Льды Времени

Виталий КОРОТИЧ

Время обжигает и торопит нас. Возможно, я устал и бурчу больше, чем надо. Недавно, зайдя в киевский Софийский собор, я попал в толпу туристов, которые веселились, безразлично поглядывая во все стороны, и мальчик громко спрашивал о чем-то у мамы, тыча пальцем в Оранту.

Это совершенно нелепая мысль, но я запретил бы туристам приходить с экскурсоводами в Лавру или Софию — пусть приходят помолиться, если умеют, но не просто так, поглазеть. Хотя почему мы должны быть исключениями, если все крупнейшие святилища Европы, в том числе Миланский и Кельнский соборы, собор Святого Петра в Ватикане и Cвятого Марка в Венеции открыты для любопытных, и, наверное, это правильно, потому что такая красота должна быть доступна всем, верующим и неверующим.

Мы все вместе живем в едином и единственном мире, где тем лучше, чем меньше причин для боли и раздражения. Я, должно быть, завелся потому, что мне с утра киоскерша пожаловалась, что некоторые газеты подорожали, продавщица хлеба сказала, что буханки мельчают, а на Бессарабке торговали марокканской молодой картошкой, и я возмутился, что завозим картофель из Африки. Хотя все, что меня дразнило, было логичным проявлением сегодняшней жизни, как логичным стало наше умение возмущаться по мелочам — повышение цены на бензин или билеты в кино уже воспринимается как неизбежность и раздражает меньше.

Мы сосредоточены на ближнем мире, ближнем круге проблем, и то, что именно в этот момент люди погибают в Ливии, Дагестане, Боснии, Косово, Сомали, Чечне или Руанде, задевает поменьше в силу своей удаленности — географической и душевной. Киев постарел вместе со мной, и времена, когда мы все были сплочены общей бедой, когда в каждом доме висела карта мира с самодельными флажками, воткнутыми в нее для обозначения мест, ставших важными для каждого из нас лично, прошли. Сегодня наши личные проблемы уже не срастаются в общую, и мы уже не прижимаемся плечом к плечу, чтобы, как пел когда-то Булат Окуджава, «не пропасть поодиночке». Хотя есть еще одна великая причина для сплочения, называемая «национальной идеей», но ее никак даже не сформулируют.

Прихожу домой, сажусь на пол у книжных полок и начинаю их разбирать. Это особенное занятие. Я не очень люблю читать старые пожелтевшие книги, но люблю держать их в руках, нюхать, перелистывать. У книг тоже разные судьбы, и они запоминают столько прикосновений рук и взглядов, что их судьбы можно сравнивать с человеческими.

Старые книги для меня перестают быть объектами для чтения, так же, как я иногда стесняюсь садиться в старинные кресла, принадлежавшие знаменитостям. Это набор неизбежностей — человеческие судьбы и судьбы старинных зданий, судьбы книг, мебели, дверных ручек и камней в тротуаре. Мои сегодняшние раздражения тоже неизбежны — многие из них происходят от нестыковки времен и, можно сказать, взаимного неуважения эпох.

Вы, я, каждый из нас вписывается в общий поток дней и старается сохраниться в нем неуниженно. Время обжигает и торопит нас. Наши предки считали, что весна начинается, когда речной бог затылком пробивает лед. Так и мы стараемся протолкнуться сквозь льды Времени.