Композитор Владимир БЫСТРЯКОВ: «Майдан — это не народное движение, а разборки Левочкина с Клюевым, кто ближе к телу Януковича»

«Целоваться с Лайзой Миннелли было гораздо приятнее, чем с маршалом Буденным»

— Володя, на ваших песнях прошли мое детство и юность, и как человек, це­­ловавший в свое время самого маршала Буденного, вы уже и сами стали, по-мо­ему раритетом. Почему, кстати, и при каких обстоятельствах вы Буденного целовали?

— Это было празднование 300-летия воссоединения Украины с Россией, 1954 год... Я полухулиган-полупионер...

— ...вундеркинд...

---

---

— ...да, у истоков фарцовки стоял, и вот, значит, поскольку в первом классе учился, меня в числе других цветы партийно-правительственной делегации вручать отобрали, которая из Москвы приехала.

За два дня до этого я умудрился с Владимирской горки скатиться и ободрать себе все колени — понятно, что какой октябренок Володя Быстряков будет теперь цве­ты вручать? Бабушка над моими коленками два дня колдовала, и в результате они каким-то чудом зажили, и я, значит, пошел.

У меня даже снимок где-то есть: я с цветами в шеренге детей иду... Смотрю: такие серые плащи габардиновые, а тогда наши партийные функционеры примерно так, как сейчас в Северной Корее или в Китае одевались — во все одинаковое, чтобы не выделяться. Среди них я такие знакомые усы, маршальские звезды увидел и подумал: «О, дядя Буденный!». Я, значит, сразу к не­му, но не только я его разглядел — еще какие-то сорванцы, которые со мной стояли. Я их локтями так растолкал — это были мои первые в жизни попытки прорываться, потому что потом мне пришлось часто людей локтями расталкивать... Я к Буденному подошел, цветы вручил, а он взял и меня рядом на трибуне поставил — тогда так было принято. Мы парад смотреть начали, и, как сейчас помню, мне как-то отличиться хотелось, и я решил его поцеловать. С одной стороны, чужого дядю целовать вроде как-то неудобно — он же не свой, а с другой — отметиться надо, чтобы было потом чем до­ма похвастать (а там уже поляна готовилась). Мы в коммунальной квартире жили, соседи все знали...

— Что это был за район?

— Начало Десятинной улицы, сейчас — как раз напротив МИДа.

— Хорошо вы жили...

— Очень хорошо — я там родился. У нас в коммуналке диктовые (фанерные) перегородки стояли, через которые было все слышно...

Я, в общем, сказал: «Можно, дядя Буденный, я вас поцелую?». Он спросил: «А за что?». — «А за все!» — я ответил: поцеловал его, и мне сразу неинтересно стало (улыбается), потому что программу выполнил. Спустя много лет я решил эти кадры разыскать, подумал, что где-то же они долж­ны храниться.

— И сохранились?

— Конечно! В Центральный кинофото­архив имени Пшеничного поехал и кино­журналы того времени начал просматривать: нет, нет, нет, нет, и вдруг даже монтажер воскликнул: «Да вот же вы!» — она меня через столько лет узнала! Смотрю: да, действительно Буденный меня на руках держит, которые...

— ...немало беляков порубали, да?

— Да (смеется), которые свои усы щекотали, Ленина трогали, Сталина. Такой вот был случай, поэтому сейчас, когда где-нибудь на концертах я выступаю, спрашиваю аудиторию: «Знакомы ли вы с человеком, который в свое время целовался с Лайзой Миннелли, Маршалом Советского Союза Семеном Михайловичем Буденным и был в гостях у Джины Лоллобриджиды?». Весь зал отвечает, что такого человека, конечно же, нет, а я говорю, что есть, и он перед вами (улыбается)...

— «Дети, это я!»...

— Да, дети, это я!

— С кем же было лучше целоваться — с Буденным или с Лайзой Миннелли?

— С Лайзой Миннелли, конечно. Это интересная была история. Ира Дерюгина с подачи Кобзона пригласила меня в Москве в ресторан — маленький такой, «Селена» на­зывался. Как сейчас помню, он автоматчиками был оцеп­лен, потому что у Кобзона тогда очень большие проблемы были.

— Это 1995 год, наверное...

— Да, его в Штаты не пускали, и вот автоматчики это кафе оцепили, и после совершенно шикарного концерта, буквально у входа, Лайзу Миннелли я встретил. Ира меня к ней подвела и как композитора из Киева представила, а у меня песня «Хай, Америка» в исполнении Таи Повалий была, и диск с этой композицией я Миннелли пре­зентовал. Она меня поцеловала, я ее в ответ (улыбается)...

— ...потом опять поцеловала?

— Нет (смеется), я ей сказал...

— ...Хватит!»?..

— ...что у нас есть обычай. А у меня шикарный английский — со словарем и домофоном, что называется, так вот, я на своем английском с домофоном сказал ей, что у нас есть обычай три раза целоваться...

— «Поцелуй меня, потом — я тебя, потом вместе мы расцелуемся»...

— Да (смеется), а я тогда еще был на Регине женат, и у нее в тот момент колени подкосились, потому что она увидела, как вся эта охрана напряглась...

— Она просто понимала, что вас из семьи уводят...

— Не уводят, нет, но целовался я с западной звездой просто беспардонно — Лайзу я обожал. Недавно концерт Джуди Гарленд просматривал, в котором и Лайза участвовала, — у них очень похожие голоса, практически один в один, но Миннелли поярче, у нее какой-то наркотический блеск глаз, и я до сих пор помню: ког­да она на меня посмотрела, я понял, что она меня всю жизнь ждала. Меня, идиота (смеется)...

— Она это тоже наверняка поняла...

— (Смеется). Она магией воздействия на людей обладает, так что целоваться с ней было гораздо приятнее, чем с Семеном Михайловичем.

«Кому-то нужно, чтобы страна сегодня была разругана, а общество развалено»

— Я знаю, что Майдан 2013-2014 годов вы не приняли, о чем неоднократно говорили, — почему?

— Нет, что такое принял или не принял? Я на этом Майдане бывал, наверное, чаще, чем ты, скажу тебе честно, правда, на Грушевского — мне было интересно, потому что такой открытый протест народа впервые случился. Я понимал, конечно, что есть там и режиссеры, и звукорежиссеры, и троица, которая на основной сцене Майдана «стриптизила», но я на Грушевского был, и там немного другие люди стояли.

Много честных было, много таких, которым некуда было с Майдана уходить, потому что их бы поодиночке всех повязали, и много обиженных. У кого-то бизнес отняли: Виктор Федорович со своими, у кого-то родственника мажор задавил, кто-то суд проиграл, потому что судью «подмазали». Много людей из Крыма было — я с ребятами из Феодосии, Севастополя познакомился. Они мне сказали: «Нас на трибуну не пускают, там — тільки українською мовою, а мы за справедливостью приехали». Собственно говоря, начинался Майдан, как мне кажется, без вмешательства американцев.

— То есть изначально это народное движение было?

— Позже я понял, что нет, это были разборки Левочкина с Клюевым — кто ближе к телу, и потом, Виктор Федорович так всем надоел: уже у своих «отжимать» начал. Пони­маешь, в чем дело? Все эти разговоры о политике немножко мне человека напоминают, у которого в кармане десятка долларов (не тысяч, а просто десятка), и он в кази­­но в Монте-Карло приходит, за стол садится, где на кон десятки тысяч долларов ставят, и со своей десяткой играть начинает...

— Нельзя, в общем, не за свой стол садиться...

— Вот и я о том же. Я даже на Facebook написал: «Ребята, что мы копья ломаем, чего до хрипоты спорим, зачем ненависть друг к другу множим — ведь это кому-то надо». А действительно кому-то нужно, что­бы страна сегодня была разругана, а общество — развалено, а там, где развалено общество, разваливается и страна. Какая может быть консолидация?!

— Володя, но если о Майдане говорить, за что абсолютно бескорыстно вы­шел я? Меня, как и моих друзей, американцы, Левочкин или Клюев туда не выводили — мы просто в Европу хотели. Янукович сказал: «Ребята, идем в Европу», а потом вдруг, за несколько дней до саммита ЕС в Вильнюсе, заявил: «А мы уже туда не идем, идем в Россию», и лично меня это «подорвало», потому что в Россию мне не хотелось...

— Дима, прости, но я не верю, потому что это слишком наивно. Тебя что, до этого в Европу не пускали? Ты никуда не ездил?

— А при чем тут поездки? Я за европейские ценности, я хочу, чтобы...

— ...какие ценности?

— Я скажу, какие...

— Давай.

— Уважение к отдельно взятой личности, социальная защита, образование, здравоохранение — мало?

— Ну это, так сказать, на одной чаше весов, а на другой — наша непроходимая, непреодолимая, непобедимая коррупция, которая перетягивает все. Стремление власти воровать, понимаешь? — а все эти европейские ценности... И потом, они там очень разные — гей-ценности, например, которых я не понимаю.

— Вам что, гей-парады не нравятся?

— Не нравятся.

— А почему?

— Не знаю.

— И вас в гей-параде поучаствовать не тянет?

— Не тянет — я, так сказать, традиционной ориентации.

— И вам это еще не надоело?..

— Нет, и понимаешь, в чем дело? Я верующий — посты не соблюдаю, в церковь не хожу, но знаю, что содомия — один из грехов Господних: это моя точка зрения.

— Но вы же в сфере искусства работаете, у вас наверняка очень много друзей и знакомых оттуда...

— Да, у меня есть друзья-геи, но на парады они не ходят и мне свои ценности навязать не стремятся. Впрочем, я о другом: в Дании, например, совершенно отвратный обычай массово дельфинов убивать су­ществует, и если ты этого не сделал, взрослым, мужчиной не считаешься...

— В Испании тоже коррида...

— Я, кстати, на последней корриде ХХ века в Испании был. Там интересно: первый ярус испанцы занимают, а второй — иностранцы, и на первом ярусе черт знает что творится, просто бардак: кричат, орут, подушки бросают, а на втором — иностранцы в ужасе сидят: как можно убивать животных?!

«Вместо того чтобы уровень жизни поднимать, у нас уровень патриотизма на голодный
желудок поднимают, ребята со свастикой ходят, зигуют. Эпоху Гитлера напоминает, но тот перед войной народу достойное проживание обеспечил»

— Понятно, тем не менее апологеты «русского мира» ездить лечиться в Европу или в Америку предпочитают, детей в Европе или в Америке учат, бабки, наворованные в России, в Европе или в Америке хранят — благами западной цивилизации пользуются и при этом восхищаются: «Какой прекрасный наш «русский мир!». Отвратного цинизма в этом вы не находите?

— Я нахожу в этом совершенно точную копию нашего общества и наших правителей — то же самое: дети учатся там же, бабки не меньше, чем из России, выводятся...

— Ну и куда нам идти? Туда, куда своих детей и бабки наши вожди отправляют или в загнивающий «русский мир»?

— Понимаешь, Дима, мы под боком у очень сильной, экономически развитой страны находимся и пытались с ней не считаться, более того, очень долгое время хамить. Эта полоса с Ющенко началась и дальше пошла, это опасная вещь, с одной стороны, а с другой — мы от целого ряда преференций отказались, которые нам сотрудничество с Россией давало, начали свои заводы пилить, потому что они экономически с Российской Федерацией были связаны. У нас «Мотор Сич» совместно с Россией работал, а теперь уже нет, она себе, так сказать, замену, нашла. «Антонов» — то же самое, и таких заводов по Украине масса. Мы всю нашу промышленность распилили и продолжаем страну банк­ротить — это видно, и чем можно оправдать, я даже не знаю. Мы сейчас в таком царстве абсурда живем, которого за всю мою жизнь я не помню. Мы уже жили в царстве абсурда...

— ...советском...

— При большевиках, да — там нас дедушку Ленина учили любить, рассказывали, что у нас самое счастливое детство и так далее, и тому подобное, но я понимал, что истине это немножко не соответствует, видел, как в 1968-м войска в Чехословакию вводили, как еще раньше, в 1956-м, Венгрию давили.

— А вам это не нравилось?

— Очень не нравилось — все это как свои личные потери воспринимал. Я Афганистан переживал — в 79-м, по-моему...

— ...да, в декабре...

— Почему мы туда поперлись? Потому что старики нами руководили, которые ни черта не смыслили, — все эти брежневы, устиновы, сусловы и так далее, но мы из одного абсурда попали в другой, у нас, вместо того чтобы уровень жизни поднимать, уровень патриотизма на голодный желудок поднимают, у нас ребята со свас­тикой ходят, зигуют и так далее. Эпоху Гитлера напоминает, но тот перед войной народу достойное проживание обеспечил.

«Слава Украине!» я не кричу и не скачу»

— Володя, а можно я вас как умного человека спрошу?

— Давай.

— Вы понимаете, что те, кто зигуют и с портретами Гитлера ходят, делают так по заданию России в рамках гиб­ридной войны? Вы это осознаете?

— Все может быть — сейчас все настолько запутано...

Я не могу понять: почему здесь спираль абсурда закручивается? Почему у нас, например, русскоязычные книги запрещают? Почему нельзя фильм на русском языке пойти посмотреть и вообще нельзя фильмы смотреть? Почему, допустим, Машкова сниматься в Одессу не пустили? Почему ряды врагов множатся? Почему люди не могут относиться к чужому мнению спокойно?

— Хорошо, вы — умный человек, который любит свою страну и понимает, что она из разных людей состоит — кто-то свою молодость изучению классиков марксизма-ленинизма посвятил, кто-то по-украински говорит, кто-то по-русски, кто-то по-мадьярски, и чтобы ее сшить, чтобы она едина была, нужно на компромисс пойти: «Хочешь по-мадьярски говорить — пожалуйста, но изучай украинский» — и так далее. Вы от­да­ете себе отчет, что люди, которые де­лают все наоборот, и есть враги Ук­раины и управляются из России для разжигания гибридной войны?

— Получается, что Украинский институт национальной памяти господина Вятровича — это тоже агентура Путина?

— А у меня два ответа на этот воп­рос...

— Ну?

— Или они дураки, или агентура...

— ...или дороги (смеется)...

— Третьего ответа у меня нет, потому что страну надо сшивать, объединять, но нельзя делать это на ненависти...

— А кто же ее будет сшивать? Александр Невский? Дмитрий Донской? Кутузов? Кто, скажи?

— Должны государственные деятели появиться, которые провозгласят: «Ребята, давайте жить в мире»...

— Хм, а откуда они возьмутся? Дима, а ты не думал, что правящие классы очень здорово позаботились о том, чтобы случайные люди там, наверху, не появились, чтобы харизматичные личности не оказались?

— Да, позаботились, конечно, — зачистили все...

— Вот представь себе: ты, которого я уважаю, завтра баллотироваться в президенты захочешь, да?

— Не захочу...

— Не захочешь. А вдруг захочешь? Или, допустим, я — что для этого нужно? Прежде всего бюджет, без него ничего не будет. Только так, пустая болтовня...

— ...100 процентов...

— Ну, вдруг у меня он найдется? За два дня выяснится, что этот бюджет путинские корни имеет, а за четыре — что нас с Путиным одна и та же вечно пьяная нянька нянчила: понимаешь, в чем дело?

— А за день до выборов вас вообще убьют...

— Да, а за день — убьют. Эта самая власть очень четко себя обезопасила. По­мнишь, был такой Кушнарев, которого во­время убрали, Кирпе тоже уйти помогли. Эти люди в какой-то степени альтернативой являлись — правда или нет? И как-то очень странно Кравченко «ушел» — дважды сам в себя выстрелил: вот так вот, то есть одна и та же засаленная колода остается — Юля, Муля, Пуля, Вити и так далее, и лидера я не вижу. Ты видишь?

— Нет...

— Вот и я нет, понимаешь? — и когда мне говорят, что вот, ребята воюют и все такое прочее, я спрашиваю: за какие идеалы они сражаются? За какую-то виртуальную Украину и такое же будущее? Ну давайте, покажите мне, за кого? За Ваню, Петю, Сашу, Сережу? Все это настолько абсурдный характер приобретает, что концов найти не могу.

— «Слава Украине!» — кричать вы любите?

— Я вообще не люблю ничего кричать, кроме как «Я люблю тебя, жизнь!».

— А скачете периодически?

— (Смеется). Ну это же все...

— Не скачете, да?

— Дело не в этом. Это даже не статисты — просто ребятам сказали: «Давайте, нужно скакать» или по 50 гривен выплатили, как массовке на любом ток-шоу...

— Не ожидал, что, признавшись, что вы не скачете, так прилюдно проколетесь, не ожидал...

— Что делать? (Вздыхает)...

— Сноровку потеряли...

— К сожалению, не скачу — ну что уж те­перь? Бывает такое...

— Вы сказали, что американцы наш народ перессорили. Не любите Америку?

— У меня к ней двойственное отношение. С одной стороны, то, что они у себя сделали, как жизнь обустроили — это очень здорово, и поэтому флаги у себя на домах от чистого сердца вывешивают, но то, что в мире они вытворяют, что в Ливии (которая когда-то совершенно прекрасной страной была) после своего вторжения оставили, что в Ираке, Сомали, Югославии на­­творили... И я понимаю, что есть две Аме­рики: одна для их граждан создана, а другая — политиканы. Эти всевозможные Байдены, Мак... Господи... «Биг Маки», короче...

— Маккейн...

— Да, Маккейн. Они сюда как хозяева приезжают, и я видел, как они себя ведут — просто по-хамски...

— А россияне себя так не ведут?

— А россияне нам газ по 60 долларов давали, если ты помнишь...

— Ну потом уже не по 60 долларов...

— Обожди, и россияне колоссальные деньги за трубу перечисляли, которая ржавеет...

— Кому — нам?! Кому-то, но не нам...

— Да нет, Украине, — правильно или нет? — но Виктору Андреевичу захотелось с 60 на 230 перейти...

— ...а потом и на 460 долларов, по-моему...

— Да, и на 460 — это тоже агентура, ты полагаешь?

— Агентура доллара...

— (Смеется). Понимаешь, когда Януковичем Харьковские соглашения были подписаны, тут такой вой среди национал-озабоченных людей поднялся, что, мол, продали Украину, еще что-то, а потом американцы приехали, третий этаж СБУ забрали, свой флаг вывесили, и я понял, что вот они действительно наши хозяева. Нуланд с этими печеньками как для безработных при­летела — они к нам примерно так же, как к африканцам, относятся.

— Хорошо, после того как Россия на Украину напала, — а отрицать этого мы не можем... Ну, я точно не могу, потому что Крым отняли, просто украли — вот взяли чужое и забрали, как и часть Донбасса, в результате чего 10 тысяч человек убито, а сколько обездоленных, без­руких, безногих, психически не­уравновешенных и так далее, сколько горя? Это же не мы сами себе причинили — это же кто-то с оружием пришел, «Буками», «Градами», черт-те с чем, кто-то это сделал, правильно? И это — Россия: вот после всего этого вы ее по-прежнему лю­бите?

— Ты считаешь, что это Россия сделала, а я, например, читал, что Георгий Тука — бывший губернатор Луганской области, сказал, что, по его мнению, российских войск на Донбассе нет, и Надежда Савченко — Герой Украины — тоже...

— Я с этим категорически не согласен...

— Ну вот, это твоя точка зрения, но есть и другая. Россия разная, как и Америка, можно ее политику не любить, но отказывать нам в общении с людьми культуры, артистами... Нам, по сути, в этом плане кислород перекрыли, понимаешь? Российские театры сюда не ездят, среди российских звезд кино и эстрады куча врагов — это что, тоже агентура Путина?

«Если бы у нас конфедерация была, если бы не начали с самолетов Луганск бстреливать,
войны не было бы»

— Володя, мы с вами знаем, что артисты — это особая порода людей, и не случайно Колчак когда-то сказал: «Не трогайте проституток, артистов и кучеров — они служат всем режимам». Я понимаю, какие эмоции двигали Олегом Павловичем Табаковым или Марком Ана­тольевичем Захаровым, которые подписывали это знаменитое письмо в поддержку аннексии Крыма, — каждому из них ближе свой театр, дети, жены и так да­лее, а все остальное — пропади оно пропадом. Это я могу понять, но почему Олег Павлович, такой любимый нами, прекрасный актер и режиссер, организатор, назвал украинцев «убогими»? Зачем это? Это что, так наши куми­ры долж­ны поступать, которых мы обожали?

— Понимаешь (вздыхает), Олег Табаков — это не истина в последней инстанции. Я тебе могу сослаться в ответ на статью Ларисы Скорик, которая написала, что, извини, украинцы за 25 лет не смогли полноценного государства создать, что любая пре­зидентская кампания — коммерческая...

— Допустим, однако это наши внутренние дела, мы сами разберемся, но россиянам зачем сюда вмешиваться? Зачем лезть?

— Табакову зачем? У него своя точка зрения, понимаешь? Нужно спокойно относиться к мнению людей, которое ты не разделяешь...

— Мы и относимся спокойно и говорим: «Олег Павлович, больше вам в Ук­ра­ину не надо». Имеет право Ук­раина, которую конкретно Олег Табаков обидел, сказать ему: «Дядя Олег Пав­лович Табаков, сиди дома, работай там, не приезжай сюда и не зарабатывай тех денег, которые раньше ты тут зарабатывал»?

— И заодно, значит, все картины и спектакли с его участием вычистим, да?

— Нет, это глупость — как и картину «Ликвидация» запрещать...

— Тут тоже можно сказать, что все это агентура?

— Ну а когда Пореченков на Донбасс приезжает и в сторону позиций украинской армии стреляет, это что, нормально?

— (Молчит). Я не видел...

— ...а я видел...

— Ты видел кадры, где он в нашу сторону стреляет?

— Ну, не только я — весь мир видел...

— Знаешь, есть один анекдот хороший: «Куме, а підемо тому москалику пику начис­ти­мо!». — «А якщо він нам?». — «А нам-то за що?!». (Улыба­ется). На Донбассе, если уже зашел о нем разговор, все с чего началось? Не с России, а с того, что Донбасс за конфедерацию выступал...

— Ну какой Донбасс выступал? Выступали люди, которые на Донбассе паразитировали, этих несчастных шахтеров обдирали...

— Дело не в этом...

— Там, Володя, олигархи командовали — мы же это понимаем, которые детей в копанки загоняли, и они им грязные деньги там добывали...

— Дело тут немножко в дру­гом, смотри... Это все хорошо, но конфедерация и Донбасс, который право голоса имеет, означают, что никаких разговоров о НАТО и Европейском союзе для Украи­ны быть не может. Вот это — крае­угольный камень всей проб­лемы, а не то, что там копанки-шмопанки и что-то еще, по­нимаешь? Если бы у нас конфедерация была, если бы не начали с самолетов Луганск обстреливать, войны не было бы — уверен.

«Из Америки была дана команда аннексии Крыма не препятствовать»

— Хорошо, Крым украинский был?

— А ты знаешь, как Кучма выборы во второй раз выиграл? Весь Крым листовками с надписью: «Второй государственный язык — русский» обклеил...

— ...ну и правильно...

— ...и все, а потом бросил. Просто киданул!

— Да ладно, никого Леонид Данилович не киданул...

— А что «да ладно»? Смотри, получается, что тенденция существует: есть люди, которые как черт ладана боятся того, чтобы русский вторым государственным языком стал, потому что на этом вся американская политика держится...

— Хорошо, Крым украинским был?

— (Задумался).

— Ну да или нет?

— После 54-го года.

— Был?

— Да, а до того — РСФСР.

— В 1975 году Cовещание по безопасности и сотрудничеству в Европе в Хельсинки было. Границы неприкосновенны?

— Так.

— Будапештский меморандум о га­ран­тиях безопасности Украины 1994 го­да — границы неприкосновенны?

— Так.

— То есть Крым украинский?

— Так.

— А Кенигсберг, нынешний Калининград, российский, правда?

— Да.

— А Сахалин российский?

— Ну.

— Так история распорядилась. Все — границы неприкосновенны, так почему надо приходить и забирать Крым?

— А почему в Косово референдум провели и его самостоятельным сделали?

— А где мы и где Косово? Мы о своем Крыме говорим...

— Но у нас Крым автономной республикой был — правда или нет?

— Да...

— Они имели право референдум проводить или нет?

— Надо Конституцию смотреть — не готов ответить...

— Они провели референдум и большинством голосов...

— ...под российскими автоматами?

— Ну как это под российскими?

— Как это? Когда в Крым «зеленые человечки» пришли...

— «Зеленые человечки» ничего не делали, они там не стреляли, но из Америки была дана команда аннексии Крыма не препятствовать, потому что США компромат на Россию нужен был — вот и все...
Это условие большой, очень крупной игры, в которой ни наши правители, ни тот же Путин, может, крупных ролей не играют.

— Хорошо, то есть Путина в ловушку заманили, да?

— Да.

— Американцы?

— Есть такая тема, да.

— И Путин повелся и голову в эту ловушку положил, да?

— Да, но через референдум положил или просто оккупировал, скажи? Он же не оккупировал.

— Ну а что такое референдум?

— А что такое референдум?

— Референдум под автоматами российских солдат, которые туда вошли...

— Ну под какими автоматами? (Смеется)...

— Ну как же, 25 тысяч российских военных в Крыму находилось...

— Дима, у меня там тесть живет, в Симферополе...

— И он за Россию...

— Они все за Россию...

— Согласен...

— Они все русскоязычные и против ук­ра­инизации были, которую им навязывали. Они этого языка не понимали — он трижды хорош, но они его не понимали ни в юриспруденции, ни в математике, ни в точных науках...

— ...а им его навязывали и на компромисс с ними не шли. Согласен, до­пустим. Вам Крым и Донбасс в составе Украины нужны? Для полного счастья...

— Мне все равно.

— Вам лишь бы Киев был?

— Дело не в этом. У меня своя внутренняя планета, свой внутренний Киев есть, и нигде мне ничего не принадлежит, только внутри самого себя, потому что сейчас, кроме всего прочего, мы в такие условия поставлены, при которых даже наши квартиры могут за неуплату услуг ЖКХ отобрать, понимаешь, да?

— Абсолютно...

— То есть чем дальше, тем больше мы чувствуем себя на своей земле квартирантами, а ты о патриотизме мне говоришь. Мы здесь ничего не имеем! Все это этим дядям (пальцем наверх показывает) принадлежит! Одному — электроэнергия, и как он захочет, так и будет нам руки выкручивать, другому — газ: о каком патриотизме может идти речь?

Скажи мне, пожалуйста, Дима, кто у нас в правительстве, парламенте, где-то еще, я не знаю, за наши права борется? Власть сама по себе существует и только для того, чтобы самообогащаться, а мы там ни при чем, понимаешь?

— С этим согласен...

— Мы на тихое, медленное вымирание идем — вот и все, и в этом плане ты тоже будешь говорить, что это происки Путина?

— Нет...

— Это ведь очень удобно...

— Нет, это происки наших олигархов и власть предержащих...

— Угу.

— Дальше идем. Куда лично вы хотите — в Европу, Азию или в Россию?

— Я не знаю, куда я хочу (смеется), я спокойно ездил в Европу, когда «железный занавес» рухнул, — так же, как и в Америку, и в Азию. Кто меня туда не пускал, скажи? Куда мне еще нужно было стремиться? Все это — филькина грамота, потому что народ заманили на Майдан тем, что европейские пенсии, зарплаты и работу пообещали. Откуда?! Страна разваливается, какие пенсии? Какие заработки? Сейчас все урезают, и потом представь себе на минутку, что в разгар этого Майдана ты бы туда вышел и сказал, что, знаете, ребята, через какое-то время русский язык запрещать будут. А ведь его запрещают! Ссориться с теми, с этими будут, цены на ЖКХ взвинтят — много бы народу на Майдане стояло?

— Нет...

— И я думаю, что нет. Это просто большое надувательство было, и то же самое — с курсом на Европу. Какая Европа?! О чем речь?! Да, хотел еще вот что сказать: я недавно читал, что 750 тысяч украинских туристов на европейских просторах рас­творились. Может, для этого сейчас дан был безвиз? Не исключено — чтобы люди на заработки в Россию не ездили. Возможно — один из вариантов.

«Караченцов приехал в Киев в разгар Майдана и попросил меня туда его отвезти»

— Ваши песни Алла Пугачева поет, Валерий Леонтьев, Александр Малинин, Ирина Аллегрова — общение с ними и с другими известными россиянами продолжается?

— Давно уже нет, потому что немножко вся эта парадигма поменялась. Там, как и везде, собственно, есть среди композиторов монополисты, которые все в своих руках держат и никого к себе не пускают, особенно людей со стороны, какими бы хорошими их песни ни были. Очень мало исполнителей, допустим, как Саша Малинин или Ира Аллегрова, которые могут себе позволить быть автономными, — все остальные...

— ...зависимые...

— Да. Там четверка есть: Дробыш, Матвиенко, Крутой, Меладзе — это люди, которые тот бизнес держат и свои песни, как мне рассказывали, прямо вместе с эфирами продают, уже, так сказать, с гарантией. Сейчас же главное — раскрутка.

— Вас с Николаем Караченцовым, который в тяжелом состоянии находится, многое связывает. Как он сейчас?

— Легче — в том смысле, что речевой аппарат у него немножко восстановился. Недавно я ему позвонил, он в Болгарии был (там его сын дом купил), и вдруг Люда, жена, сказала, что Коля трубку взять хочет. Раньше такого не было, потому что он не­много...

— ...заторможенный был...

— Аутист, просто когда работа кончилась — все, смысл жизни для человека потерялся, а от этого и тонус, и его внутренние атмосфера и тональность зависели. А тут трубку он взял и прохрипел: «Привет! Это я. Ну как там дела?»...

— Ух ты!

— Да, ему тяжело, он связками говорит, и в этом плане Люда прос­то героическая женщина — жена декабрис­та, которая на кон все поставила. Многие ее не понимают, ругают, особенно после того случая, когда она Колю в машине перевернула, —причем в тот же день (только годы спустя) и на той же трассе, тем не менее жизнь у нее, конечно, не сладкая. Постоянно нужно на няньку тратиться, которая везде с ними ездит, — она сейчас в их семье номер один, если что, сразу грудью: «Нет, никуда!». Когда Коля сюда приезжал...

— ...уже после Майдана?

— На Майдан...

— ...ого!...

— Как раз в его разгар он вдруг мне сказал (голосом Караченцова): «Вези меня туда, я хочу посмотреть», и нянька вот так стала (раскидывает руки), как Матросов на амбразуру: «Я не пущу!». Я: «Спокойно!», а Люда: «Ну пустите, ведь он посмотреть хочет». Она у них уже number one — есть такие люди.

— Как вы относитесь к спискам российских артистов, которых нельзя в Ук­раину пускать?

— Абсурдно все это, глупость в высшей степени! Понимаешь, чем дальше, тем больше я вижу, как режим агонизирует, — эту крышку закручивать, того не пускать, другого: они просто кость бросают, чтобы было о чем говорить. Помню, за Наташу Королеву я заступился, которую в Киев не пускали...

— ...когда у нее бабушка умерла...

— Да, так я на себе ощутил, как кто-то отмашку дал, и на меня вдруг каскад ругани и проклятий обрушился. Я подумал: «Ребята, вы все равно что стадо» — как-будто их взяли и направили: раз — и они на одного человека гавкают...

— И я тогда за Королеву заступился — она киевлянка, у нее бабушка умерла...

— А на меня как поперли, аккаунт мне обвалили! Писали: «Ты приедешь во Львов, мы тебя растерзаем». За что?! За Наташу Королеву?! Ребята, мы в абсурде живем! Как курочка, которой зерна насыпали: вот Наташа Королева — здесь клюем, вот Пореченков — тут, и не видим, что над нами, по большому счету...

— ...«Вихри враждебные веют над нами»...

— Не-не-не, просто идет дерибан, вывод средств из страны, и все, что угодно. Это над нами, а чтобы мы туда (показывает пальцем наверх) не смотрели, нам здесь Наташу Королеву дают, Ани Лорак, еще кого-то — мы такими мелочами живем. Знаешь, очень многим то ли какой-то жизненной активности не хватает... Находят ее в ругани в Facebook или других соцсетях, причем настолько они там...

— ... изощрены....

— ...да. Я как-то к ним обратился и сказал, дескать, ребята, чем больше ругаться вы будете, тем больше мы наше общество будем раскалывать, а это кому-то нужно. Оно и так расколото, и при такой ситуации страну расколоть — это как два пальца об асфальт.

— Мне кажется, вы немножко советским человеком остались — мне это только кажется?

— Ну как? Я в то время сформировался, но это не значит, что я советский человек, — это означает, что вырос в системе, при которой уважали пенсионеров, где общественность, если ты не работал, на тебя с укоризной смотрела, пальчиком грозила и трудиться заставляла, понимаешь? У нас действительно счастливое детство было... Сейчас же за все нужно платить, платить, платить, а работы нет, денег нет. В Европу нас пустят — интересно, а с чем? С дырявыми карманами? Окно Овертона у нас, как никогда, сегодня работает, аж гудит.

«Нужно, чтобы какой-нибудь Моисей по пустыне 40 лет нас водил, пока мастодонты не вымрут и новое племя не народится»

— Что в сегодняшней Украине больше всего вам не нравится?

— Ложь. Ложь снизу доверху и ненависть, которую люди друг к другу питают, потому что часть общества настолько зазомбирована, что это невооруженным глазом видно. Вот как только человека встречаю, который аргументов не понимает, а тупо уверен, что у него и то отняли, и это, я спрашиваю: «Кто у тебя что забрал?». У меня — ничего, извините, пожалуйста, потому что Крым — это дело тех, кто живут в Крыму, а Донбасс — тех, что на Донбассе. Представь себе, что с Донбасса люди пришли бы и начали бы тебя учить жить так, как, по их мнению, нужно, — ты тоже возмутился бы, правда?

— Да они и пришли при Януковиче — в огромном количестве...

— Да, и начали здесь хозяйничать, и страну в бандитский общак превратили. Это понятно, но знаешь, больше всего отсутствие перспектив пугает и лидеров. Я вижу, что станет хуже, что будут гайки закручиваться, но чем больше этот вентиль заворачивать, тем сильнее он может рвануть, да так, что потом костей не соберешь.

— А чудо возможно или нет?

— Очень на Трампа надеялись, он нормальным хлопцем пришел, но ему руки сразу же повязали. Я чувствовал, что так будет, — тут же скандал с запретом на въезд мигрантов возник, шум насчет сближения с Россией поднялся. Там все не так просто, и сейчас получается, что вроде основные игроки есть — Трамп и Путин, и все смотрят: если они сблизятся, значит, здесь чемоданы начнут паковать, а если нет, тут дерибанить продолжат, но, оказывается, там еще некое лобби имеется, которое сверху.

— Вы сказали: «У власти в Украине не­здоровые люди, зачастую со справками»...

— Ну так наш спикер со справкой — это известно...

— У Парубия справка?

— Говорят, да — об умственной неполноценности. Ну так поговаривают — я не знаю, не присутствовал...

— И много людей со справками?

— (Смеется). Не знаю, но говорят, что есть, и я смотрю, чем они в парламенте занимаются — это на голову не налезает. Во-первых, драки, во-вторых, затыкание друг другу рта, а потом, как очаровательно они своих коллег сдают — снятие неприкосновенности со своих вчерашних товарищей подписывают. Это театр, причем такой паршивый!

— В интервью «Бульвару Гордона» вы сказали: «Надоело чувствовать себя лохом, которого разводят политики на пять порядков ниже тебя интеллектом» — и добавили: «Новые выборы ничего не дадут — к сожалению, нам нужно переизбирать народ». Я этой формулировкой восхитился, я полностью с ней согласен, но как же народ переизберешь?

— Нужно, чтобы какой-нибудь Моисей по пустыне 40 лет нас водил, пока мастодонты не вымрут и новое племя не народится.

— Вы Моисея знаете?

— Такого Моисея, к сожалению, нет (смеется)...

— Знаю, но не того...

— Да, не того.

— Вы сказали: «По национальности я человек и киевлянин». Вы действительно коренной киевлянин, хорошо знающий и любящий свой город, а вот сегодняшний меняющийся Киев вам нравится?

— Конечно же, нет. Во-первых, Киев не­киевским стал, потому что здесь много при­езжих. Мне, знаешь, очень хорошее фото как-то на Facebook показали — воскресенье, совершенно пустой город и подпись: «Киевляне разъехались по домам». Это, с одной стороны, смешно, а с другой — горько, потому что, если бы это настоящие киевляне были, они не дали бы Подол застраивать, не позволили бы небоскребы в исторической части города возводить. Понимаешь, беспредел творится, который и при Ющенко, и при Януковиче был, когда склоны Днепра разрыли и для дяди Вити вертолетодром поставили, которым он никогда и не пользовался.

— То есть в Киев эмигранты приезжают и начинают тут черт-те что вытворять, да?

— Вот я как бы сверху смотрю: я спокойно большую часть своей жизни жил, и вдруг какие-то люди пришли, которые начали мне рассказывать, что я не на том языке говорю, не так мыслю, не в те церкви хожу — навязывать начали и вместо того, чтобы улучшением жизненных условий заниматься, в святая святых человеческой натуры залезать стали. Сейчас предлагается вообще церковь Московского патриархата упразднить и все этому товарищу-расстриге отдать, но какое они имеют право вообще, в принципе?! Как можно этих людей назвать? Конечно, оккупантами, потому что они пришли ко мне, и если посмотреть, где они родились, киевлян среди них почти нет. Раз-два и обчелся — Кличко и еще кто-то, но все остальные — пришлые люди...

— ...и ушлые...

— И ушлые, да, и, как правило, при всех президентах идеологией у нас почему-то выходцы из западных областей керували.

«Жена младше меня на 36 годков, а теща — на 16»

— Володя, теперь о веселом...

— Давай.

— На сколько лет вторая жена вас младше?

— На 36 годков, но это незаметно — я ее состарить стараюсь (смеется). Шутка... Ну не может она за мной угнаться, что делать? — вот не может, и все. Утром возмущается: «Что ты меня будишь? Мне еще 17 минут осталось поспать! Нет, 11, а ты меня будишь!». Я ей отвечаю, что давай-давай, сейчас зарядочку сделаем, водичкой обольемся...

— ...давай-давай...

— Такие вот у нас есть моменты, тем не менее живем, друг друга любим.

— Теща тоже вас младше?

— На 16 лет — ее в срочном порядке замуж выдавать нужно, так что, если у тебя какие-то завалящие красавцы с мошной денег есть, пожалуйста, обращайтесь (улыбается).

— У вас четверо детей, и когда в 62 года вы очередного ребенка родили, Илья Ноябрев воскликнул: «Ты что, протекаешь?»...

— (Смеется). Ну, он, по-моему, годом позже протек, понимаешь? Это заразная вещь: там и Чекалкин, и тот же Армен Борисович...

— ...текут все...

— Да, так что я не удивлюсь, если у Армена Джигарханяна потомство появится, я даже буду это приветствовать.

— Какая у Армена Борисовича с Виталиной разница в возрасте?

— Ему 82, ей 38 — ну вот так, но люди друг друга не по Facebook нашли и не в карты выиграли. Когда ему было плохо, она свое плечо подставила — это не тот случай, что миллионера или кого-то еще поддержала. Это нездоровый, стареющий человек, которому помощь нужна...

— ...но какой хороший!

— Хороший, конечно. И мудрый. (Голосом Джигарханяна): «Вова, Вова»...

— Не суетится...

— Нет, он свою мудрость несет, и все от него ее ожидают, а он ею делится.

— Еще один брак с девушкой, которая еще моложе вас будет, в принципе, возможен?

— Нет, у меня на это просто не хватит сил.

— Устали?

— Не потому, что устал, — слишком много чувств своей жене и детям отдаю. Я не хвастаюсь, просто это такая данность — зачем мне кто-то другой? Меня все вполне устраивает. Оля не разжирела — это раз, не обвисла, она молодая. Она такая: «Давай, Володя!», то-се — туда-сюда меня дергает. Сейчас мы с ней такой романс колоссальный записали — класс!

— Вы несколько книг-баек о знамени­тостях издали — очень оригина­ль­ный жанр, вы классно это делаете, вы вообще замечательный рассказчик. Да­вайте какую-нибудь яркую историю вспомним, наших читателей повеселим...

— Про Леонтьева и презервативы хочешь?

Значит, это в 80-е годы было... Как-то Валера деньги за свои концерты получил, карманы у него оттопырились, мы с ним в районе Пассажа шли, уже где-то чуть-чуть поддали и тут смотрим — детская аптека: товарищ Айболит стоит, мартышки вокруг висят... Я спросил: «Валера, а как ты думаешь, тут презервативы продаются?». Он: «Да ты что, какие презервативы?! Детская аптека — там только тальк, пустышки и больше ничего». Я предложил: «А давай по­спорим!». Он поинтересовался: «На что?». Я сказал: «Если там вдруг презервативы имеются, ты их на все деньги, которые у тебя есть, купишь», а в то время из­де­лий этих в продаже не было...

— ...да вообще ничего не было...

— И я скажу, почему. Был только один завод — Баковский, который презервативы и скафандры для глубоководных работ выпускал, и ощущения в этих презервативах были примерно те же, что и в скафандрах, но зато стопроцентная гарантия. Они, в общем, в дефиците были, поэтому, когда через какое-то время в город невест Иваново я поехал, весь двор скидывался деньгами, чтобы я им презервативы привез, которые там в продаже были, потому что в Иваново женщины в основном работали.

Короче, мы с Валерой поспорили, а узнаваемость — моментальная. Мы в эту аптеку зашли, весь персонал вывалил, и «мамка» нарисовалась — директриса. «Боже мой, Валерий Яковлевич! Вам «Алкозельцер», наверное, или что-то сердечное?» — спросила. Он: «Нет, мне — «противников» детей». Она задумалась, конечно, — он ее в неловкое положение поставил, пробормотала: «Ага, «противников» детей... Ну, вы знаете, сейчас это дефицит, но как для вас найдем — несколько штук. А сколько вам нужно?». Он вытащил деньги, с ненавистью на меня посмотрел и сказал: «На все!».

Она обалдела и эти презервативы начала выносить — вот такую (показывает) упаковку. «Валерий Яковлевич, а зачем вам они нужны?» — поинтересовалась, а Леонтьев тогда в Ворошиловграде, теперешнем Луганске, работал. «Понимаете, у меня товарищ женится, так ему до конца жизни хватит, а вообще, скоро 1 мая, мы их гелием надуем, распишем «Мир, труд, май!» и на свободу выпустим», — ответил Леонтьев.

Мы вышли, у него немножко изменившаяся была физиономия, в руках он эти презервативы держал. «Ну на, понеси хоть немного!» — попросил он, на что я ответил: «Нет, спокойно, ты проиграл!» (улыбается).

— Вы непревзойденный мастер анек­дотов, и я бы еще попросил вас какой-нибудь рассказать...

— Оце, значить була така Ярославна Київська, і мешкала вона на Подолі, на розі Почайниньської і Нижнього Валу, і засватав її батько, Ярослав Мудрий, за французького короля Генріха під кодовим названієм «Чотири». Такий порядковий номер — чотири дріб один, і це вона до нього у гості збиралася і кілька дарунків з собою взяла, і серед них був найсмачніший — шмат сала кіло так на 10. Приїхала вона у цю Францію, сало на стіл жбурнула і каже: «Генріху, а ну поріж!», а французам так це слово сподо­ба­лося, що вони свою столицю назвали Париж! А сало з’їли...

— Напоследок, раз уже вы о Подоле заговорили... Когда-то на улице Сагайдачного, которая тогда имя Жданова носила, кинотеатр «Буревестник» стоял, и я попрошу вас еще о нем спеть. (Поет).

— В кинотеатр «Буревестник»
После той большой войны
За полпачки «Беломора»
Проходили пацаны.

И смотрели, что хотели,
В десять лет и даже в семь,
И, как водится, балдели
От запретных в детстве тем.

И была соседка Клава,
Двадцати веселых лет.
Тетки ахали: «Шалава»,
Мужики смотрели вслед.

На правах подсобной силы
Мог я в гости заглянуть,
Если Клавдия просила
Застегнуть чего-нибудь.

И, конечно, я старался,
А в глазах стоял туман.
И в тумане я качался,
Как отважный капитан.

И смеялась Клава звонко:
«Что ли, ты уснул, браток?».
И горел на шее тонкой
Золотистый завиток.

Где-то за окном, словно за бортом,
Вдаль плывет мое детство.
Леди Гамильтон, леди Гамильтон,
Я твой адмирал Нельсон.

Как она ждала, как она звала,
Как она пила виски!
Леди Гамильтон, леди Гамильтон,
Ты была в моей жизни...

Записала
Виктория ДОБРОВОЛЬСКАЯ

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter