Каждому следует заниматься своим делом

Виталий КОРОТИЧ

Несколько лет назад у меня состоялся разговор с одним из сотрудников Посольства России в Киеве, который рассказал, что составлял как-то программу праздничного концерта и включил туда произведения знаменитого композитора, дирижера и педагога Рейнгольда Глиэра, бывшего одно время профессором Киевской консерватории. Посол, просматривая программу, спросил: «А кроме тебя, этого Глиэра кто-нибудь знает?». Это я вовсе не в осуждение — у послов достаточно забот, но волею должности они вынуждены заниматься и культурой. Такова жизнь...

Первым заданием, которое я в аспирантуре получил от своего руководителя, был приказ сбегать в ближайший гастроном за поллитрой водки, которую ученый муж тогда же и выкушал. В дальнейшем я встречался с деятелями, которые всю жизнь занимались не своим делом, но сохраняли настолько умный вид, что часть из них служили даже депутатами и министрами, затаив в глубинах организма истинные свои качества и знания.

Многое у них было устроено не так, как у прочих людей.

В мемуарах вспоминают, что Сталин лично убеждал Каменева и Зиновьева: мол, надо признаться во всех несуществующих грехах, и после этого их простят. «Мы же люди культурные, большевики, и слово держим», — говорил он. После того как упомянутых особ расстреляли, Сталин долго смеялся, слушая рассказ о том, как Зиновьев с Каменевым убеждали палачей связаться со Сталиным, который культурный человек и обещал...

Когда-то, выступая с группой советских поэтов в Батуми, мы в минуту затишья рассуждали о взаимоотношениях искусства с начальством, чередуя свои речи с дегустацией добрых местных вин. Известно, что после Ленина, имевшего университетское образование, людей с нормальными дипломами во главе нашей бывшей страны не бывало. Сталин, чей несокрушенный памятник высился неподалеку, недоучился в Тифлисской духовной семинарии, но считался величайшим знатоком мировой культуры.

Эстонский поэт Пауль-Эрик Руммо молча слушал, а затем спустился в гостиничный вестибюль, где торговали разнокалиберными бюстами Сталина. Возвратившись с самым большим бюстом, полым внутри и от этого не очень тяжелым, он так же молча пропилил перочинным ножом щель в сталинской шевелюре и написал плакат: «Сбор пожертвований на памятник Ленину в Батуми». Сосредоточенно отнес бюст, ставший копилкой, в вестибюль и, рискуя жизнью, установил его там. Скандал был грандиозен. Местный партийный начальник говорил: «Сталин часто бывал в Большом театре, а Ленин — нет!». Я уточнил, что Ленин сохранил Большой театр только потому, что там происходили все партийные съезды.

Ленинский нарком просвещения, а заодно и графоман (хотя был выпускником одной с Михаилом Булгаковым Первой мужской гимназии в Киеве) Анатолий Луначарский в послереволюционные годы сопротивлялся стремлению партийных собратьев отменить оперу и балет как «абсолютно не приспособленные обслуживать широкие пролетарские массы». Обессилев в борьбе с однопартийцами, Луначарский обратился с письмом к самому главному из них, Ленину, попросив принять его для разговора о роли оперы и балета в стране победившего пролетариата. Ленин ответил телефонограммой (был такой вид директивной связи, уже немодный): «Т. Луначарскому. Принять не могу, так как болен. Все театры советую положить в гроб. Наркому просвещения надлежит заниматься не театром, а обучением грамоте. Ленин».

Чем больше я думаю о взаимоотношениях искусства с начальством, тем больше понимаю, что каждому следует заниматься своим делом. Никак не научимся...