая станция...».

Олег Иванович немного слукавил. Смотрины едва не закончились разрывом отношений с Аллой. Не только «Голос Америки» не понравился маме Олега, но и сама Алла вместе с ее родителями. Латынский привез всех в Москву на своей «Победе» — значит, богат и «не нашего сословия». Гордость паче бедности.

Алла страшно обиделась. Олег снова помчался в Москву, ничего не сказав невесте. Наверное, думал уладить все быстро и тихо. Несколько дней девушка не знала, что с ним, волновалась, а когда вернулся, разругалась. Не общались полтора месяца. Но они уже не могли друг без друга и в конце концов свадьбу шумно и весело справили всем театром.

С Людмилой Гурченко, «Рабочий поселок», 1965 год

В трехкомнатной квартире Латынских яблоку негде было упасть. По-соседски зашел великий Константин Павлович Хохлов, прославившийся ролями в постановках самого Немировича-Данченко и в более чем полутора десятках дореволюционных и довоенных кинофильмов, практический и духовный создатель Театра имени Леси Украинки. Принес новобрачным огромную корзину белой сирени. Хохлов учил Олега профессиональной расчетливости — как улучшать роль от репетиции к репетиции, собирая ее, будто «курочка по зернышку». Наука упала на благодатную почву, настало время, когда мастерство Борисова сравнялось с его природным талантом.

Спустя годы, когда Борисовы переезжали то в Питер, то в Москву, ту, уже давно пустую корзину из-под сирени, подаренной Хохловым, они продолжали хранить как дорогую реликвию.
Приехала на свадьбу и смирившаяся мама Олега, привезла невестке белое свадебное платье взамен того отреза, который подарил любимой жених. Он-то умудрился купить ткань королевского красного цвета, из которой Алла позже сшила нарядное платье.

По окончании торжества квартиру Латынских разменяли, молодоженам досталась однокомнатная на бульваре Шевченко, а двухкомнатная получилась, когда въехали в квартиру певицы Бэлы Руденко, которая развелась с мужем, завотделом культуры ЦК КПУ, уехала в Москву и вышла замуж за Полада Бюльбюль-оглы.

На чешский мебельный гарнитур, писк тогдашней интерьерной моды, деньги одолжил Виктор Некрасов. Лауреат Сталинской премии, он был еще в фаворе, издавался многотысячными тиражами. По первой просьбе Виктор Платонович пошел в сберкассу, снял со срочного счета сколько надо и помог расставить в квартире доставленный гарнитур. Успели к приезду Аллы из командировки.

Впрочем, Олег Иванович больше любил уют, создаваемый не мебелью, а книгами. Ему тесно было в пиджаках и галстуках, предпочитал свитера. И это тоже, как Виктор Некрасов.
Алла Романовна стала со временем редактором телевизионных программ и замечательной женой. Для многочисленных гостей мужа, любившего не ресторанное, а домашнее дружеское застолье, готовила невероятные изыски то грузинской, то французской кухни. В остальное время зализывала его телесные раны, полученные во время репетиций и спектаклей, где он дрался на настоящих шпагах, и раны душевные. У Борисова было обостренное чувство справедливости и достоинства, значит, повышенная ранимость.

 Олег Борисов, Олег Басилашвили и Владимир Рецептер в спектакле БДТ «Выпьем за Колумба!», 70-е годы

О нем никогда не рассказывали скабрезных историй с изменами, никакой клубнички. Единственной женщиной, о которой он говорил с уважительным восхищением (кроме жены), была «ослепительная», по его определению, Анастасия Вертинская. Они играли во МХАТе «Дядю Ваню», и он вместе с Астровым безнадежно признавался ей в любви.

 С Петром Щербаковым и Олегом Табаковым в постановке Олега Ефремова «Серебряная свадьба» на сцене МХАТа

Прошло не так уж много времени, и Борисов, приглашенный во МХАТ Ефремовым, стал им же нелюбим. Ефремов, похоже, почувствовал то, о чем Борисов писал в дневнике, — что актеры видят, когда главный режиссер запивает, что, вопреки ожиданиям, он не способен создавать свежие, а не «эталонные» спектакли. Борисов был вынужден покинуть МХАТ, о котором мечтал со времен учебы в его студии. Партнера поддержала Анастасия Вертинская: «Как есть дворянская честь, офицерская, так есть и актерская честь, и нельзя делать вид, что она «лишнее дело»... Олег Борисов и был таким актером, в котором, кроме таланта и высокого мастерства, эта самая «актерская честь» и составляла его уникальную личность».

Олега Ивановича называли словом, ушедшим из современного обихода, — семьянин. Главное, он умел быть благодарным. На больничной койке после посещения жены записал в

С легендарным тренером киевского «Динамо» Валерием Лобановским

дневнике: «Когда-то в Киеве, сам того не ведая, приобрел золото. Наверное, и ездил в Киев на долгие 13 лет затем, чтобы найти этот клад. Пути Господни неисповедимы! Говорю своей жене: «Если когда-нибудь мне доведется сыграть «Старосветских помещиков», роль Афанасия Ивановича посвящу тебе. Она смеется, моя Пульхерия Ивановна: «А я только жизнь свою могу посвятить, что еще?».

Почти через 40 лет брачного союза Алла Романовна и Олег Иванович обвенчались. Решили: если есть загробная жизнь, венчание станет залогом их встречи и там.

«Я ЛЮБЛЮ С ОБРАЗОВАННЫМИ ЛЮДЬМИ В ПРОХОДКУ ХОДИТЬ. НОГИ, ВИДИТЕ, НА ТО ЧЕЛОВЕКУ И ДАНЫ, ШОБ БИТЬ ИМИ ЗЕМЛЮ»

С младшим братом актером Львом Борисовым. Наибольшую известность Льву Ивановичу принесла роль криминального авторитета Антибиотика в сериале «Бандитский Петербург»

В летах религиозность Борисова усилилась, он мог отстоять всенощную, хотя его самочувствие оставляло желать лучшего. Олега Ивановича поразил лимфолейкоз, унесший жизнь, например, Раисы Горбачевой. Он боролся с болезнью 16 лет. За два года до ухода из жизни отправился вместе с женой в Израиль, на Святую землю. Они прошли весь маршрут крестного пути и побывали в базилике Гроба Господня.

При этом, как бы не подобающе для верующего, он замечал некие полумистические знаки, которые, как шутливо говорил, подавали ему высшие силы. Таким знаком счел то, что родился вблизи Карабихи, имения знаменитого поэта Николая Некрасова, а в Киеве сдружился с замечательным писателем Виктором Некрасовым. Представлялось символичным, что Некрасов-первый как бы с рук на руки передал его Некрасову-второму.

Инициатором дружбы стал Виктор Платонович. В свое время он учился в студии Киевского театра русской драмы. Заядлый киноман и театрал, Некрасов заприметил Борисова сразу после его появления на сцене.

Однажды Некрасов пришел на крыльцо у служебного входа в театр. Обычно там собирались мэтры, обсуждали молодое

С сыном. Юрий Борисов окончил факультет музыкальной режиссуры Ленинградской консерватории, кинорежиссер, сценарист, автор книги «По направлению к Рихтеру» (был близко знаком с известным пианистом). Снял отца в его последнем фильме «Мне скучно, бес». Умер от инфаркта в 2007 году, похоронен рядом с отцом на Новодевичьем

пополнение труппы, футбол и погоду. Впору было бы поставить этой достопримечательности памятник. Некрасов дождался на крыльце Борисова и с места в карьер предложил роль в картине, которую планировали снимать на «Ленфильме» по его повести «В родном городе». Картину сняли, Борисов был в ней необыкновенно хорош.

Некрасов никогда не раздувался сознанием своего величия (ироничное отношение к официальному признанию было свойственно и Борисову), ни с кем не чувствовал ни возрастной, ни тем более статусной разницы. А Олег немного робел и как-то неуклюже назвал старшего друга гросфатером, имея в виду не «дедушку», а старшего по уму. Некрасов чувствовал себя едва ли не одногодком с Олегом, а тут... «Какой же я тебе гросфатер? В крайнем случае отец».

Родственные души, они во многом были похожи. Вот только Виктор Платонович не интересовался футболом, а Олега Ивановича научили понимать его интеллектуалы этой игры Лобановский и Базилевич. Лобановский даже регулярно привозил свою команду в полном составе в Ленинград на постановки с участием Борисова. Узнав киевских динамовцев, публика стоя аплодировала.

В Киеве Виктор Платонович стал для Олега экскурсоводом по неизведанным уголкам. Первым делом Некрасов повел друга на Андреевский спуск. Незадолго до этого он обнаружил на кривой и горбатенькой улочке-старушке дом «с кремовыми шторами», с чего началось вселюдское паломничество «к Булгакову» и, увы, новое лубочно-опереточное обустройство улицы.

Конечно, ни Некрасов, ни Борисов предполагать такого поворота не могли и первооткрывателями бродили по стертым булыжникам, наслаждаясь обжигающими губы пирожками с мясом, которые продавались вверху спуска, почти в том самом месте, где теперь стоит памятник Голохвастову-Олегу Борисову и Проне Прокоповне-Маргарите Криницыной. Как забыть ее «Ваша папироска шкварчыть!»?

Через три года на этом же месте начнут снимать «За двумя зайцами» и Голохвостый пафосно скажет: «Я люблю с образованными людьми в проходку ходить. Ноги, видите, на то человеку и даны, шоб бить ими землю. Потому они и растут не из головы». Наверное, вспоминал прогулки с Некрасовым.

Перед отъездом — скорее, бегством во Францию — Некрасов заехал в Ленинград попрощаться с Борисовым. «Приходил Платоныч. Приходил прощаться. Грустный, как всегда, ворот распахнут...».

Они выпили горькую за память о своих прогулках, за Киев, только, по настоянию униженного КГБ и преданного друзьями Некрасова, — «за флору, но не за фауну». Борисов поддержал тост. В свое время Некрасов предупреждал его, что этот чудный, горячо любимый обоими город не терпит тех, кто поднимается над общей массой, и Борисов очень скоро проверил справедливость этих слов на собственной шкуре.

Когда-то Павел Луспекаев учил: «Олег, работай — и обязательно в люди выйдешь!». Мысленно он отвечал: «Работаю, Паша, и часто тебя вспоминаю. И в люди выхожу, но только к ним приближаюсь, такая тоска одолевает, что разворачиваю оглобли и возвращаюсь к «своим», которые на полках...».

«БРОСАТЬСЯ С КОЛОКОЛЬНИ «КВЕРХУ ДЫБОМ», КАК ГОВОРИЛ ГОЛОХВОСТЫЙ, БЫЛО УЖЕ ПОЗДНО»

С Адой Роговцевой в спектакле Киевского театра русской драмы «Проводы белых ночей», 1961 год

В последнюю встречу Борисов подал Некрасову для автографа собственными руками вырезанные из журналов его повести и переплетенные в одну книгу. Некрасов посоветовал Борисову, хорошо владевшему литературным словом, вести дневник: «У тебя язычок острый, точный». Почти сразу после отъезда Виктора Платоновича Борисов взялся за перо.
Одна из записей гласила: «Кажется, получился скандал (шкандаль) — как сказала бы Проня Прокоповна». Это об одной из историй, составивших репутацию Борисова как неуживчивого актера.

Не в лучших чувствах он распрощался с режиссерами, с которыми мечтали работать многие, — с Товстоноговым, тоже приложившим руку к созданию образа Борисова как трудного актера, и Ефремовым — накануне 60-летнего юбилея Борисова, когда другой театр предложил ему бенефис в «Павле Первом», Ефремов не только не поддержал эту идею, но и оскорбительно потребовал выбрать, с кем он — с ним или с тем театром. Борисов ответил коротко: уже выбрал — и покинул МХАТ.

Из уст в уста передавали историю о его демарше по отношению к одному из маститых, когда Борисов сказал: «Вы не готовы к репетиции». Начал сниматься в кинофильме о любимом Достоевском, но увидел, что получается не то, «опереточно», и покинул съемочную площадку. Шкандаль за шкандалем.

Пожалуй, только со Львом Додиным и Вадимом Абдрашитовым отношения сложились идеально. Они строились на безусловном взаимном уважении. Он знал, что их творческий поиск глубок, непрямолинеен. Они знали, что Борисов — актер многоточия, вопроса, сомнения. «Можно учить вере и нельзя — сомнению. Сомнения должен пройти сам».

Актрисе Мальвине Швидлер, партнерше Олега Борисова по спектаклям в Театре Леси Украинки, спросившей совета у гениального Соломона Михоэлса: «Как стать хорошей актрисой?», мэтр ответил: «Дитя мое, роли нужны!». Борисов был поцелованным Богом актером, но ему тоже нужны были хорошие роли, получение коих зависело от режиссеров.

При этом его кодекс чести был незыблем. «Подобострaстно гнуть для этого спину никому не пристaло. Тем более потомку бояринa Борисовa». Негнущаяся спина стоила ему стольких ролей! В конце концов он отвернулся от всех театров и создал собственную антрепризу. Кое-что удалось наверстать в телефильме «Бенефис несыгранных ролей», снятом сыном.

Борисов молодой и Борисов зрелый — как два разных человека. Молодой — море открытости, доброй улыбчивости. Зрелый — человек с грустно опущенными уголками век (жизнь-то и впрямь явление трагическое). «Лик — это результат: или работы, или безделья», — говорил он. Его собственный лик был результатом запечатленных на нем взлетов и падений. Как знать, может быть, веселые искорки в его глазах начали угасать, когда он впервые столкнулся с киевской «фауной».

А начиналось все так славно. Автору этих строк посчастливилось видеть Борисова на киевской сцене в спектакле «Последние». Актер на взлете, своим обаянием он окутывал зал, ему и тоже великолепной тогда Аде Роговцевой бессчетно кричали: «Браво!», и они, еще не отошедшие от сценических переживаний, благодарно и счастливо раскланивались.

А в дни юбилея театра кто-то показывал смонтированный из любительских съемок капустник. Олег Иванович с маленьким сынишкой и женой стоят на крыльце у служебного входа, куда входит Михаил Федорович Романов и, не останавливаясь, назидательно бросает малышу: «Уже попал под влияние молодежи?!».

Молодежь в самом деле позволяла себе безобразничать. Молодой артист Балиев подшутил над молодым артистом Рушковским. В одном из спектаклей тот выходил на сцену с папкой, и Балиев незаметно привязал ее веревкой к бутафорскому столбу. Рушковский вышел, бодренько сделал несколько шагов... и за его спиной рухнул столб. Тогда Рушковский сколотил коалицию, в которую вошли Борисов и Луспекаев. Чемодан, с которым Балиев появлялся в своей мизансцене, они набили тяжелы­ми предмета­ми и попавшими­ся под руку галошами. На сцене чемоданные замки лопнули, калоши весело заскакали под хохот публики.

Совпадение или знак: «Последние» стали последним спектаклем Борисова в Киеве. Сначала директор театра Гонтарь, зять Хрущева, выжил Хохлова. Потом выжили Луспекаева. Очередь Борисова настала после оглушительного успеха фильма «За двумя зайцами».

Министерство культуры включило его в состав группы, которая должна была представить фильм польскому зрителю. Но, видимо, новый директор театра Мягкий решил помериться силами с министерством и под предлогом незаменимости Борисова запретил ему ехать. По настоянию министерства Борисов все же поехал, тогда в театре накрутили коллег против «зазнайки» и «прогульщика». Были такие, кто неприкрыто завидовал славе Борисова, они с удовольствием поучаствовали в травле. Собрание, обличение, открытое письмо в прессу. Когда Борисов вернулся, узнал, что отчислен из труппы.

Но министерство победило директора театра, перед Олегом Ивановичем извинились. Он извинений не принял, счел невозможным вернуться в коллектив, который унизил его. «Киевскую историю можно считать завершенной, если добавить, что Мягкого вскоре выгнали (не только за меня, но и за Луспекаева и другие дела), а Лавров Юрий Сергеевич вскорости приехал в Ленинград — кажется, его назначили уже худруком Леси Украинки. Он не мыслил без меня репертуар театра. Как всегда, Алла накрыла стол. Он предлагал мне Хлестакова. Но бросаться с колокольни «кверху дыбом», как говорил Голохвостый, было уже поздно».

«ГОТОВ... ПРИНЯТЬ НА СЕБЯ ГРЕХИ ГАРИНА, ГУДИОНОВА, РОСТОВЩИКА, ГРОЗНОГО, ПАВЛА... ДАЖЕ ГОЛОХВОСТОГО»

О Хлестакове Олег Иванович мечтал всю жизнь, да так и не сыграл. Считал, что знаменитый гоголевский аферист мстил ему.

За экзекуцию, несправедливо учиненную киевскими коллегами, многие, наверное, одумавшись и узнав истинную подоплеку интриги, жалели. Но извинился только Юрий Лавров и замечательная актриса Евгения Опалова. Когда Борисов приехал в Киев на гастроли с постановкой Товстоногова «Генрих IV», она позвонила ему в гостиничный номер: «Олег, я сейчас в больнице... Счастлива, что узнала ваш номер. Я бы хотела, чтобы вы простили меня за то письмо: больше ничего в этой жизни мне не нужно». Конечно, он простил. Вскоре ее не стало.

Как-то Олег Иванович сделал в дневнике запись, из которой следовало, что он не верит в широкую зрительскую любовь к себе (разумеется, это не соответствовало действительности), что его любит только кучка психов и вредных интеллигентов и что вообще молится за того одного зрителя, которому интересен. Борисову настолько претило зазнайство, что с искренней самоиронией он записал: «Звание дали. Теперь я народный артист. 11 лет носил почетное звание заслуженного Украины — это как оковалок или задняя часть. Теперь отвалили шейку».

Вскоре после похорон Олега Ивановича поминали перед его портретом сын Юрий и родной брат Олега Лев, известный в основном по телесериалам актер, который всю жизнь соперничал с братом, много пил, вечно прибегал к его помощи для устройства в театры и вечно подводил его, но, наконец, «подшился» и стал верующим.

Заговорили о том, что Олег Иванович удостоился великой чести умереть перед Пасхой — в Чистый четверг. Неужели Бог не против актерства? Юрий Борисов съерничал: «А вдруг там и нет ничего?». И в этот миг «пламя свечи, дотоле неколебимое, вдруг почернело и па­лахнуло с необы­чай­ной силой... Мы отпрянули от портрета, который заметно сменил свое выражение. Взор вместо умеренного и отрешенного стал чуть насмешливым и укорным — будто доволен, что нас проучил. Лев перекрестился, тяжело задышал и отошел от греха подальше: «Ну и загадки ты, брат, задаешь... Да... мы ж не из богохульства или неверия, а от безмощия своего».

Юрий вспомнил слова отца, сказанные им перед кончиной: «Готов помолиться за каждого просящего, произволящего и неблагодарного», принять на себя грехи Гарина, Гудионова, Ростовщика, Грозного, Павла... даже Голохвостого». «Даже» — это от брезгливости к мелкопакостничеству.

С годами он стал мыслителем и мудрецом. «Личность определяет величие каждого человека в отдельности, и не беда, что мир может никогда не узнать об этой личности». Это были слова из евангелия от актера Олега Борисова.



Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter
Комментарии
1000 символов осталось