Лидер группы «Ленинград» Сергей ШНУРОВ: «Возрождение империи — это сон про пипиську, о нем забыть нужно»

(Продолжение. Начало в № 42)

«Рок-н-ролл, на самом деле, это эвфемизм слова «е...ля»

— В детстве вы играть на скрипке учи­лись, поэтому преимущественно на произведениях Чайковского, Рахманинова и Баха росли, а сегодня какую-либо классическую музыку слушаете?

— Да.

— Кого?

— Рахманинова, Стравинского еще — время от времени много чего слушаю. В «сидюках» у себя (не помню, откуда взялось, наверное, по пьяни где-нибудь купил) американское издание Паганини нашел, дисков 20, наверное, — в машине сейчас звучит.

— А попса не звучит?

— Нет, радио я не включаю, хотя опять-таки что под попсой понимать? Ранняя Пугачева мне очень нравится, хотя это поп-артистка, попса.

— А чем ранняя Пугачева нравится?

— Там драматургия в песнях есть, и вообще много что.

— Надрыв...

— Не всегда — собственно, это моноспектакли такие, и потом аранжировки у нее интересные. Не знаю, или кто-то еще у нас такой сыгранности группы добивался. Думаю, нет.

— А чем, по-вашему, поздняя Пугачева от ранней отличается — сформулировать можете?

— Могу. Если раньше какая-то игра в ее песнях, как в «Арлекино», скажем, была, то потом Пугачева одну эмоцию — разбитной бабы — транслировать стала.

— И все?

— По-моему, так.

— Голос Высоцкого, безусловно, свое­образным камертоном не одному поколению служил — на людей, которые авторскую песню исполнять хотели, жизнь Владимира Семеновича, его творчество мощное влияние оказали, а вы на себе это ощутили?

— Русскоговорящего человека, на которого бы Высоцкий влияния не оказал, нет — ну просто нет!

— При этом мно­гие 20-летние сегодня, кто такой Высоцкий, не знают...

— Дело в том, что у 20-летних он уже в подкорке, в бессознательном — они и не знать могут, но все равно этим пользуются. Точь-в-точь как с мобильным телефоном — как он устроен, не знаешь, но по нему звонишь. Они вот так живут, и то же самое я отвечаю, когда мне говорят, что нынешняя молодежь классической литературы не знает: все равно эта литература вся здесь — в языке, в нюансах каких-то...

— Высоцкому подражать вам никогда не хотелось — подсознательно опять-таки?

— Нет, исключено: Высоцкий — это Высоцкий!

— Среди сотен его песен любимая у вас есть?

— Мне «Холода» нравятся — она редкая, отдельная какая-то, совершенно на него не похожая.

— Что-то из Вла­ди­ми­ра Семеновича петь вы пробовали?

— Не то что пробовал — меня заставляли.

— Как это?

— Ну так. У нас программа «Своя колея» есть — вернее даже, премия, которую сын Высоцкого Никита учредил и организовал, и время от времени он мне звонит и говорит: «Ну-ка, давай! Тпру! Пой!». Кстати, в репертуаре «Рубля» абсолютно неузнаваемая и переделанная в мажоре песня Высоцкого есть. От музыки там вообще ничего не осталось — «Ну о чем с тобою говорить?!» называется...

— ...«...все равно ты порешь ахинею...».

— Это вот она, ага, потом песню «Холода» я исполнял, потом про Кука...

— «Но почему аборигены съели Кука?»...

— Да, и еще что-то.

— Русский рок почему вы не любите?

---

---

— Ровно потому...

— ...а за что его любить?..

— ...почему суверенную демократию не люблю. Тут одно из двух: либо демократия, либо суверенная, либо русский, либо рок...

— И никто из русских рокеров вам не нравится?

— Нет, потому что они в какой-то жесткой оппозиции ко всему постоянно находятся.

— Так ведь рок — песни протеста...

— А кто это придумал? Бред, изначально бред! Рок — это песни расп...здяйства, рок-н-ролл, на самом деле, это эвфемизм слова «е...ля», если разобраться. Нег­ры в районе Миссисипи, когда с девочкой перепихнутся, говорили: «О, отличный рок-н-ролл был!» — если таких подробностей не знать, тогда, конечно, это песни протеста.

— Отцов русского рока пренебрежительно лузерами и нытиками вы называете — за что?

— За бесконечный минор гармонии, бесконечный скулеж, что все плохо...

— ...и еще хуже будет...

— Мне с этой песней ни жить, ни строить не хочется — ну реально руки опускаются. Радоваться не хочется, танцевать — забиться в угол подмывает, самой плохой, какой только возможно, водки выпить...

— ...и на Миссисипи...

— С такими песнями никуда не поедешь! Какая Миссисипи? Нет!

«К Гребенщикову и Шевчуку с уважением я отношусь — просто то, что они делают, мне не нравится»

— Особенно, я знаю, Гребенщикова и Шевчука вы недолюбливаете — даже колкую песню о них сочинили...

— Это неправда, я ко всем с уважением отношусь — просто то, что они делают, мне не нравится, и я объясню, почему. Ярко выраженной неприязни у меня нет, потому что современная музыка чем хороша? Тем, что у тебя кнопка все время есть: хочешь — слушай или нет — это просто не твое...

— «Запах изо рта чем хорош? — Жванецкий говорил. — Не хочешь, чтобы пахло, — отойди. И запах вместе с то­бой...». Юрий Шевчук, кстати, в интервью мне о вас пренебрежительно говорил, вас Веревкиным называл и свою песню цитировал...

— Ну, молодец!

— Чисто по-человечески вы на него за нее обиделись?

---

---

— Да ну, перестаньте — мне вообще кажется, что я за него обиделся. Как-то не по возрасту обзывалки эти — ну было бы нам лет по 15, я бы сказал: «Да, круто!», и, конечно, жутко обижен был бы, но сейчас это уже как-то смешно.

— Если бы мимо он проходил, руку бы протянули?

— Да — почему нет?

— У вас с Юрием Шевчуком заочная перепалка произошла, когда он против вырубки Химкинского леса выступил, а потом вы клип с довольно едкими словами в его адрес сделали, который весь интернет обошел...

— Не в его адрес — это песня вообще о конъюнктуре и тренде, где указано было, что борьба за Химкинский лес всего лишь тренд, и планетарное значение ей придавать не стоит. Вот есть чашка — говорить, что это космический корабль, не нужно. Или блюдце — если кто-то мне скажет, что это летающая тарелка, он, видимо, просто не в себе.

«Как «Мальборо» курил, так и курю, как абсолютно никакой Ballantine’s за восемь долларов пил, так и пью»

— Сегодня ваш феномен многие исполнители авторской песни разгадать стремятся. «Наверное, дело в голосе, — они думают, — наверное, петь так, да еще и с матом, надо», и копировать вас пытаются. Вы пренебрежительно эти потуги одним словом «Джигурда» окрестили — почему?

— Потому что Джигурда Высоцкого копировать старался — во всяком случае, в раннем своем периоде. Сейчас я не знаю, кого он копирует, — за его биографией давно не следил.

— Что вас на песню о Ксюше Собчак вдохновило?

— Это не меня, а Стаса Барецкого, нашего коллеги петербургского. (Начиналась эта песня словами «Я живу в провинции, и я лох, а ты, Ксюша, звезда. Меня не взяли в «Дом-2», короче, ты п...да». — Д. Г.). Конкретные привязки в песнях я не люблю — только об этом петь мне скучно, и если у меня Гребенщиков упоминается, то как некий образ — это не тот самый БГ, не конкретная личность, а такой общий, космического масштаба, Гребенщиков.

— Пришелец...

— Ну, как все мы...

— В отличие от большинства исполнителей ни директоров, ни контрактов, ни прочих, свойственных шоу-бизнесу, атрибутов вы не имеете — это сознательная позиция, вы сами себе режиссер и сами себе директор?

---

---

— Да так как-то сложилось и довольно давно. В ярмо влезать, когда всех музыкантов концертными обязательствами и контрактами пугали, изначально мне не хотелось — я-то знаю, что многие так сейчас и существуют. Если играть, даже когда не хочется, ты обязан — это рабство, это чудовищно! Я понимаю, если ты симфонический музыкант — тогда так, видимо, и должно быть, но здесь-то разговор о другом.

— Писали, что, собственную квартиру ремонтируя, вы ее под гостиничный номер отделать попросили...

— Да, это давно было.

— Казенная обстановка зачем вам по­на­до­би­лась?

— Я привык — в ней постоянно живу, поэтому... Домой, как в гостиницу, пришел, лег, поспал...

— Если СМИ верить, вы советские часы «Элект­роника-55» носите. Не знаю, насколько сведения эти верны, — на вас часов вообще нет...

— Были — сейчас я часов не наблюдаю.

— На светских меропри­ятиях в дешевых заношенных свитерах вы ходите, и сейчас вот на вас как раз такой...

---

---

— Нормальный — дешевый и заношенный.

— Так вы и на метро передвигаетесь...

— Неправда, нет. Одна малознакомая блондинка просто гениальную фразу сказала — я подслушал и теперь все время ее повторяю. Меня спрашивают: «Вот все люди на метро ездят, а ты почему не хочешь?», и я словами той блондинки отвечаю: «На метро я не езжу, потому что там энергетика плохая».

— Как утверждают люди, с которыми когда-либо вы встречались, под ногтями у вас всегда грязь...

— Наверное, да, не знаю, но сейчас, пос­ле концерта, она объективно должна быть.

— Как же это с баснословными гонорарами вяжется?

— А мне так удобно, и, что жизнь удалась, показывать я не собираюсь. Мне кажется, вообще демонстрировать, есть у тебя деньги или нет, глупо — если человеку вот в этом удобно, отлично, а если неудобно, строить из себя что-то зачем? Как нелепо современные политики (и ваши тоже) с абсолютно крестьянскими физиономиями в брендовых пиджаках смотрятся: ну косоворотку, в конце концов, надень и в яловых сапогах ходи — все замечательно будет. Тебе ж неудобно!

— Когда-то Александр Яковлевич Розенбаум мне сказал: «Все эти рокеры до первых «жигулей» рокерные, а потом очень даже буржуазными становятся». «Жигули» — условная машина...

— Я понимаю...

— К вам это относится или нет?

— Не знаю, не знаю... От каких-то вещей легко я отказываюсь — они меня не обременяют, я их не обременяю, целей что-то купить у меня нет, мне не это в кайф — я другим живу.

— Состоятельным человеком себя назвать можете?

— Бесспорно, но состоятельный — это состояние души, а не денежные атрибуты: деньги к этому никакого отношения не имеют.

— Тем не менее состояние души они улучшают?

— К сожалению, да.

— Вас они изменили?

— Этим вопросом я задавался и ответ опять же в абсолютно бытовой вещи нашел — как «Маль­боро» я курил, так и курю, как абсолютно никакой Ballantine’s за восемь долларов пил, так и пью... Изменился ли я? Вряд ли...

«Что этому народу надо, не знаю, поэтому, как свободу ему дать, не представляю»

— Ваше творчество очень олигархи любят — на корпоративах они просто дуреют, просят: «Еще! Еще жестче!», а вы с кем-то из них дружите?

— Ни с кем из тех, кого по телевизору показывают...

— А из тех, кого не показывают?

— Такие, наверное, есть.

— Это не с их подачи кандидатом в губернаторы Ленинградской области вы были?

— Меня двинуть пытались, но Бог есть: я паспорт потерял, поэтому зарегистрироваться не смог.

— Некоторые ваши недоброжелатели — будем завистниками их считать — говорят, что Шнур окончательно под власть лег, — как вам эта формулировка?

— Мне кажется, люди вообще чего-то объяснять очень любят, причем довольно прямолинейно — в сложных отношениях им как-то в лом разбираться. Все просто у нас: либо мировая закулиса, либо...

— ...агент или масон...

— Да, все элементарно. Ты за КГБ или за жидов? — грубо говоря, или это одно и то же...

— ...и третьего, заметьте, не дано...

---

---

— Мне бы, конечно, хотелось, чтобы весь мир такой простой был, но он гораздо сложнее устроен, и потом, с властью я давно напрямую общался.

— А она с вами?

— Когда Химкинская лесовская история была, позванивала. Что сказала? «Вот, круто! В журнале «Русский Newsweek» статья с таким-то заголовком вышла! Вау! Вау! Мы такие деньги на это тратим!». Я: «Ну, зашибись!».

— С высокого уровня позвонили?

— Из Администрации президента...

— Заместитель, небось?

— Не знаю — я эти фамилии не запоминаю, мне они как-то... Мне кажется, каждый своим делом заниматься должен.

— Мне неоднократно слышать приходилось, что ваше творчество — госзаказ...

— Один раз я даже эту пулю, что группа «Рубль» — кремлевский проект, сам запустил.

— Удобно, и никто не трогает...

— Людям просто объяснить нужно, что вот... Причем, б... самые невероятные фантазии больше всего принимаются.

— Конечно — в невероятное верят...

— Три песни группы «Рубль» послушать достаточно, чтобы понять: это абсурд, не­лепость — ну как такое возможно? Кремль чего добивается? Нет, они все равно поняли, что, конечно, чего-то Кремль хочет...

— Группу «Рубль»...

— Да, чего-то такого, ниже пояса ...

— Вы либерал или сторонник империи?

— Ни то, ни другое — мне кажется, что в современной ситуации сторонником империи быть глупо.

— Не все это понимают — особенно в России, простите...

---

---

— Глуповато... Глуповато... Русский народ сейчас абсолютно непассионарную фазу переживает, и это ясно, это видно... Как Владимир Семенович пел, «настоящих буйных мало...

— ...вот и нету вожаков»...

— Да. Возрождение империи — это сон про пипиську: о нем за­быть нужно, а по час­ти либерализма... Мне кажется, либеральное общество только в образованной среде возможно, а поскольку с образованием все очень плохо, поскольку чем-то интересоваться люди перестали (вообще интерес к жизни пропал), ключевое слово со­временности — «за­е...ло!», вот за­е...ло — и все! Ну от начала и до... И солнце плохо. Летом кричали все: «Жара! Кошмар! Жить плохо!»...

— Скоро холод начнется...

— «Холод — х...ня!». Дороги не ремонтируют: «Б... пидарасы!». Дороги ремонтировать стали: «Пидарасы, все перерыли!». Что этому народу надо, не знаю, поэтому, как свободу ему дать, не представляю — тогда же хаос начнется.

— Что за народ!..

— Мне кажется, какие-то подвижки нужны, но осторожные — семимильными шагами дистанцию преодолевать, что от Европы нас отделяет, нельзя, сразу получить то, что она годами, десятилетиями, веками, через муки вынашивала, невозможно. У нас постоянно какие-то форсирования, да? Мне кажется, ничего хорошего из этого не выйдет.

«Не глобальными какими-то проектами по переустройству мира заниматься нужно, не многополярный мир строить, а хотя бы туалеты на дорогах — с этого начать»

— В Путине спасение России вы видите?

— Нет, нет!

— Почему?

— Потому что сами по себе утверждения о необходимости спасения России — это чушь... России перестать спасаться нужно, да? — ей жить пора начать...

— ...по-человечески...

— Вот и все! — а у нас бесконечное спасение, какой-то форс-мажор постоянный: бам-бам! — колокола, мы, б... горим! Что там сейчас? Чемпионат мира по футболу — а-а-а!

— Победа, победа!

— Постоянно какая-то движуха у нас, но в мелочах полная разруха получается, и внимание на это обратить, мне кажется, нужно — уже пора. Не глобальными какими-то проектами по переустройству мира заниматься, не многополярный мир строить, а хотя бы туалеты на дорогах — вот с этого начать.

— Да, не кремлевский проект вы, судя по всему...

— Ну, папа с мамой у меня вообще в Кремле ни разу не были, так что...

— «Русские филь­мы, — говорите вы, — я не смотрю и на русских машинах принципиально не передвигаюсь — система безопасности не устраивает»...

— Да, не уст­ра­ивает.

— Машина у вас какая?

— А я вообще за рулем не езжу — у меня один из самых дорогих водителей в России, и это моя жена (уже бывшая. — Д. Г.).

— Ваш концерт в Нью-Йорке двойным диском под названием «Шнур уделывает Америку» издан был — уделали?

— У нас тогда контракт с издательской фирмой был, и им показалось, что да, но такая задача передо мной не стояла. Причем изначально по-другому диск назывался: «Ленинград» уделывает Америку» — не Шнур. Некая перекличка с шоу «Бивис и Баттхед» на MTV, которые в то время Америку уделывали, была, и как-то все эти контексты играли. Тогда название по-другому, нежели сейчас, считывалось, но мне оно не нравится, сам я бы так альбом не назвал.

— Плавно к кино перехожу — особую популярность музыка к фильму «Бумер» вам принесла...

— Было такое дело.

— Писалась она легко или задачу поставили, вы к столу сели и сделали?

— По-разному писалось — какие-то треки сами родились, какие-то вымучивались. Сложно было, и потом столько времени прошло... Что происходило, в архиве, в голове у себя, так долго я не храню, избавляться от старых файлов стараюсь, потому что боюсь: вдруг вирусы какие-нибудь там заведутся и я бесконечно вспоминать буду, как музыку к «Бумеру» писал.

— Музыкальный лейтмотив к фильму «Бумер» хитом для рингтонов стал, а у вас на мобильном кто?

---

---

— А у меня там пиликалка абсолютно никакая. К телефону практично я отношусь — в моем даже фотоаппарата нет, мне кажется, телефон для того человечеством создан, чтобы по нему звонить: але! — и все.

— Картина «Перемирие», где вы снялись, Гран-при на «Кинотавре» взяла — о чем она?

— Кстати, название я придумал — съемочной группе всей и режиссеру Светлане Проскуриной помог. Они тоже мучались, у них какое-то метание с этими названиями было, а я объяснил, что фильм об избытке мира. Русский народ все время в состоянии какой-то бесконечной войны находится, да? — а тут уже который год без нее. Локальные конфликты случаются, но чего-то катастрофического, мощного давно не происходило, и русский народ руки опустил, недоумевает: «А как это? Вот и дубина лежит, вот меч — а че нам делать-то?» — и картина о том, что, чем себя занять, люди не знают.

— Сколько фильмов как у актера у вас за плечами?

— Много. Не считал.

— «Асса-2», «Копейка», «День выборов», «Четыре»...

— ...еще какие-то...

— В кино вам сниматься нравится? Как считаете, это ваше?

— Нет, не нравится, потому что технические средства насколько сильно вперед шагнули, а русское кино, мне кажется, как в 70-х годах, снимается, — абсолютно! Дело не в камерах, не в свете — это все объективно лучше стало, но технологический процесс все равно такой же длинный, и выдержать это невозможно... Когда я узнал, что каждый эпизод «Звездных войн» 72 дня снимался и все, — прозрел: я за такой подход!

— Вы в фильме «Ленинградский фронт» о войне снимались, а что за смешная история у вас с дедушкой-блокадником произошла?

---

---

— Эту историю опять же я рассказал, но она не со мной, а с москвичами случилась. Они в тогда еще Ленинград на выходные приехали, в троллейбусе себя шумно, как москвичи, вели: а-а-а! Там дедушка стоял, и когда молодежь его из терпения вывела, на одного из них посмотрел и сакраментальную фразу произнес: «Ты знаешь, таких, как ты, в блокаду я ел».

— То есть это реальная история?

— Какой-то анекдот Невского проспекта, насколько я понимаю, — что это на са­мом деле было, не думаю.

— А это правда, что ваша бабушка в детстве столярный клей вам варила и любимого внука кушать его заставляла?

— Не заставляла — это я ее клей сварить попросил, потому что вся культура тог­да, особенно ленинградская, блокадой была пронизана, и мне интересно стало, какой этот клей на вкус.

— И каков?

— Невкусный. С чем сравнить, даже не знаю — как кисель... Ну что-то такое — сопли, одним словом...

— В Питере вы ресторан «Синий Пушкин» открыли, а почему синий?

— Потому что это давний спор русской культуры: Пушкин негр или русский? Я третьим путем пойти решил: Пушкин не негр...

— ...и не голубой, а синий...

— Да, просто синий.

— Люди в ваш «Синий Пушкин ходят»?

— А как же — синеют потихоньку.

— Что же там за меню? Русское, традиционное?

— Нет, это, как я называю, VIP-фастфуд — гамбургеры, крылышки, но все из настоящего мяса сделано. Демократическое такое место, в общем...

«На сцену Мариинки без генеральной репетиции как-то я вышел — еще на постбодуновом таком треморе»

— В опере Берлиоза «Бенвенуто Челлини» на сцене Мариинки драматичес­кую роль вы сыграли — это новое слово в оперном искусстве?

— Была такая постановка... Кстати, в одном из недавних интервью Гергиев намекнул (все мы, кто как-то к этому причастен, что в Мариинском театре будет, от него узнаем), что «Бенвенуто Челлини» возвращается, так что я готовлюсь.

— Роль у вас там большая?

— Немаленькая — пять, по-моему, смен декораций и, соответственно, каких-то кусков, и в каждом из них я присутствую.

— Когда впервые на сцену великой Мариинки вышли, что вы себе сказали?

— Ничего. За день до спектакля генеральная репетиция состояться должна была, голландский дирижер при­ехал, потому что Берлиоза он лучше всех исполняет, а накануне ко мне друг из Москвы нагрянул, и мы всю ночь прокутили. Я в театр пришел и сказал: «Репетировать сегодня не буду. Не могу — ну прос­то не в состоянии... По состоянию», и собственно, без генеральной репетиции как-то вышел — еще на постбодуновом таком треморе, но потом очень хорошо было: такой адреналин словил, хапнул. Во!

— Вы талантливый человек — и здесь себя проявили, и там, еще и картины пишете...

— Мне просто и жить, и учиться интересно, я понимаю, что до сих пор много чего не знаю. Сейчас вот новую серию картин придумал, но рассказать про нее не могу, потому что может не получиться.

— Старая хоть чему посвящена была?

— Там картинки какие-то...

— Натюрморты, пейзажи или еще что-то?

— В интернете гляньте — сегодня там все есть...

— У вас же персональная выставка в Москве была...

---

---

— И не одна — выставки периодически проходят.

— Сына в честь поэта Аполлона Григорьева вы назвали...

— Ага...

— И как ему с именем Аполлон живется?

— Да как-то нормально, не жалуется. Мне кажется, вообще что-то в этом отношении поменялось, как-то проще к таким именам относиться стали.

— Как уменьшительно-ласкательно сына вы называете?

— Аполлоша, наверное...

— Бывшая жена Светлана до сих пор с вами работает?

— Да.

— А что она делает? В качестве администратора помогает?

— Сейчас концерт в Петербурге мы готовим — какие-то такие у нее функции.

— После развода вы друзьями остались? Никаких проблем нет?

— Да нормально все.

«В интервью Оксаны Акиньшиной в «Караване историй» я про какую-то жизнь, б... великолепных людей читал»

— У вас громкий пятилетний, наверное, роман с актрисой Оксаной Акиньшиной был...

— ...сильно преувеличено — по-моему, три года он длился...

— ...который после череды громких ссор и скандалов, насколько я знаю, в один день закончился: Оксана с вещами за дверь выставлена была...

— Неправда. Ну как? Я не настолько сильный мужчина, чтобы девушку за дверь выставлять. Нет, я ушел...

— Об этом потом сожалели?

— Сложно сейчас сожалел — не сожалел говорить, но, на мой взгляд, это правильно было.

— О том, что она тайно замуж вышла, вы знали? Для вас это секретом не было?

— Сейчас, во времена интернета и желтой прессы, мне кажется, ничего сокрыть уже невозможно, вернее, журналисты еще и больше, чем ты сделал, придумывают.

— Если им верить, Оксана до сих пор как огня дикой ревности своего бывшего возлюбленного боится — вы настолько ревнивы?

---

---

— Ну, могу... В меру, да, но чего она боится, не знаю. Сейчас-то к чему ревновать? — все уже...

— ...утихло?..

— Уже по-другому.

— Интимные, в общем-то, моменты ваших отношений она в журнале «Караван историй», где-то еще гласности предала — когда это читали, какие у вас чувства были?

— Вы знаете, я это как историю абсолютно не про себя читал.

— Там тоже все сильно преувеличено было?

— Нет, просто язык такой, несколько приподнятый. В «Караване историй» я про какую-то жизнь, б... великолепных людей читал. Ну да, интересно...

— В собственных глазах вы выросли?

— Что это о нас, я не поверил, как-то с собой, скажем так, не соотнес...

— Ваша третья супруга Елена Мозговая по прозвищу Матильда — известная журналистка воронежская... (недавно развелись. — Д. Г.)

— Неправда — вот откуда подробности такие берутся?

— Не известная, не воронежская и не журналистка...

---

---

— Воронежская, но не журналистка...

— ...а тем более не известная...

— Ну если уж не журналистка, то точно не известная.

— Все интернет проклятый...

— Да, кто-то запустил... Сейчас же самое главное — это клавиши copy и paste, кому-то один раз написать достаточно — и они: джуг-джуг-джуг, а чем больше этого co­py/paste, тем больше все на правду похоже.

— Елена вас чем взяла?

— Не знаю. У нас очень быстро все случилось — и фью!

«Почему-то бесконечно кому-то объяснять нужно, что ты не долбо...б»

— Журналистики практически нет, она уничтожена...

— Ну, есть, конечно, но ее очень мало — вот Кашина только потому, насколько я понимаю, забили, что он действительно лучшим был (6 ноября 2010 года журналист и блогер Олег Кашин около своего дома не­известными избит был, у него челюсти и пальцы переломаны, голень сломана, сотрясение мозга. — Д. Г.). Ничего провокативного и никаких вопиющих вещей он себе никогда не позволял — просто честно дело свое выполнял. Профессионалом быть, в общем, плохо...

— ...в России...

— Ну да, и если мент честный, ему тоже плохо будет.

— А вы честных ментов видели?

— Встречаются, но долго там не задерживаются. Нет, бывает, что задерживаются, но сама система сейчас такая, что любого честного человека не устраивает...

— На нечестного перекует...

— Там по-другому никак.

— «Седина в бороде, — вы заметили, — уже появилась: теперь беса в ребро жду» — уже до­ждались?

— Да, седины больше стало.

— А беса?

— Вроде как бес — все! Ну, я надеюсь, хотя и не знаю.

— Девушки вас атакуют?

— Время от времени. Дело в том, что все это опять же от флюидов зависит — если ты себе какие-то флюиды испускать позволяешь, то, понятное дело, они тебя атаковать начнут.

— Вы позволяете?

— Как-то не делать этого стараюсь.

— Попытки девушек ваше внимание привлечь какие-то изощренные формы приобретали?

— Не помню.

— А на что они ради любви кумира готовы были?

— Все от глупости девушки зависит — глупые вообще на все готовы.

— Правда ли, что в сутки вы 10-15 часов спите? — я это спрашиваю, потому что в ваши невыспавшиеся глаза смотрю...

---

---

— Да, поспать я люблю, 10 часов для меня — это оптимально.

— «Я счастливый, но уставший», — вы о себе говорите — отчего?

— Сейчас я себя уставшим не особенно чувствую, хотя, может, и чувствую. Просто опять же во времена социальных сетей почему-то бесконечно кому-то объяснять нужно, — вдруг так получилось! — что ты не долбо...б. Откуда у людей мнения о власти, о проектах Кремля берутся? Меня-то не особенно это задевает, да? — но тем не менее... Вот видите, и вы такие вопросы мне задаете: все равно они рано или поздно всплывают, и я от непонятной потребности общества предъявлять претензии уставать начинаю...

— От необходимости доказывать, что не верблюд...

— Да, какую-то хрень опровергать, причем это не диалог — это ничто...

— И заметьте, все интернет делает...

— Да. Вообще, у меня четкая установка, что большинство людей глупы, а интернет — это абсолютно демократическая фигня, где глупые бал правят.

— Глупость множится...

— Да, еще и тиражируется, и как с этим жить, пока не знаю — не научился.

«Вот как подохну, не будет мнений. Все сразу скажут: «Серега — гений!»

— Мне кажется, в шоу-бизнесе каким-нибудь, например, Михаилом Муромовым быть хорошо, пару песен «Яблоки на снегу», допустим, и «Странная женщина» иметь — и безбедная старость уже обеспечена. У вас более социальные темы, вам тяжелее, вам постоянно что-то доказывать нужно, все новые песни рождать, которые отклик у публики находить будут. К этому вы готовы? Понимаете, что дистанция длинная и очень постараться, чтобы ее пройти, нужно?

— Не знаю, по-разному может быть. Опять же примеры есть, как энергию, драйв не растерять. Ну, в России их, понятно, нет — у нас, в общем, весьма коротко люди живут...

— ...но ярко...

— Не всегда ярко. От 20 до 40. Все, кто младше, долбо...бы, потому что дети, а все, кто старше, долбо...бы, потому что старики.

— Теперь понятно, почему так много долбо...бов в России...

---

---

— Нет, просто те, кому от 20 до 40, к остальным пренебрежительно относятся: а вы-то, мол, что там, дети! А эти, вообще, старые пердуны — никакой связи поколений и времен у нас нет.

— Преемственности поколений...

— Никакой! — поэтому дело не в песнях тут, понимаете.

— Вот как подохну, — спели вы, — не будет мнений. Все сразу скажут: «Серега — гений!»... Для этого подохнуть надо или все-таки раньше скажут?

— Не-не-не, у нас мертвецов любят! Покойник просто ничего непредсказуемого уже не сделает, так, чтобы потом в интернете написать, не поступит... Он уже все сделал, а дальше поступки, которые совершены, интерпретировать можно.

— Лучшее вы написали или еще нет?

— Не знаю. Я тут из-за того, что старые песни и «Ленинград» вспоминать надо было, альбомы переслушивал, и некоторые вещи искренне меня удивляли: как, б... это в принципе слушать можно? — чудовищно записано, чудовищно спето. «Ну ладно, — я подумал, — наверное, это как-то очень искренне было», но по сути, если разобраться, довольно странная музыкальная формация. По-моему, все это такое, знаете... Тут, скорее, вопрос энергии: какие лучшие — не лучшие песни, не знаю. Что-то из написанного, как «День рожденья не буду справлять! Все зае...ло! П...ц на х... б...» — это идиоматическое выражение, которое странным образом в голову мне пришло, — резонирует, и понятно, что это на века. Автора, может, помнить не будут, как никто не знает, что «Очи черные» Аполлон Григорьев написал, но это «зае...ло! П...ц на х... б...» в каждый пятый день рождения точно вспоминаться будет.

— Вы как-то обмолвились, что если на сцене в 40 лет вас увидят, пусть пристрелят — ну и..?

— Мне уже 45.

— На сколько в свои 45 вы себя ощущаете?

— Не знаю. К жизни я уже с большим уважением относиться стал, так скажем, но мне по-прежнему интересно.

— Вы добрее стали?

— Я прощать научился, а добрее — не добрее... Наверное, да.

— Концерт свой в Кремле представить вы можете?

---

---

— А мы там один раз играли.

— Сольник?

— Нет, но если бы это случилось, если бы какие-то афиши увидел или мне такое пред­ложение поступило бы: «Не хотите ли вы в Кремле сыграть?» — подумал бы, что на х... из страны уезжать нужно.

— По идее концовка хорошая, но напоследок — как к этому отнесетесь, не знаю, — в акапельно хоть один куплет спеть вас попрошу...

— (Поет).

Голуби летят
над нашей зоной —
Голубям нигде
преграды нет.
Как мне хотелось
с этими голубями
На родную землю
улететь...

— Очень соответст­­вует как раз тому, что вы перед этим сказали...

— Да первое, что в голову пришло (смеется).

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter