Земляничные поляны

Виталий КОРОТИЧ

Некоторые из моих знакомых время от времени мечтают о возвращении в молодость. Женщины — потому что им кажется, будто не­сколько десятилетий назад они были куда привлекательнее, а мужчины — потому что лелеют героические байки о своей юно­шеской непобедимости и женщинах, которые их любили.

Тем, кто хочет вернуться в молодость, она кажется репетиционной сценой, куда можно войти еще раз и лучше сыграть роль, которая не удалась в первом представлении. Другие мои знакомые мыслят более реалистично и никуда возвращаться не хотят — зато вспоминают, что и когда сделали не так, переживая свои молодые ошибки по 100 раз и надеясь, что их можно исправить. Любимая их присказка: «Эх, если бы тогда...».

Бывают еще полные фантазеры, отвергающие все, что в их жизни было, и стремящиеся все позабыть, выдумывая себе новую прошлую жизнь — красивую и победоносную. Такие люди похожи на эмигрантов, уезжающих не только из страны, в которой выросли, но и из реальности, которая их сопровождала, создающих себе новую родину, а заодно и новую действительность, заглушающих весь личный опыт бравурными маршами в честь нового местожительства. Проще всего заметить: «Каждый сходит с ума по-своему». Но не надо забывать, что мы формировались во времени лукавом, располагавшем к неискренности, когда остаться в уме аналитическом и немилосердном могли единицы, выглядевшие диссидентами или анахоретами.

Из общества ушла массово бытовавшая еще век назад традиция церковной исповеди, которую непременно надо было пройти несколько раз в году, перед всеми важными событиями в жизни и многими праздниками. Откровенный разговор с Богом очищал совесть, потому что человек обдумывал и вспоминал все сделанное не так и каялся. Иначе грехи не подлежали прощению, а для верующего человека это было бы тяжким ударом. Сегодня на церковную исповедь большинство из нас не настроены совершенно, а с самими собой лукавить привыкли с детства. Государства у нас получаются такими же, как мы.

Всегда вспоминаю украинского поэта Мыколу Бажана, чьи ум и память к старости прояснились и стали для него постоянным источником уроков и выводов, которые в тогдашнем Киеве почти никто не хотел слышать. К церкви он не был приучен и поэтому исповедовался по преимуществу дома — перед собой и теми, кому верил. Бажан много рассказывал мне о том, как и когда он струсил, кого предал. Он, обладатель всех возможных премий и званий, великий поэт, не умел и не хотел себя хвалить, подводя итоги. Мало кто способен на такой подвиг безжалостности к себе. Люди больше любят постанывать, вспоминая, как их обижали, чем говорить о собственных недобрых поступках.

У Ингмара Бергмана есть знаменитый фильм «Земляничная поляна», в котором старик-профессор возвращается в молодость и еще раз передумывает ее. Он окружен показным почетом, но постоянно натыкается на вакуум, на то, что многие из близких его не любят, и хочет искренне найти в прошлом корни нынешних своих состояний. А земляничная поляна из молодости, где он был любим и счастлив, осталась в невозвратном прошлом, она была лишь стартовой площадкой в непростую взрослую жизнь.

Государства устроены и живут так же, как люди, их населяющие. Одни любят говорить о том, как было когда-то, другие страдают от своего прошлого, клянут явных и тайных врагов. И только очень немногие каются в том, где были не правы, и принимаются строить честную жизнь с откровенным признанием своих прошлых ошибок. Проще всего — оглядываться и, тоскуя по былому, призывать, чтобы оно вернулось. Намного труднее жить сегодня. А жить надо...