Режиссер Владимир ОГЛОБЛИН: "По случаю премьеры Корнейчук поднял тост: "За то, чтобы посдыхали Оглоблины!"

Да простят меня маститые театроведы, но для моего поколения золотой век украинского театра ограничивается концом 70-х и первой половиной 80-х годов ХХ-го, теперь уже прошлого столетия. Сейчас трудно себе представить, что практически каждый киевский спектакль того времени становился событием, попасть на них было очень трудно, а лишние билетики начинали спрашивать на дальних подступах к театрам. И вне всякого сомнения, лучшим тогда был Театр имени Ивана Франко, а в нем - режиссер Владимир Оглоблин. Даже если кто-то не дал себе труда запомнить фамилию, то его спектакли точно знают и помнят все: "Моя професiя - синьйор з вищого свiту" и "Благочестива Марта", "Дикий ангел" и "Трибунал", "Безталанна", "Васса Железнова", "Санiтарний день"... А ведь франковский период случился у режиссера в середине жизни. До того был Харьков, где Оглоблин учился, а спустя годы работал в Театре имени Тараса Шевченко. Москва и Ярославль, где он начинал актером и где поклонницы не пропускали ни одного его спектакля, много украинских театров, приглашавших его на разовые постановки. Он, кажется, не может сидеть без дела: сотрудничает с театрами-студиями, пишет книги, выращивает цветы. Трудно поверить, что Владимиру Николаевичу целых 90 лет.

"Я ОЧЕНЬ УВЛЕКАЛСЯ ХОСТИКОЕВЫМ, НО ЕЩЕ БОЛЬШЕ - БЕНЮКОМ"

- Владимир Николаевич, многие ваши спектакли о любви. Вам удалось разгадать ее вечную загадку?

- Сейчас это для меня очень больная тема. "Хороши только первые робкие встречи, - писал когда-то Надсон, - только утро любви хорошо". Я не святоша, но очень возмущен тем, что любовь, в том числе и первую, превращают в спорт, так открыто проповедуется секс.

Любовь - это вечная тайна, и во взаимоотношения мужчины и женщины могут быть посвящены только двое. Показывать на сцене или экране всевозможные способы секса - все равно что убивать Бога в человеке, духовность убивать. Для меня это муки!

Я считаю очень талантливым человеком Виктюка, но его талант направлен явно не в ту сторону. Я когда-то поставил "Коварство и любовь" без единого поцелуя, потому что это не продается. Ведь прежде всего душу любишь. Хорошо, если она в красивом теле, но даже если и нет, любить от этого не перестанешь. И я не потому так говорю, что старый, - я и мальчишкой так думал.

- Тем более что вам в жизни довелось пережить потрясающую любовную историю.

- Когда мы с Еленой (жена режиссера - Елена Федоровна Лицканович. - Авт.) встретились и поняли, что любим, то, Боже мой, какими же муками мы завоевывали свое счастье! Я тогда был женат. Она знаменитой актрисой была, не только в театре, но и в кино блистала. Какими только способами нас не вынуждали расстаться! Даже в ЦК КПУ вызывали. От всего этого мы уехали в Тбилиси.

А потом все как-то уладилось. Очень помог нам Панч, вообще писатели тогда за нас заступились. И уже почти 50 лет мы вместе... Елена Федоровна из театра ушла рано, заболела. Она мне не только жена, но и мой большой друг. Я без нее ни одного спектакля не выпускал. Она вроде бы и не работала со мной, просто приходила и смотрела репетиции, но этого было достаточно. Всегда знал, что она прямо и без реверансов скажет, что получилось хорошо, а что плохо.

- Вы и впрямь режиссер, не знавший провалов?

- Провалов не знает только тот, кто не работает. Были они и у меня. У меня за мою жизнь 26 снятых спектаклей - и в Украине, и в России. То мне национализм шили, то пацифизм, то вообще неизвестно что. А еще не могли простить за то, что не вступал в партию.

Вызвали меня как-то в ЦК и спрашивают: "Почему в партию не идете?". - "Понимаете, - ответил я, - есть вера в Бога, а есть служение в монастыре, то есть рабство. Я верю во все коммунистические идеалы, считаю себя строителем коммунизма, но в партию не пойду, потому что не хочу быть рабом!

Вот сейчас вы меня приглашаете и уважительно разговариваете. А если я стану коммунистом, черта с два вы разрешите мне сидеть и спорить с вами! Придется вытягиваться по стойке смирно и говорить: "Слушаюсь!". Они рассмеялись, и на этом разговор наш закончился. Но в жизни все только начиналось: мне долго не давали звания, потому что я "руководящим товарищам" говорил все в глаза. И не все, что хотелось, удалось поставить. Вот с классикой, например, у меня совсем не сложилось.

- Тем не менее киевские зрители до сих пор помнят ваши спектакли в Театре имени Ивана Франко.

- Я тогда очень увлекался Хостикоевым, но еще больше - Бенюком. Для него ставил и "Трибунал", и "Хвацького молодця", и даже "Марту" - я все это в нем видел. Более того, если бы снова ставил "Короля Лира", предложил бы главную роль именно Бенюку.

- Был у вас еще один любимый актер в Театре Франко.

- Валера Ивченко! Я на него ставил такие спектакли, как "Дикий ангел" и "Моя професiя - синьйор з вищого свiту".

- Почему он ушел из театра, как принято говорить, в расцвете творческих сил и в разгар популярности?

- Так все ж зависть! Он явно был первым, это все признавали и прежде всего публика. Но не может быть в театре два первых актера, вот его и выедали! А у Ивченко характер мой, резкий, он всегда все в глаза говорил. Его ведь несколько раз в Россию звали. Когда в Малый театр пригласили, я его не пустил, отговорил. А уж когда Товстоногов к себе позвал, сказал: "Поезжай!". Я и сам тогда подумывал об уходе...

"ТРУШУ, КОГДА БЕРУ ПЬЕСУ"

- Доводилось вам ставить и конъюнктурные спектакли. Например, "Санитарный день" Алексея Коломийца. Как вам удалось сделать его настоящим хитом?

- Правда, хороший был спектакль? Он 150 раз прошел с аншлагом. У меня с Коломийцем вообще непросто отношения складывались: до "Дикого Ангела" он мне присылал свои пьесы, а я отказывался. До того дело дошло, что он на совещании театральных деятелей в Ирпене сказал: "Я Оглоблина очень ценю как режиссера, но он страшный человек", на что я ему потом ответил: "А у меня, вы знаете, все наоборот: я просто обожаю вас как человека, но мне совершенно не нравится то, что вы пишете".

Все в том же Ирпене обсуждался вопрос о том, может ли режиссер во время постановки спектакля вмешиваться в авторский текст. Я настаивал, что наша профессия посредническая между драматургом и зрителями, и если берешь пьесу, ничего не надо выдумывать. У меня спрашивают: "Ну а современные пьесы?". - "Какие?". - "Да хоть "Санитарный день". Я и сказал, что смогу поставить ее такой, как она написана, вплоть до ремарок. Так и сделал, ничего не придумывал: написано в пьесе, что персонаж встал, и у меня он вставал, написано, что сел, садился. С актерами, конечно, работал. И доказал, что драматурга надо уважать и работать на него, а не на себя.

- А из-за чего вы с Корнейчуком поссорились?

- Одно время мы очень сильно дружили, я три его пьесы поставил - "Расплату", "Калиновый гай" и "Страничку дневника". А потом он предложил мне "Память сердца", за которую получил Шевченковскую премию. Но я ее прочел и сказал: "Александр Евдокимович! Саша! Так нельзя. Это уже не Корнейчук, а какая-то слащавая мелодрама!". И не взял пьесу для постановки в Харьковском театре, которым тогда руководил. Он отдал ее в другой театр (там, естественно, ухватились: Корнейчук же!), а на банкете по случаю премьеры тост за меня поднял. Плохой тост. "За то, чтобы посдыхали Оглоблины!".

Я, когда узнал об этом, фотографию, которую он мне подарил (она в киевской квартире висела), перевернул лицом к стене. А когда он умер, вернул обратно. Она и сейчас у меня в кабинете висит...

- Вас называют единственным режиссером, работающим с актерами.

- Мне кажется, сейчас беда с этим в Украине. Взять молодых режиссеров большого таланта, которые умели работать с актерами: Нестантинер, Липцин, совершенно блистательный режиссер Бильченко - где они? За границей. У каждого из них были свои группы актеров, но их не поддержали, и они уехали. И я ходил по инстанциям, просил за них, меня слушали, но ничем не помогли - чиновники не понимают, из чего состоит театр. А таких актеров, как у этих режиссеров, нет ни в Русской драме, ни в Театре имени Франко, они - как цветы живые. А в наших академических театрах актеры - искусственные, сделанные цветы, они же на штампах работают.

Знаете, почему я ушел из Театра Франко? Никаких же конфликтов особенных не было. Просто мне надоело сталкиваться каждый день с законченной актерской формой, когда вынимается из одного кармана один рецептик, а из другого - другой. Чтобы создать что-то значительное в искусстве, надо, наоборот, сломать все стереотипы. Москвин когда-то признавался, что когда берет роль, трусит и не знает, как за нее взяться. Точно так же и я, когда беру пьесу.

Театральное искусство сродни детству: ребенок каждый день открывает для себя этот мир заново, отрицая уже готовые пути и подходы. И театр, если из него уходит непосредственное восприятие мира, умирает... Дети все время играют. А зрители, взрослые и солидные люди зачем идут в театр? Чтобы поприсутствовать при игре и... самим поиграться. И когда в актере или режиссере иссякает этот поиск, эта невероятная вера в чудо, театр угасает. Это и происходит сейчас в Украине.

Есть у этой проблемы и другая сторона. Разговаривая с одним из режиссеров, - у него очень плохо играют актеры - я спросил: "Вы, наверное, с ними почти не работаете?". Он удивился: "А почему я должен с ними работать? Они же все народные да заслуженные, пусть сами готовят роль!". Вот и получается на сцене чепуха. Ведь актер себя со стороны не видит, режиссер должен быть для него зеркалом, должен лепить роль вместе с ним. Не переделывать, не ломать его творческую индивидуальность, а работать рука об руку - тогда все и получится.

- То, о чем вы говорите, - принцип работы театров-студий.

- Так именно за ними будущее нашего театра - он будет вырастать именно из студий. Сейчас я работаю в киевских театрах-студиях - при Киево-Могилянской академии, в студии "Дах". Какие там актеры замечательные! Они и хотят, и умеют учиться. В "Дахе" я поставил "Шельменко-денщика" Квитки-Основьяненко, его сравнивают и с аналогичным спектаклем в Театре имени Франко, и в Молодом театре, и все - в нашу пользу. А ведь у меня там нет ни одной хохмы, я эту комедию, как чеховскую пьесу, поставил.

"ГНАТ ЮРА И КРУШЕЛЬНИЦКИЙ ПРОЯВИЛИ ЕДИНОДУШИЕ ОДИН РАЗ - НА ЭКЗАМЕНАХ"

- Великие актеры и режиссеры, с которыми вы работали, тоже были похожи на детей?

- Ну конечно! Мне повезло в том, что я наследовал курбасовских актеров: Антоновича, Радчука, Бучму, Милютенко, - какие это были мастера! Все они лет на 30-40 старше меня были, но я с ними дружил, "питался" от них. Посчастливилось мне работать и с режиссерами великими.

Гнат Петрович Юра - это солнышко! Как он знал живопись! Его даже в Эрмитаж вызывали, чтобы определить подлинность картины какого-то итальянского мастера. У него и своя коллекция живописи была замечательная. А как интересно у него складывались отношения с Крушельницким, которого Театру Франко, в общем-то, навязали. Был там такой своеобразный период двоевластия: главным режиссером был Крушельницкий, а худруком - Юра. Между собой они, конечно, открыто не ругались, но и не дружили. Об этом противостоянии легенды ходили!

Жили оба в одном доме, напротив театра. Помню, как после ночных монтировок "Короля Лира" вышел на улицу часа в два ночи и увидел, что Юра и Крушельницкий гуляют по периметру скверика, что возле театра (а там тогда тополя такие высокие стояли!), неумолимо приближаясь друг к другу. Остановился и жду: как же они встретятся? И вот дошли они до угла, приподняли шляпы над головой, поклонились и... разошлись. Потом с другой стороны скверика встречаются - то же самое.

А как мы на художественном совете распределяли роли в одной эстонской пьесе! У нас на это дело ушел... целый месяц! Вот, например, выбирается актриса на роль главной героини. Гнат Петрович говорит: "Це, менi здається, Олечка Кусенко. Як ви, Мар’яне Михайловичу?".

- Крушельницкий отвечает так ласково-ласково: "А ви, Гнате Петровичу, бачили руки Кусенко? Вона велика актриса, але руки в неї, вибачте, мужицькi. А то ж iнтелiгентка! Нi, я не згоден!".

Через пару дней снова собираемся. Снова начинает Юра: "Мар’яне Михайловичу, я тут добре подумав и погодився з вами. Дiйсно, Олечка велика актриса, але це не її роль!". А Крушельницкий отвечает: "А я якраз теж подумав. Чорт з ними, з руками, хай грає. В неї ж душа!". Опять, получается, ничего не вышло. Вот такая была в театре обстановка.

- Неужели они никогда к согласию не приходили?

- (Смеется). Помню, как набирал свой курс в студию при Театре Франко. Корифеи наши в эти дела особо не лезли, но иногда приходили на экзамены. Когда дело дошло до Людочки Игнатенко, которая сейчас работает в ТЮЗе, они проявили редкое единодушие - оба были против! Говорят: "Читала вона чудово, спiвала, танцювала. Але ж вона маленька! Нам треба таких українських дiвчат, щоб кров з молоком! А це що?". Еле-еле упросил на конкурс ее допустить. Там она сделала такой замечательный этюд, что вся труппа ей аплодировала.

Опять обсуждение. Не берут! Спрашиваю: "Какие доводы?" Говорят: "Детская внешность и маленький рост". И тут я, конечно, взбесился. А как раз в фойе дело происходило, там зеркала огромные. "Так, - говорю, - а теперь встаньте оба и посмотрите на себя в зеркало!". А они же были очень маленького роста! Крушельницкий на меня тогда обиделся, а Юра расхохотался. Людочку взяли, и она потом лучшей была в студии.

- От чего умер Крушельницкий?

- От ужасно нелепой болезни с парадоксальным названием "доброкачественная опухоль" - 300 граммов этой опухоли вырезали ему из мозга. Он ведь в последнее время буквально сходил с ума. Мне говорили, что Марьян Михайлович как-то странно себя ведет, но я не верил, даже возмущался. А потом однажды встретился с ним возле Оперного театра, где он тогда "Хованщину" ставил. Сели мы с ним на лавочку, и он стал мне рассказывать, как новый спектакль решает. Описывает мизансцену: "Тут виходять люди, люди, а потiм пiшли секретарi i Микита Сергiйович". Я оторопел. "Кто пошли?" - спрашиваю. А он понял, что не то сказал, смутился: "Ой, ви знаєте, на мене нiби находить!" - и заплакал. Я отвел его домой, а потом сам расплакался. Понял, что это конец.

Великий был человек и великий ребенок, что для творческой личности - первое дело. Вот вам один пример. Он всегда очень со своими болезнями носился. И когда я набрал свой курс в Театре Франко, мы решили устроить ребятам знакомство с Мастером - с Крушельницким. Они сложились, мы с директором театра какие-то деньги выделили. Собрались в какой-то забегаловке, заказали немного вина. А коньяка там не оказалось, и мы с ребятами пошли за ним в магазин.

Возвращаемся и видим картину: сидят наши девчонки красные-красные, а Марьян Михайлович с увлечением им рассказывает, как в Трускавце ему лечили желудок и... ставили клизму. "Нет, - говорит, - это же не простая клизма, а особенная...". Девочки на него смотрят, как на Бога, а он им такие (!) подробности выдает.

А подозрительный был! Достаточно было кому-то что-то сказать, как он себе уже целую историю сочинял. Он после репетиции любил прогуливаться, а я жил тогда на Толстого, поэтому часто бывало, что он меня провожал. Потом возвращаемся - уже я его провожаю. Целуемся (а "поцелуйко" был страшный!) и расходимся. Утром прихожу в театр - не здоровается!

Терпел-терпел, а потом как-то схватил его, втолкнул в кабинет и говорю: "А теперь рассказывайте, в чем дело, иначе сейчас брошу к чертовой матери "Короля Лира" и уеду!". Он нехотя начинает признаваться: "А от кажуть, що ви подивились у Москвi мою виставу "Егор Буличов" i вона вам не сподобалась. Ви навiть сказали, що нiякого вiдношення до мистецтва вона немає!". Я объясняю, что физически не мог побывать в Москве, поэтому не видел его спектакля! Кается: "Ой, вибачте, а менi сказали...".

Незадолго до его смерти мы с Корнейчуком были у него в больнице. Вообще-то, туда не пускали, но перед Корнейчуком открывались любые двери, нас даже врач сопровождал. Марьян Михайлович был уже совершенно невменяемым и нас не узнал... Через день ему сделали операцию, но он, так и не приходя в сознание, умер. А ведь ему было всего 65 лет.

"ЖЕНЕ КУРБАСА ВАЛЕНТИНЕ ЧИСТЯКОВОЙ - ВЕЛИЧАЙШЕЙ АКТРИСЕ! - ДАЛИ ПЕНСИЮ 53 РУБЛЯ!"

- Вы работали с замечательными актрисами. Правда, что многие из них за свой талант, за признание заплатили женским счастьем?

- Я вспоминаю Валентину Николаевну Чистякову. Она была невероятно красива - все были в нее влюблены. Вышел даже сборник, в котором 17 (!) поэтов посвятили ей свои стихи. Когда я учился в Художественном институте в Харькове, видел ее в лучших ролях, еще в курбасовских спектаклях. А потом мы встретились в 1952 году на моем спектакле "Не називаючи прiзвищ", где она впервые в жизни сыграла характерную роль. И сыграла блестяще!

С этого спектакля началась наша дружба. Потом я поставил для нее "Привидения" Ибсена. И в Киеве на гастролях, которые проходили в помещении Театра русской драмы, ей за эту роль устроили такую овацию! А потом Микола Бажан поднялся на сцену и встал перед ней на колени. Это была великая актриса. И очень несчастный человек. Едва в чиновничьих кабинетах заходила речь о ней, кто-нибудь обязательно вспоминал: "А, це Курбаса жiнка...". И все! Да и сыграла она не так уж и много, могла бы сделать гораздо больше, если бы Курбаса не посадили.

Под конец жизни Чистякова очень сильно заболела, как говорят в народе, "упала на ноги". Ей, величайшей актрисе, у которой и звания были, дали пенсию... 53 рубля! И как мы ни добивались, куда ни писали, ничего не помогло. Спасибо, в Харькове ей помогали: она в институте преподавала, какие-то деньги за это получала. Образованнейшая женщина, на трех языках разговаривала. Умирала она в одиночестве. Но это судьба и бич многих великих актрис.

- Многих талантливых актеров сознательно предавали забвению?

- Увы! Так же ущемляем был в свое время Радчук. Мало кто сегодня помнит Титова - он при немцах работал, поэтому его и "забыли", Гирняка, который за границу уехал, а у нас эмигрантов не жаловали. Видя такое отношение, другие охотней продавались власти. Надо написать, что Курбас такой-сякой? Пожалуйста!

Кстати, Курбас, которому национализм и формализм шили, был настоящим глубоким реалистическим мастером. Он, как и Мейерхольд, начинал с поиска, а закончил реализмом. Эти два режиссера похожей судьбы далеко двинули драматический театр - не только в смысле творческого метода, но и в отношении актеров, которых они в прямом смысле слова воспитывали.

По большому счету, у Курбаса было две актрисы - Чистякова и Ужвий. Первая - актриса от Бога, вторую он делал. Как только его арестовали, Ужвий от него сразу же отреклась, как отреклась и от своего мужа, известного украинского поэта-футуриста Михаила Семенко. И сразу же проявилась заштампованность.

- Вы работали с ней?

- Она играла у меня в спектакле по пьесе Левады "Фауст и Cмерть". Многие режиссеры боялись гонять ее, а я гонял. Дико много с ней работал: а у нас тогда вроде бы дружба была. Крушельницкий, который, мягко говоря, не любил Наталью Михайловну, посмотрел репетиции, удивился: "Що ви з нею зробили?! Як вам це вдалося?! Вона ж зараз така, як при Курбасi була, - жива!". Но как только спектакль перенесли на сцену, все, что было достигнуто с таким трудом, тут же пропало. Опять прорезался знаменитый ее крик и вой! Спрашиваю: "Наташа, що ти робиш?!". Отвечает: "Так виразнiше!". Ни черта мне не удалось сделать!

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter