Народный депутат Украины Надежда САВЧЕНКО: «Тимошенко, Медведчук и Путин имеют общее прошлое, замешенное на деньгах и крови»

«Тимошенко я не верю. Внешне она холодная, как восковая кукла, в то же время понятно, что за этим «воском» кроется что-то другое»

— В предыдущем нашем интервью ты мне призналась: «От любви до ненависти один шаг. Еще в первый день после освобождения я сказала: «Сегодня вы мне цветы дарите, а завтра камни в меня бросать станете. Яйца уже летят, камни пока что нет, но, думаю, могут полететь и гранаты». Все-таки могут?

— Могут. У нас сейчас посреди Киева и стреляют, и гранаты летают. Я к тому же очень часто бываю в зоне АТО — там, где пули свистят и снаряды рвутся, так что возможно все...

— В Киеве похоронили вчера Дениса Вороненкова — экс-депутата Госдумы России, который прибыл в Украину со своей женой Марией Максаковой (также экс-депутатом российской Государственной думы). Он получил украинское гражданство, и на днях его застрелили прямо в центре Киева, рядом с отелем «Премьер-Палас». У него был один охранник, ну а ты сегодня ко мне вообще без всякой охраны приехала — только с сестрой Верой: это как?

— Моя сестра — мой самый лучший охранник, она вытащила меня из российской тюрьмы — она же, если что, убережет и в Украине. Я в нее верю, а вообще-то, от пули ничего не спасет, поэтому защищаться бессмысленно. Если уж дело задумано, ни один телохранитель не защитит, ни восемь. Я пока без охраны справляюсь, а в дальнейшем мне, скорее всего, нужны будут не охранники, а друзья, которые вместе со мной будут готовы за идею отдать жизнь.

— Ты мне как-то сказала: «Вернувшись в Киев, я поняла, что из одного говна попала в другое», а где врагов Украины больше — в России или в Украине?

— Несознательных и тупых больше в России, а подлых — в Украине. Здесь хватает их для того, чтобы не давать нам спокойно жить на протяжении вот уже 25 лет.

— Почему же эти люди ненавидят Украину, как думаешь?

— Потому что очень любят себя, свои собственные интересы и деньги. Для них не имеет значения, Украина это, Россия, Литва или Италия — они грабили бы любую страну, потому что превыше всего ставят себя и ни к чему другому святой любви у них нет.

— Деньги многое решают?

— Власть решает больше — есть люди, больные властью.

— А лично для тебя деньги что-то значат?

— Чем больше их появляется, тем больше я понимаю, что их можно раздавать.

— В Верховной Раде ты оказалась не по своей воле — ты сидела в тюрьме, и вдруг начали поступать различные предложения: так ведь?

— Нельзя сказать, что я подписывала заявление об участии в парламентских выборах совсем уж безвольно или под давлением, но это была своего рода авантюра, — я не знала, что будет завтра, каждый день могла умереть, поэтому мне было интересно ввязаться в драку, а там — посмотрим.

— Когда ты пришла в Верховную Раду, увидела зал, рассмотрела депутатов, которые тебя окружают, первое впечатление было какое?

— Я недавно смотрела твое интервью на NewsONE, где ты сказал, что всех, кто в Верховной Раде сидят, не любишь, не доверяешь им, — вот так же и я. Я почувствовала себя, словно в камере-одиночке — только невероятно шумной и с очень-очень тяжелой атмосферой.

— Но хоть кто-нибудь из украинской власти тебе нравится? Есть такой человек?

— (После небольшой паузы). Есть — например, Виктор Пинзеник. Он не устраивает в парламенте цирк, как другие, думает над каждым законом, принимает взвешенные решения. И еще Юрий Левченко — он также все законы анализирует... Я уверена, что есть еще люди с мозгами, которые сидят в Верховной Раде не просто так, ну а что значит «нравится»? В каком смысле? Как политик? Для этого, наверное, нужно большие достижения иметь, демонстрировать сильную волю и работоспособность. Много кто говорит: «Я хотел-хотел, верил-верил и не сделал» — наверное, на то, чтобы что-то получилось, нужно положить жизнь.

— В прессе и в интернете часто пишут, что Тимошенко, Медведчук и Путин — это одно целое. Ты тоже так считаешь?

— (Улыбается). Это три человека, которые имеют общее прошлое, замешенное на деньгах и крови...

— И на крови?

— Да, и на крови. Такое прошлое никогда не отпускает, оно всегда влияет на будущее, и будущее у них тоже будет общим. Ты же не думаешь, что кровь — это когда ты лично кого-то убил? Кровь — это деньги, отобранные у людей, умерших от нищеты и от горя, это разрушенные судьбы, недолеченные инвалиды...

— Какие у тебя сейчас отношения с Тимошенко?

— Рабочие.

— Вы общаетесь?

— Конечно — в Верховной Раде, если это необходимо.

— А что ты о Юлии Владимировне думаешь? Что она за человек?

— (Пауза). Я, наверное, не так часто о ней думаю, чтобы анализировать... Я ей просто не верю.

— Что-нибудь сделать для Украины она может?

— Я слышала, что у людей, которые приходят во власть, меняется группа крови... За Тимошенко я, как и все украинцы, на протяжении 25 лет наблюдала и ни разу — была ли она при власти или собиралась во власть, как сейчас, — я ей не поверила. Не могу это ощущение объяснить — это интуиция... Не думаю, что для Украины она может что-нибудь хорошее сделать.

— Я тоже много лет за ней наблюдаю, и мне она в отличие от многих других политиков интересна, а тебе?

— Внешне она холодная, как восковая кукла: я думала, это только с экрана телевизора кажется, но нет — и в жизни, рядом то же самое ощущается. В то же время понятно, что за этим «воском» кроется что-то другое. Не скажу, что она мне интересна, — скорее, я была бы с ней осторожна.

«То, что не выйду из тюрьмы, меня не пугало: в любом случае вышла бы — живой или мертвой»

— «Верховная Рада, — сказала ты мне, — это «Титаник», который идет ко дну». Почему же с этого «Титаника» не уйдешь, не убежишь?

— (Улыбается). Я умею плавать.

— Ты разве не допускаешь мысли о том, что нужно встать и уйти, о чем мы с тобой говорили неоднократно?

— Я допускаю, что сама для себя расценю это как слабость, а я перед серьезными преградами не пасую.

— Ты всегда сильная?

— Всегда!

— И даже момента слабости у тебя никогда не было?

— Бывает агрессия или мандраж — как правило, это заканчивается тем, что я сажусь перекурить и иду дальше.

— Когда ты оказалась в российской тюрьме, в таком тяжелом для женщины положении, ощущение слабости у тебя было?

— Нет. У меня, к сожалению, ни одной сигареты не было, но и ощущение слабости отсутствовало.

— У тебя же критические дни тогда были...

— Это не делает женщину слабее — это просто тот женский груз, с которым учишься жить. Дело житейское — такая неприятность случилась, но ничего страшного...

— В камере хотя бы однажды ты ощути­ла себя несчастной, всеми брошенной узницей, которая никогда оттуда не выйдет?

— Нет, ни единого раза. То, что не выйду, меня не пугало: в любом случае вышла бы — живой или мертвой. Я неизменно была собранной, постоянно злой, все время была на стреме, в состоянии борьбы.

— Ты готова была умереть?

— Легко.

— Почему?

— Потому что однажды в жизни я для себя это решение приняла — когда стала военным. Я прекрасно знала: эта профессия предполагает то, что каждый день ты можешь умереть, а с другой стороны, любой человек каждый день может умереть — в результате автомобильной аварии, от какого-то несчастного случая. Задумываться об этом не стоит — все равно умрем.

— Но вот сейчас ты выйдешь на улицу — а там весна, весенние запахи и все по-другому, и так хочется жить...

— А я и живу!

— Тем не менее ты и сегодня умереть готова?

— Желание жить не означает, что ты не готов умереть, одно другому не мешает, и когда каждую минуту готов умереть, каждую минуту жизни ценишь гораздо выше, чем если думаешь, что будешь жить вечно.

— Президентские и парламентские выборы состояться в Украине уже осенью могут?

— Могут.

— И что тогда?

— Исключительно путем выборов ничего не изменится, потому что ЦИК, как и вся политика, балансирует на том, что представители власти просто снова поменяются местами — кто кого переиграет. Будет ли готов украинский народ сделать правильный выбор? Думаю, он уже готов, а к осени будет готов еще больше.

— Как ты оцениваешь самосознание украинцев?

— Время от времени люди меня разочаровывают, а иногда возвращают к жизни — это зависит от того, какого человека ты по дороге встретил. Иногда кажется, что ради таких людей не стоит жить, рисковать, стараться, а потом вдруг встречаешь кого-то и думаешь: если хотя бы один такой человек существует на свете, значит, все не зря — работай!

— То есть в целом разочарования в народе у тебя нет?

— Нет, я просто привыкла очень многое людям прощать — их слабость, трусость... Я понимаю, что идеальными люди быть не могут и одинаковыми тоже, поэтому стараюсь не утратить способности замечать в них что-то хорошее.

— А ты понимаешь, что 10 процентов — это социально активные люди, которые хотят перемен и что-то для этого делают, а 90 процентов — сплошное болото?

— Это статистика, факты — так уж устроен мир. 10 процентов — это даже много...

Думаю, что больше всего людей будит горе — когда оно становится общим для всех (в Украине оно сейчас определенной территорией ограничено), и тогда те 10 процентов становятся волонтерами, идут добровольцами на фронт... Во время Второй мировой войны, когда война шла по всей стране, очень много людей открыли в себе больше хорошего, чем плохого. Не хочется, чтобы и в этот раз понимание далось нам такой же дорогой ценой, но я надеюсь, что хороших и думающих людей скоро станет больше.

«Стану ли я президентом? Если это нужно будет украинцам, — стану»

— Ты заявляла, что уверена в своей стопроцентной победе на выборах президента Украины, — президентом ты станешь?

— Богу виднее. Когда меня спрашивали, я говорила, что на тот момент в случае проведения выборов стану. Сейчас ситуация изменилась. Стану ли? Если это нужно будет украинцам, всем святым, добрым силам, которые хотят что-то изменить, — стану.

— Ты представляешь себя, Надю Савченко, в кресле президента Украины?

— (Улыбается). А что, это кресло — какое-то особенное? Я думала, это такой же стул, как и тот, на котором сейчас сижу, но сомневаюсь, что буду очень долго в кресле, на одном месте, сидеть. Я и в Верховной Раде-то усидеть не могу — я там больше стою.

— Что будешь делать, если вдруг изберут президентом?

— Предприму ряд четких последовательных шагов с расчетом на будущее — лет на 10 вперед. Первый шаг — это обязательная перепись населения...

— Для чего?

— Чтобы знать, как поменялась демографическая ситуация в Украине, сколько у нас сейчас инвалидов и малообеспеченных семей, сколько представителей среднего бизнеса — людей, которые могут себя обеспечить, сколько украинцев куда переехало, сколько выехало за границу и в какую страну... Эту информацию необходимо знать, чтобы понимать, ради кого ты работаешь как президент.

Шаг второй: закрепить в Конституции импичмент президенту (путем референдума, народного вече) и обязательно этим пользоваться. Ну и отзыв депутатов всех уровней необходим — начиная от сельсоветов и заканчивая Верховной Радой: это смена политической системы в целом.

По сути, это республиканский набор действий. Есть демократия, а есть республиканство. Демократия, как я понимаю, — это когда люди выучили, воспитали политическую элиту и доверяют ей, говорят: «Мы вам доверяем, мы вас не контролируем и знаем, что вы будете соблюдать наши интересы». Наша страна называет себя демократической, но политических элит в ней нет — есть так называемые гибридные вожди. Республиканская форма несколько иная: мы вам доверяем, но мы вас и контролируем — это власть, которая формируется снизу вверх, при условии обязательного контроля.

Я считаю, что когда людям раздадут власть и полномочия на местах и когда самосознание людей вырастет до понимания того, как ею правильно пользоваться, президентство как таковое в Украине больше не понадобится.

«Я — проект ФСБ? У ФСБ не хватило бы на такой проект таланта. Я — самородок»

— Виктор Медведчук — это демон или человек, которого демонизировали?

— Я с ним не знакома, а оценить человека могу тогда, когда хотя бы увижу его взгляд. Возможно, во время следующего нашего интервью на этот вопрос отвечу.

— Ты разве с Медведчуком не знакома?

— Нет.

— И совсем никогда с ним не встречалась?

— Никогда и даже по телевизору вижу его не так часто, чтобы хорошо представлять, как он выглядит.

— А Вера, твоя сестра, с ним знакома?

— Знакома.

— Как часто они общаются и о чем?

— Не часто и исключительно по вопросам освобождения пленных. К Вере обращаются родители, которые хотят забрать своих родных с той стороны, и просят свести их с Медведчуком — Вера помогает им обмениваться контактами. Если необходимо о ком-то поговорить, за кого-то попросить, передать, что есть какая-то информация, которая может помочь, она общается с ним лично.

— Я очень много слышал о том, что ты — проект ФСБ России. Скажи: это правда?

— (Улыбается). У ФСБ не хватило бы на такой проект таланта. Я — самородок.

— Народный депутат Андрей Лозовой сказал: «Есть основание считать, что Савченко не сидела в российской тюрьме — это был спектакль», а один из представителей украинских спецслужб, мой товарищ, подтвердил мне, что ты действительно в российской тюрьме не сидела, а находилась все это время на базе ФСБ в подмосковном городе Балашихе, — это так?

— Есть основание считать, что народный депутат Лозовой — дурачок, а твой друг из спецслужб или идиот, или велика падлюка.

— Уже после освобождения из заточения ты ездила в Россию — это было согласовано с российской стороной?

— Нет, для них это было такой же неожиданностью, как и для украинской стороны. Они меня действительно принимали по факту, действительно не знали, что с этим делать. Уже потом, во время трехсторонней встречи в Минске, я общалась с представителем Российской Федерации, который сказал, что такого шага они никак от меня не ожидали.

— Позже ты посетила оккупированную часть Донбасса — под чьи гарантии?

— Ни под чьи.

— Вот просто так — села и поехала?

— Никто не может дать гарантии от пули, от снаряда, от разрыва при переходе линии огня. Я, если ты заметил, часто делаю какие-то заявления...

— ...неожиданные...

— ...ну, возможно, поэтому объявила, что готова ехать на Донбасс, поскольку после первой встречи в Минске не вижу смысла проводить там вторую, и что вторую нужно проводить в Донецке, а третью — в Киеве. Это было своего рода предложение, медийный вызов. Через какое-то время мне ответили, так же медийно, что Савченко может приехать на оккупированную территорию и мы ей там гарантируем безопасность, но не гарантируем безопасность в Киеве. Это и было «приглашение», а дальше уже — исключительно мое дело: как я туда доберусь и какие гарантии там получу. Я понимала, что при пересечении линии разграничения не может быть никаких гарантий, ну а там поняла, что вряд ли нужна им в плену еще раз...

— Я абсолютно уверен, что разговаривать с Захарченко или Плотницким вовсе не имеет смысла, тем более таким уважаемым людям, как Леонид Данилович Кучма, потому что ключи от решения донбасской проблемы — в кармане у Путина. Зачем тебе было общаться с Захарченко и Плотницким?

— У них в кармане может быть «напильник».

— Что они за люди — Захарченко и Плотницкий?

— Они разные. Плотницкий — хитрый философ, Захарченко упертый и очень быстро думает.

— Это хорошо?

— Когда он твой противник — это опасно.

— Они относятся к тебе с уважением как к офицеру?

— Лучше спросить у них.

— Когда вы общались, как это происходило? Был накрыт стол или вы просто сидели и разговаривали?

— В Минске все организовали так, чтобы мы не имели возможности друг в друга чем-нибудь запустить, — на столе не было даже кофе. Это был просто стол в кабинете — мы беседовали часа три с половиной, наверное...

— Ого!

— Конечно, переговоры — дело нелегкое: только потом кофе уже попросили...

— Уважение с их стороны к себе ты почувствовала?

— Я бы сказала, да. Общались мы, конечно, в резком тоне, но с соблюдением субординации.

— Они понимают, что будущего у них нет?

— Понимают.

— И что хотят делать дальше?

— Не сдаваться.

— Как они, на твой взгляд, закончат?

— Если пожалеют свою шкуру, сбегут.

— Куда?

— В Россию, а если не пожалеют — умрут...

— Сбегут в Россию?

— Ну а куда же еще им бежать?

— А в Украину могут? В обмен на гарантии государства?

— Не при этой власти.

«Встретиться с Путиным мне хотелось бы. В первый и в последний раз»

— Встретиться с Путиным тебе бы хотелось?

— В первый и в последний раз.

— За твоей судьбой следил, затаив дыхание, весь мир, в том числе и лидеры ведущих стран — от США до Германии. Ты с кем-нибудь из них встречалась?

— Практически со всеми. Была на круглом столе в НАТО, где присутствовали, наверное, все западные лидеры — там со всеми и виделась. Ко мне подходили, здоровались, говорили добрые слова. Позже отдельно общалась с Далей Грибаускайте.

— Кто из этих политиков произвел на тебя самое яркое впечатление?

— Каждый по-разному. Очень большой поток информации, много впечатлений. Я на лету ловила — какими могут быть люди, какой может быть дипломатия, особенно зарубежная, как необходимо себя вести, насколько собеседники искренни... Это был интересный опыт.

— Одна из твоих коллег, народный депутат Украины Татьяна Рычкова, сказала, что, находясь на Донбассе, ты подстрекала наших бойцов возвращаться в Киев и атаковать Банковую, — это действительно было?

— Я бы, наверное, сказала, что бойцы меня подстрекали. Всякий раз, когда останавливалась на блокпостах, меня спрашивали: «Ну когда вы уже там все решите? Сколько это еще будет продолжаться?». Это были обычные разговоры, которые происходят повсюду, только в цивилизованных странах это называется «гласность», а у нас — «вывернем как захотим», поэтому против меня разными структурами возбуждено уже четыре уголовных дела, в четырех направлениях — их пытаются довести до конца по приказу сверху.

— Блокада Донбасса нужна?

— Какая из них — та, которую устроили люди, или та, которую устроила власть?

— Та, которую устроили люди...

— Люди не могли поступить по-другому. Необходимо показывать, что в Украине не так, с чем не справляется власть, указывать на ее ошибки, а блокада, которую делает власть, уже не нужна, потому что все эти действия нужно было предпринимать начиная с Крыма, чтобы не было войны на Донбассе. Потом нужно было объявлять военное положение, закрывать границы, очень жестко разбираться с тем, где видна рука России, чем она владеет, — всюду, начиная с банков и заканчивая заправками, включая все структуры, особенно военные и силовые, в которых и сейчас остается очень много российских эфэсбэшников. Все это нужно было делать последовательно и планомерно, а от своих людей нам отказываться невозможно, и блокировать их тоже не стоит.

— Ты заявила, что Донбасс можно вернуть только за счет сдачи Крыма...

— Было не так. Я тогда находилась в студии телеканала «112 Украина», а Георгий Тука по телефону говорил, что Донбасс можно вернуть мирным путем. Я сказала, что если мирным путем, то только за счет сдачи Крыма. Нужно хорошо понимать, что мирного пути у нас больше нет: когда три года идет война — это уже не мирный путь.

— Что же делать нам с Крымом и Донбассом? Они вообще вернутся или нужно рукой махнуть: пускай, дескать, делают что хотят, а мы будем строить свою, новую, Украину?

— В истории ничего не бывает вечного, поэтому все встанет на свои места, все вернется. Как скоро? При этой власти не вернется ничего, а если у новой власти, которую люди выберут, будет желание объединить Украину, вернуть разум и сердца наших людей, а также наши территории, тогда можно будет что-то изменить.

— Надя, а хорошую власть люди могут выбрать? Они на это способны?

— Способны и могут, но все зависит не от того, как голосуешь, а как считают голоса, поэтому без эволюционно-революционного пути тут не обойтись. Я абсолютно уверена в том, что на будущих выборах итог подсчета голосов будет очень сильно отличаться от реальных результатов, и этот момент нельзя упустить. Нужны поддержка и контроль со стороны Запада — если западные политики хотят в конце концов получить мирную Украину в качестве надежного партнера, нужны и политическая воля тех, кто идет к власти (она, конечно, будет у каждого — вопрос только в том, для чего), и сознание людей...

— Сколько еще, по-твоему, будет длиться война?

— Одному Богу известно.

— Еще один Майдан в Киеве возможен?

— Возможен, и не один — но для чего?

— И что тогда?

— Ничего. Майданы делаются людьми, война идет на деньгах и на крови, и так будет всегда. На этот раз не Майдан нужен — нужно придумать что-то другое.

— Ты Украину любишь? Тебе за нее больно?

— Каждый день...

— Что с Украиной будет?

— Я верю, что все будет хорошо. Что сейчас нужно стране, которая переживает такие потрясения? Это же как взлеты и падения — когда выходишь на взлет, имеешь возможность совершить квантовый прыжок... Украинцы — очень гордая нация, очень смелая. У нас за последнее время много горя было, но мы проснулись, и еще украинцы любят землю, понимают, что такое собственность, это люди работящие...

— ...хозяйственные...

— ...искренние. Украина всегда была хуторянской, как говорится, страной и такой и останется. У нас есть шанс — децентрализация, но не та, которую сегодня пытается провести президент, замыливая глаза Европе, а та, которая придет реально. Когда Украина поделится на экономически жизнеспособные общины, которые будут выбирать свое представительство и контролировать своих чиновников, когда точно так же поднимется власть снизу доверху — тогда и выстроится Украина, в которой будет абсолютно новая форма правления, какой сейчас в мире еще нет.

«Да, людей убивала. Много ли? Не всех считала...»

— Надя, скажи: ты лично людей убивала?

— Да.

— Много?

— (Удивленно). Такого вопроса мне еще не задавали. (Подумав). Не всех считала.

— А как это происходило? Из оружия или как-то иначе?

— Из оружия, конечно, — из чего еще можно убить? Не голыми же руками... Я была на двух войнах — в Ираке и в Украине. Как это происходило?.. (Усмехается). А что именно ты хочешь услышать? Что при этом чувствуешь? Или как пуля вылетает?

— Как происходит убийство?

— В боях — первой я никогда не стреляю.

— Этих людей тебе жаль потом было?

— Нет.

— Они тебе снились?

— Нет.

— Никогда?

— Никогда.

— По «закону Савченко» на свободу вышло много убийц и рецидивистов, а криминогенная ситуация сейчас и без того ужасающая. Не жалеешь о том, что внесла в Верховную Раду этот закон?

— Нет, не жалею, закон был правильный — жалею, что убийцам и рецидивистам в Украине такие маленькие сроки дают. В России мне, например, 22 года дали, а у нас максимально 15 лет дают, а если больше, то это уже пожизненное. «Закон Савченко» правильный, я считаю. Сейчас в него внесены изменения, довольно справедливые — если в текст добавить еще и меры пресечения для следователей, ищущих «стимул» в работе (с тем, чтобы они не могли действовать вне закона), тогда вообще все будет правильно. Такой закон сейчас выписывается, в том числе Еленой Сотник и группой депутатов. Я уже ознакомилась с ним, поняла его суть и считаю, что два этих закона дадут возможность украинской правовой системе осуществить прорыв в справедливость.

— Смертная казнь в Украине нужна?

— Какое-то время будет нужна.

— И за что нужно к ней приговаривать?

— За то, что больше никогда не должно повториться. Да, это не гуманно, скажут в мире, этого делать нельзя, но в Китае, например, к смертной казни приговаривают за коррупцию. Считаю, на какое-то время смертная казнь необходима — чтобы приучить людей к тому, что существуют рамки закона.

— Согласно «закону Савченко», из тюрем вышли в том числе люди, которые удерживались там несправедливо, — я это хорошо знаю. Кто-нибудь из них спасибо тебе сказал?

— Да. Мне было приятно это услышать и посмотреть в глаза тем, кто прошли такой же путь, как я, и стали свободными.

«При власти в Украине жиды: Гройсман, Вальцман и Тимошенко»

— Много ли в российской тюрьме ты встречала людей, которые были несправедливо осуждены и сидели?

— Такие всегда есть. Нельзя сказать, что сидят только невиновные (каждый знает, виновен он или нет), но такие, повторяю, есть, и в России их достаточно много.

— На одном из телеканалов я недавно слышал, как в ответ на реплику телезрительницы о том, что в Украине сейчас «еврейское иго», ты это подтвердила, уточнив, что наша власть действительно имеет «не украинскую кровь». Ты что же, не любишь евреев?

— Я ничего не имею против евреев — я не люблю жидов. Я уже неоднократно говорила, что нет плохого народа — есть плохие люди, и есть они в каждом народе. Есть украинцы, а есть — хохлы, есть русские, а есть — кацапы, есть поляки, а есть — ляхи. Украину очень трудно назвать антисемитской страной, потому что на два процента проживающих в ней евреев при власти их — процентов 80.

— Кто же у нас из евреев при власти? Скажи, чтобы я хоть знал...

— (Улыбается). Сами евреи говорят, что евреев там нет, что те, кто при власти, — как раз жиды.

— Ну, тогда назови, кто у нас из евреев (или из жидов) при власти...

— Ну, мы же тест ДНК не делаем, но если по традиции на фамилии ориентироваться, то это Гройсман, Вальцман — настоящая фамилия Порошенко...

— ...Порошенко — Вальцман?!.

— По-моему, так его фамилия звучит...

— Впервые слышу...

— Это Юлия Тимошенко, девичья фамилия которой также имеет еврейские корни, депутаты Борислав Береза, Логвинский... Они не скрывают, что это их национальность, придерживаются религии... Есть, повторюсь, большая разница между жидами и евреями, и, наверное, когда женщина говорила, что у нас «еврейское иго» (скорее всего, она хотела сказать «жидовское иго»), то прежде всего имела в виду то, что в Украине при власти находятся не лучшие представители своей нации.

— Это и украинцев касается?

— Абсолютно. Власть не украинская по крови — об украинском народе она не заботится. Там могут быть представители самых разных национальностей, но когда все они становятся властью, группа крови у них меняется. Крови народа она не соответствует, не является кровью украинской, и потому мы так плохо живем.

О евреях мне рассказывали в том числе и родители, которые пережили войну, — например, о враче-еврее, который спас в селе очень много людей от угона в Германию. Он раздавал им известь и объяснял, как вызвать появление язв на руках, и таких примеров множество. Никогда нельзя по одному человеку обо всем народе судить — каждый индивидуален, всегда есть огромное количество хороших людей, но есть и подонки.

— Ты, следовательно, не антисемитка?

— Нет, и не расистка — я прежде всего уважаю в человеке человека.

— Духовный отец крымско-татарского народа Мустафа Джемилев, который после твоего освобождения тебя обнял (а ты не давала себя обнять никому — я уже не говорю о том, чтобы поцеловать), сказал мне, что сейчас бы этого не сделал, — ты об этом жалеешь?

— Пусть об этом жалеет Мустафа Джемилев. Я знаю традиции Востока и мусульманства, знаю, что при встрече у них люди обнимаются — это честь, уважение, почитание. Я могла не позволить себя обнимать никому (в западном мире, например, достаточно рукопожатия), но с представителями мусульманского мира обнимаюсь всегда — так нужно, и это мое уважение к ним.

— Я внимательно написанную тобой в тюрьме книгу «Сильне ім’я Надія» читал... В жизни тебе много пить приходилось, а сейчас пьешь?

— (Улыбается). Да, конечно.

— А что?

— Вино, водку, ликер, воду — когда что нравится, то и пью.

— Сколько водки ты можешь осилить за вечер?

— Говорят, после первой бутылки обычно не помнишь — трудно посчитать (смеется).

«К личной жизни у меня очень прагматичный, мужской подход: беру сколько хочу, когда хочу и кого хочу»

— Что происходит сейчас в твоей личной жизни? Есть ли у тебя парень?

— У меня есть Украина. Все почему-то думают, что человеку обязательно нужна личная жизнь, поскольку без этого жизнь не полная.

— Подожди, но ты красивая женщина — и как же без личной жизни?

— Личная жизнь — это не один парень...

— ...а два-три?..

— (Улыбается). У меня к этому очень прагматичный, мужской подход — я беру сколько хочу, когда хочу и кого хочу, поэтому не ограничена. Человек полноценен, когда чем-то живет. Кто-то живет ребенком, кто-то — искусством, кто-то — работой, кто-то — идеей... Я живу Украиной, и для меня это не пустые слова.

— Каким должен быть парень, чтобы ты смогла его полюбить и чтобы он был с тобой рядом?

— Таким, который меня выдержит, который спасет Украину.

— Он должен быть сильнее тебя или слабее?

— Сильнее меня не сможет быть никто — он должен быть равным по силе.

— Недавно ты кардинально сменила имидж: я видел тебя в эфире одного из телеканалов — настоящая красавица! Думаю, после этого у тебя кавалеров прибавилось....

— Да их и до того хватало, однако, как тогда, так и теперь, я не обращаю на это внимания, к тому же в троллейбусах или трамваях со мной не знакомятся, а интернет я не читаю.

— В Верховной Раде кто-нибудь из депутатов-мужчин недвусмысленные намеки на отношения тебе делал?

— Нет. На самом деле, каждый в сексуальном плане болен по-своему... Пошлые шутки иногда, конечно, проскакивают, но это зависит уже от уровня воспитания, культуры. Каких-то серьезных предложений не было.

— Когда ты служила в армии, много чего слышать от мужчин приходилось?

— Много.

— А какие-то необычные ухаживания были?

— Необычные? Как-то я у одного парня спросила, трудно ли меня любить, и он ответил, что трудно меня не любить... Бывали интересные парни, с которыми мне было приятно, но чаще всего режиссером этого театра была я, поэтому нетипичных поступков в отношениях было больше с моей стороны, чем со стороны мужчин.

— Это правда, что когда ты служила в Ираке, тебя то ли принц, то ли кто-то еще хотел выкупить — даже командиру калым предлагал?

— Да, это был принц Эс-Сувейры, и хотя я к этому тогда с диким непониманием и просто со смехом отнеслась, сейчас понимаю, что, в принципе, для них это было совершенно нормально, а для меня — несерьезно, конечно.

— Сколько же принц за тебя предлагал?

— 300 тысяч долларов — это довольно много, потому что две с половиной тысячи у них — это калым за женщину, а 50 тысяч — это голова террориста.

— И ты не соблазнилась?

— Да я даже не понимала, что это, для чего и при чем тут деньги? Деньги-то, кстати, шли не мне — командиру: меня покупали, как вещь, и я должна была просто замуж выйти. Я на это не соблазнилась (улыбается).

— Ты и в театре играла, и сексом по телефону занималась, и в телешоу «Битва экстрасенсов» участвовала — чем дальше нас удивишь?

— (Улыбается). Удивлю. Я удивлять умею.

— В программе «В гостях у Дмитрия Гордона» ты экспромтом исполнила народную песню «Ой, у вишневому саду», а если я сейчас предложу Наде Савченко что-нибудь спеть?

— (Без колебаний). Проверим, в голосе ли я. (Поет):

Місяць по небу ходить,
Пісню свою заводить,
Зорі за ним співають голосні.
Місяць мене питає,
Знаю я чи не знаю,
Як ти мене кохаєш уві сні.
Я кажу «ні», не знаю я, не знаю...
Доля моя, кохаю я, кохаю...

— Браво, Надя! Скажи: ты — счастливая женщина?

— Я счастливый человек, а это больше, чем счастливая женщина.

— Когда Украина станет счастливой, как думаешь?

— Станет. На этот раз станет.

— Что для этого еще нужно сделать — тебе, мне, другим людям, которые нас сейчас читают?

— Надо никогда не сдаваться — до последней капли крови, до последнего вздоха. Не сдаваться и верить.

— Шансы есть?

— Шансы есть всегда — их не может не быть.

— Если бы тебе сегодня сказали: «Чтобы Украина была счастливой, ты должна принести себя на алтарь», ты бы это сделала?

— Сделала бы, но поскольку я теперь в политике, проверила бы, не зря ли горела Жанна д’Арк, не зря ли распяли Христа.

— А как ты думаешь, не зря?

— Думаю, не зря, ведь добро даже в самые сложные времена побеждает. Просто в этот раз нужно уже не оплошать, не ошибиться.

— Больше не оплошаем?

— Не должны!

Записала Татьяна ОРЕЛ

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter