Долгое прощание

По вполне понятным причинам певица молчала почти год и вот сейчас наконец заговорила — о том, как узнала, что супруг и продюсер Евгений Огир болен раком желудка, как боролась вместе с ним и уже уверовала, что тяжелый недуг удалось победить, и прогнозы врачей, говоривших, что Жене остался всего лишь месяц, не оправдались, о том, как объяснила сыну Венечке, почему папы рядом нет, и о том, как спасалась — выбиралась из беды, свалившейся на нее и ее семью.

С одной стороны, правильно, что рассказала: лучше один раз вынести на люди свою правду, чем 300 раз подряд отвечать журналистам, которые обязательно будут спрашивать, где надо и не надо: «А что вы чувствовали, когда не стало мужа? А не было ли мысли покончить с собой? А когда ваш ребенок узнал, что он сирота?» — и что-нибудь еще в том же духе. С другой — как только фильм «Сила любви и голоса» вышел на экраны (на канале «1+1», спонсировавшем съемки), Тину стали обвинять в том, что на своем горе она попросту пиарится. Строит очередное шоу, чтобы поехать в очередной концертный тур.

Почему может сложиться такое впечатление? Видимо, оттого, что креативный продюсер Олег Боднарчук и режиссер картины Елена Коляденко выбрали весьма неожиданное композиционное решение — скрестили душещипательную исповедь в формате передач типа «Моя правда» с концертом, объединив то, что, в принципе, объединить трудно, а потом еще труднее понять: почему после рассказа о том, как героиня лежала в больнице на соседней с супругом койке, она вдруг вскакивает и вместе с мужским балетом лихо отплясывает под песенку со словами: «Я пришила тебя к себе, я так решила, шиншилла»? Вслед за чем идут другие, еще более неподходящие: «Милый, родной, ну, не мучай! Свалил — так иди...».

И зачем о своей семье, такой счастливой до болезни супруга, она рассказывает не в доме, который строила вместе с мужем, а в каком-то бутафорском будуаре императрицы, который повидал немало на своем веку? И для чего вся эта бесконечная беготня из одной комнатки будуара в другую, из другой в третью, какой в ней смысл — показать, как сильно Боднарчук любит выстраивать на сцене «домик для морской свинки»?

Эпизоды, снятые в доме Тины, где она показывает кабинет мужа, где хранит все, что хоть как-то с ним связано — от рабочих договоров до журнала с фотографиями с их свадьбы, — намного красноречивее и куда сильнее трогают, чем те, где певица, сидя в золотом кресле на кресле-троне, немного манерно, концертно так, на камеру рассказывает свою историю. Дома, рядом с сыном, который засыпает под ее колыбельную, она настолько искренняя, настоящая и своя, что хочется подойти и обнять. А в кресле непонятного будуара вместо человека, которому ничто людское не чуждо, восседает уже персонаж — с ярко-красными губами, нарисованными чуть ли не от носа к подбородку, прической «волосок к волоску», залепленными тушью глазами, которым никак нельзя плакать...

Если создатели фильма хотели показать, как на женщину влияет долгое пребывание в сфере шоу-бизнеса, то с этой задачей они справились. Если цель все-таки была другая — к примеру, поведать, как молодая женщина, привыкшая во всем полагаться и опираться на мужа, в одиночку борется с горем и продолжает жить ради своего ребенка и творчества, не уверена.

Антураж, весь этот, мягко говоря, не­уместный секс-гарнир: запредельные губы, голое тело в атласной ночнушке, которую кто-то когда-то по ошибке принял за платье, заводные песенки про шиншиллу, раздвигания-сдвигания ног на стуле в духе Шерон Стоун, девочки из балета в костюмах телесного цвета, сующие себе между ног символических неживых дядечек из папье-маше, и тому подобное — попросту сбивает зрителя с панталыку и заставляет маяться вопросом: «Так что же мне все-таки хотели сказать?».

Признаться, с первого раза я не нашла для себя ответа. Пришлось пересматривать во второй — вернее, переслушивать. И знаете, вот так, без распиаренной сверхкреативной картинки, если воспринимать фильм, как записанный на радио спектакль, все встает на свои места! И вещи, о которых рассказывает Тина, трогают безусловно, потому что нельзя, мне кажется, не расчувствоваться от фразы: «Я сказала сыну, что папа превратился в облачко и сейчас находится на небе». — «Почему в облачко?» — интересуется маленький Веня. «Потому что так устроен мир: все рано или поздно пре­вращается в облачко...». «Я учу его тому, чему нас не учили, — говорит Тина, — что у всего есть время, есть свой срок, который когда-нибудь заканчивается, а потому нужно ценить каждое мгновение».

Точно так же нельзя не отдать должное таким, казалось бы, простым и незаметным, но вместе с тем очень значимым словам: «мы лечились», «мы лежали в больнице». «То, что мы прожили дольше, чем месяц, который нам давали в Киеве, было огромной победой». После этих «мы» и «нам» уже не надо никаких «я его любила»...

Нельзя не понять, почему все, связанное с Женей, который, по сути, сделал из Тины Кароль звезду после того, как прежний продюсер оставил ее без песен, фонограмм и возможности давать концерты, она теперь называет не прошлым, а «навсегда». И нельзя не задуматься над репликой Тины о том, что рак — гуманная болезнь, потому что оставляет возможность если не спасти любимого человека, то хотя бы с ним попрощаться: «Это было долгое прощание...».

И как ни старайся, а не получится не заплакать, когда слышишь, как певица признается, что привезла к умирающему мужу женщину, чьим именем он стал ее называть, — первую жену, только бы ему хоть немного стало легче. Или когда Тина говорит, что первую после ухода Жени ночь провела в их доме одна: «Мне не было страшно. Я сказала: «Даже если ты придешь, не буду бояться: это же ты». И слушала каждый шорох, каждый звук». Или когда вспоминает, как пять лет назад во время венчания у нее загорелась фата и она начала хохотать так, что никто не мог успокоить. Священнику даже церемонию пришлось останавливать...

Нет, все это не пиар, а действительно исповедь. Просто наши режиссеры пока еще не научились понимать, из чего можно делать эротические шоу, а из чего нет.

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter