Родина-мать зовет!

КАК БЫ СВЕТСКАЯ ХРОНИКА

Алла Пугачева снова "турит" в Украине. Киев, Львов, другие города... Все билеты проданы. Аншлаги, сопли, слезы, старая программа, новый мальчик на время смены балахонов (участник "Фабрики звезд N 5" смазливый Миша Мироненко, которого она трепетно называет "мой Майкуша").

Киевский концерт окончен, еле-еле бредет на служебку дворца "Украина" - усталая, мокрая, - словно разгрузила три вагона угля на ж/д вокзале или 100 лет стояла под тропическим ливнем, как Урсула в романе Маркеса "Сто лет одиночества". Уже на следующий день пребывания в столице отсыпается в речной гостинице, продирает глаза - и... в загородный ресторан "Партизан", где назначена аудиенция с заслуженным артистом Украины Андреем Михайловичем Данилко. Они должны потрепаться о том о сем, обсудить Киркорова и свое совместное участие в новогодней "Песне года" Игоря Крутого (за которое АБ, по одной из версий, обещано 50 тысяч евро, а не миллион долларов, как сообщили некоторые СМИ). В ресторанных планах также - прослушивание и рецензирование новой песни "А счастье есть" для совместного дуэта, который, как стало известно "Бульвару Гордона", увы, не состоится. У АБ стабильный дуэт уже есть: с Галкиным она недавно записала удачный ремикс старинного хита "Две звезды" - для одноименной телепередачи.

В ресторане Данилко глушит дорогую водку, АБ - минеральную воду... Андрей в последнее время, говорят, подсел на хмельное и может с ходу выпить бочку пива (вот люди бесстыжие, все они знают!) - но это внушает населению понятную тревогу как за творческую судьбу одаренного певца и композитора, так и за его фигуру.

Пугачева же сегодня на жесткой диете: парное, отварное, некалорийное, с другим подносом не подходи, а то перевернет его на голову! Поэтому она опять красавица. И лицо ее уже не оплывшее, а как будто застывшее в изысканном артистическом овале. И фигура ее, которой не было почти никогда, вдруг опять нарисовалась - словно над ней поработали компьютерные дизайнеры, как в клипе "В Петербурге сегодня гроза". По украинским сценам нынешней осенью Алла не ходит тучным мешком, а парит-летает-порхает, меняет балахончики, игриво бьет себя по ляжкам, взбивает свою рыжую гривку... В залах - истерики.

КАК БЫ НЕОТПРАВЛЕННОЕ ПИСЬМО

"Дорогая Алла Борисовна, здравствуйте. Не знаю на земле другой такой певицы и "творицы", которая б столь нагло и программно - из года в год - занималась убийствами... своей репутации. Ну что же вы творите? И о чем, блин, говорите (в СМИ, в своих интервью - только этой осенью)? Ну разве может большая артистка выходить с публичными заявлениями о том, что дальнейший виток ее карьеры (после 60-ти) - это сугубо "корпоратив", так называемые пьяные концерты для кагала платежеспособных?

На эти "концерты", согласно вашим же текстам, верстается даже специальный "репертуар", и вы, оказывается, эксклюзивно ради этого обуете на свои больные ноженьки туфли на высоченных шпильках. Потом, возможно, еще и на стол вылезете, да спляшете-споете для русских потных толстосумов: "Любовь - как состояние, любовь - как ожидание...". Споете, сколько попросят, - хоть 100 раз подряд. Лишь бы зелень платили. Тьфу! Любовь - как "нестояние"... На ногах... И еще, дорогая Алла Борисовна, ну сколько можно плакаться в прессе о своей "бедности" беспредельной и пенсии мизерной? Будто вы действительно самая "нищая" дама на всем постсоветском пространстве? И будто бы не читаем в газетах, сколько вам платят Константин Эрнст и Игорь Крутой за различные телешоу (пишут, что порою и до миллиона доходит). То, что развалилась ваша фабрика с чипсами, - так здесь, извините, уже ваши бизнес-просчеты. Крупные артисты даже в свой постпенсионный период зашибают "лимоны", в основном на творчестве, если они, конечно, творят. И прежде чем плакаться, сетовать на свою нищету, вы, милая, вспомните, как люди в вашей стране травятся дешевыми денатуратами, потому что нет копейки даже на дешевую паленую водку. А вы что "творите"?

Здесь уже летит каменюка в огород вашего новейшего безумного репертуара (Попков, Любаша - и, кажется, все). Силы небесные, неужели на одной шестой суши в одночасье вымерли или стали глухонемыми почти все путные поэты, композиторы, аранжировщики, если не могут состряпать первой певице хотя бы несколько съедобных хитов на пару сезонов?

Американцы в тюрьме Гуантанамо пытали пленников посредством песенок Бритни Спирс (их как запускали - так и не выключали в течение суток) - и те, бедолаги, таки не выдерживали, кололись... И вот если бы арестованным в "Матросской Тишине", там, где сидел Ходорковский, врубили хоть на полдня ваши последние песенные триллеры ("Сердце ледяное", "Гадалка", "Спасибо, любовь", "Верю-не верю") - то и эти бы дрогнули, выдав подчиненным Путина какие-то самые страшные "военные" тайны...

Она большая актриса. Это не новость. Даже в ее вечном сценическом обмане никогда не будет снисходительности к публике. И никогда вы не прочтете в ее глазах ницшевское "я пробегаю над вами, как взгляд над грязью". Поскольку в этих глазах (притворно или искренне, неважно) - просьба о понимании... Немолодая я уж, тяжело мне, не судите строго...

И куда же смотрят ваши продюсеры-пиарщики? Впрочем, их нет рядом, почитай, пятилетку, и вы все и везде - сама: в ущерб творчеству, производству, своим же финансам. И куда смотрит дочка? Впрочем, говорят, она лишь отбирает у вас лучшие песенки, оставляя вам огрызки, неблагодарная. Посему и в эфирах пустота. И на душе, как в синем небе, после ливня - чистота.

Дорогая Алла Борисовна, порою хочется взять розги, отвести вас на конюшню - и выпороть там хорошенько. За все эти маневры первых лет начала века - за бездеятельность, за бездарное маринование большого таланта, за безынициативность (как сказала бы Калугина в "Служебном романе"), за украденное счастье нового поколения - узнать вас, настоящую... Но рука, разумеется, дрогнет. Вы - кумир, звезда. Да еще и член Общественной палаты. А с этими не шутят. Посему с уважением и любовью...". Письмо смято, а затем сожжено - ввиду его ненадобности и несправедливости.

КАК БЫ КОНЦЕРТ

Описывать порядок песен в текущей программе Пугачевой - все равно что удивляться последовательности станций в киевском метро: "Крещатик", "Театральная", "Университет", "Вокзальная"... "Не моя это станция, и любовь не моя!" - с вызовом заявляет, стремительно взлетая на сцену. Уж пятый год подряд эта песенка Тани Залужной дает фальстарт всем ее концертам. Затем - "Не плачь, не надо", "Все ушли в осень", "Не сгорю, не расстаю"... Это песни-разминки. Песенки-арт-подготовка - перед чем-то серьезным, значительным. Перед "сеансом черной магии". Когда она уже чуть позже, со своей больной ногой (как и известный булгаковский герой) выйдет на кромку авансцены, прищурится, сделает сердобольную мину и сама для себя безмолвно скажет: "Люди как люди... В общем, напоминают прежних...". И ее люди (на сцене), и она сама - в черном. Все черное - сцена, зал, балахон, жизнь, судьба...

Первый блок этой заезженной программы - как всхлип в чистилище на пути в пекло. Как оскал Провидения перед страшной неизбежностью. Дай-ка еще попою, перед тем, как поджарюсь! Подол ее элегантного балахончика опять развевается, хотя он уже слегка потрепанный и пообгоревший на языках пламени различных костров. Но она опять летит - в зал, на огонь... Ловите! "Сейчас я спущусь к вам, и вы сможете вручить мне цветочки, если они будут".

А "пламя" в зале уже полыхает... Несколько сотен поленьев образуют дикие пробки в проходах зала. Цветы со всех клумб и базаров столицы. Цветочная вакханалия, гигантская оранжерея...

"Ну дайте же пройти...". Они не пропускают, рвутся к ней лавинообразным потоком, тянут ручонки, что-то шепчут в экзальтации... Дальнейшее - непредсказуемо. Она злится, на миг цепенеет, затем останавливается, выбрасывает руку вперед - и ладонью проводит условный магический круг по всей этой цветочной биомассе... "Стоять!" Остановились. Она пошла дальше...

"Что это? Она что, на курсы к Кашпировскому ездила?" - недоуменно спрашивают зрители-соседи, зажавшись в кресле. А она, как Мороз-воевода, уже обошла свои владения, живьем спела несколько походных песенок (среди них две премьерные - "Здесь мы" и "Холодно в городе") и опять в свой грот - в свою сценическую пещеру, в свой чувственный ад... "Как летом роем мошкара летит на пламя, слетались хлопья со двора к оконной раме" - композиция "Свеча горела". Голос надтреснутый. Но она еще распоется.

Затем предсказуемо ожидаемое - "Обмани меня хотя б на час, обмани меня в последний раз..." (очень сильная композиция Павла Есенина "Белый снег"). И уже тут, на этой песне, становится понятно, кто станет главным партнером в ее нынешнем концертном аутодафе... Им станет - стул. Обычный стул с мягкой обивкой, на какой бы даже не плюнул Остап Бендер ввиду его негарнитурности. А она будет искать в этом стуле все два шоу-часа главную опору и основную ось своего сценсуществования - потому что ноги больны, на душе пустота и нет сегодня в ее жизни плеча, на которое могла бы опереться.

Чем дальше шоу - тем важнее этот стул. Потому что следует блок о любви безответной - какой же еще? И она уже не только поет, но и выразительно декламирует стихи собственного сочинения: "Она цеплялась за любовь, как за последнюю надежду (обнимает спинку стула, ласкает ее, словно бы это плечо несуществующего человека), что омолаживает кровь, и носит броские одежды (рука все еще скользит по этой спине...). Она цеплялась за любовь, она счастливой быть хотела. Пусть не хозяйкой, пусть рабой - чужой души, чужого тела (легла на этот стул всем телом, прижалась, как к самому страстному любовнику). Она цеплялась за любовь уже стареющей рукою (ее рука, как ошпаренная, отрывается от тупой древесины, она прячет свою ладонь, словно бы ее стыдно кому-то показать), любовь надменно, хмуря бровь, китайский чай пила с другою. Эх, дура, дура, ты, любовь, не с тем живешь, не тех целуешь, тебя ж как чудо ждешь, а ты...(готова топором раздробить это бездушное чудовище, неприемлющее ее порывов)... уже балованных балуешь! Эх, дура, дура, ты, любовь, вот так умрешь, не зная рая, - и правда, умерла любовь... (тут уже очумевшая аудитория вступает в ее игру, издавая истошные критики : "Нет, Алла, не умирает! Нет!!!")... Ой, дети мои... Любовь ведь тоже умирает" (голова повисла, как на плахе, - конец фильма, хаос в головах...).

После будут разные композиции - старые, даже новые. Гениально исполнит другую "Любовь" ("Там нет меня") - и адское эхо снова отзовется в ее голосовых переливах, в демонических вокализах: то форте, то пьяно, то в жар, то в холод, то вниз, то вверх, то в рай, то в ад. Будет и отличная новая песня "У любви твои ресницы", где обыграет на все 100 процентов кем-то подаренного ей в зале плюшевого мишку, посвятив только ему свою исповедь о последней страсти (так как больше, видимо, некому). И что-то пронзительно-возвышенное и самоиронично-вызывающее возникнет в тот момент - в мгновения ее обреченного танца... с игрушкой. Танца, который нельзя отрепетировать заранее, поскольку это импровиз, мгновенная вспышка ее сценического гения... Только большие актрисы могли выжигать искру из любого бездушного камня, превращая в эмоциональные декорации все, что попадается на их пути, - предметы, интерьеры, зрителей...

Она большая актриса. Это не новость. Даже в ее вечном сценическом обмане никогда не будет снисходительности к публике. И никогда вы не прочтете в ее глазах ницшевское "я пробегаю над вами, как взгляд над грязью". Поскольку в этих глазах (притворно или искренне, неважно) - просьба о понимании... Немолодая я уж, тяжело мне, не судите строго... В этой программе возникнет и второй условный блок, когда она уже вернется из "ада" и напомнит несведущим, что этот мир придуман не нами, так и нечего хныкать - будем веселиться, петь, зажигать!

Балахон - другой, уже не черный, не трагический, а ослепительно блестящий - цвет морской волны, которая омывает ее парусник-концерт. Она поет про звезду, значит, про себя, любимую, - "Гори, гори, моя звезда, над фонарем разбитым!" - и гаснет в зале свет, и снова... она обыгрывает уже свое платье. Горю, дескать, что еще мне остается делать, пусть даже иногда и фальшивым блеском, но на черном фоне - так ярко! И вообще: гори оно все огнем... "Уже неважно, что я пою. Важно, что я просто хожу - туда-сюда..." - скажет она в концерте. И действительно, спорить с этим бессмысленно. Да пой уже все, что хочешь, - хоть опостылевшие песни, хоть указы президента, хоть номера своих счетов...

Уже давно неважно - "что", важно - "как".

А это "как" никто (ни мы, ни она) не может спрогнозировать. Даже гидрометцентры не всегда предсказывают точно природные стихии, а она тоже стихия: "То я злая, то добра - то таинственно печальна... Иногда так сексуальна...". И все остальное в этом духе. В общем, у природы для нее нет плохой погоды. И все ее песни уже очень хороши. И все на ее концерте смешалось в кучу (старые-молодые, геи-натуралы, кони-люди). И длиться этому празднику ровно столько, сколько захочет она сама. И все мои критические "письма" собаке под хвост. И всем ее товаркам по цеху, может, и не стоит стреляться, но новые одежды им прикупить необходимо, поскольку Пугачева своим живым, надрывным, безумным и ранящим концертом будто бы дождем смыла с них все наносные вбуханные инвестиции, оставив этих голых королев сверкать в темном партере обнаженными дурами - бездарными и никому не нужными. Особенно на ее фоне.

Через три года она опять обещала уйти. Но, думаю, этого не случится никогда. Хотя ее 40 лет на сцене - это действительно пытка, затянувшееся безумие и попросту человеческая усталость (тут за год порою все так надоест...). А за 40 лет она уже вроде бы и переиграла все, что только могла. И Арлекино была, и Коломбиной, и Пьеро, и Мальвиной, и Карабасом-Барабасом... Что ж еще от нее ожидать? Знаю что. Сама подсказала...

Главный кульминационный пик ее шоу специально подробно описан - стихи про любовь, за которую она цепляется стареющей рукою... И главный месседж тоже ищите в этом моменте, между строк. "Ой, дети мои..." - это к публике. Это к нам. Уже не зрители, уже не "кровожадные чудовища", которые подпитываются ее энергией. А дети... Родные, беспутные, которых нельзя 40 лет отогнать от ее подола. И если мы дети, то, конечно, она наша Мать. Я бы уточнил - Родина-мать. Без всякого пафоса, а по месту прописки. Потерянная Родина-мать, которая всегда будет только одна и самая любимая, как бы ни перекраивались карты и судьбы... Поэтому, мама, мамочка, ты уж прости меня, дурака...

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter