Борис ГРЕБЕНЩИКОВ: «Большинство наших рокеров по-прежнему перемалывают тему борьбы. Какая борьба, ребята?! Давно уже идет продажа...»

На концерте «Аквариума» поступила записка: «Правда ли, что вы занимаетесь магией?». — «А разве стихи — это не магия?» — переспросил БГ. Публика восхищенно вздохнула: ответ как нельзя более точно отражал то, что происходило в зале. А в зале, как обычно на аквариумных концертах, творилось шаманство. Иногда казалось, что ас российского рока, человек-легенда, знаменитый БГ, словно опытный заклинатель, с помощью дудочки очаровывающий кобру, играет со зрителем. Но, может быть, это был единственный способ заставить слушать? И слышать, что мир вопреки всему, ей-богу, прекрасен...

«НАС ГНАЛИ ЛИШЬ ЗА ТО, ЧТО МЫ БЫЛИ НЕМНОГО ДРУГИМИ»

— «Снова я пел сегодня то, что должен был петь вчера. Как прекрасны слова! Они изменят мир. Но я опоздал, и это только игра». Борис Борисович, почему вы сегодня почти не поете то, что пели раньше?

— По самой простой причине. Можно, конечно, играть, как многие группы играют — старые, известные песни. Но это значит полностью ограничивать себя, отгораживать от сегодняшнего дня. Нужно петь, как мы пели раньше и как все нормальные люди поют — лишь то, что хочется. Старое или новое — все равно. Но поскольку песни пишутся новые, в основном нужно петь их.

— «Меня учили, что важно, в чем суть. Но оказалось, что важнее мой вид...». Вас гнали и заносили в черные списки именно за ваш внешний вид?

— Вы знаете, я беседовал как-то с капитаном одной яхты... Он долго и, в общем, справедливо рассуждал о том, что государство, особенно то, бывшее, в первую очередь не любило тех, кто выделялся, выпирал из рамок.

Я не говорю, что мы были больше рамок... Мы просто чуть-чуть выходили за их пределы, из-за чего случались все неприятности. Даже если бы мы одевались стандартно, думаю, сам факт того, что мы тихонько поем о чем хотим, все равно вызывал бы нарекания. Нас гнали лишь за то, что мы были немного другие.

— «Мы стали настолько сильны, что нам уже незачем петь. Настолько знамениты, что туши свет. Мы танцуем удивительные танцы, превращая серебро в медь. И мы чрезвычайно удобны: мы не говорим «нет», когда нами торгуют». Это уже апогей славы...

— И время торговли...

— Что вы, кстати, думаете по поводу торговли вами?

— Торговля, в общем-то, ничем не отличается от прежней — из тех времен, когда КГБ вокруг прыгал. Теперь вокруг прыгают лоточники, менеджеры, «продюсеры» — как они себя почему-то называют. То же самое — люди желают заказывать музыку.

— Как у Евтушенко в посвящении Высоцкому: «Жизнь кончилась, и началась распродажа»?

— Всегда, во все века, во всех странах существовали честная торговля и барышники, воры. Я не имею ничего против честной торговли.

Однажды мы беседовали с владыкой Царицынским, который выписал нашу группу, чтобы мы на церковном празднике сыграли несколько песен, и он очень справедливо заметил: «О какой нормальной жизни может идти речь в России, если люди просто не умеют себя честно вести?».

Все построено на воровстве и спекуляции... Конечно, сначала нужно создать общество, в котором все поймут, что быть честным — выгодно, а потом уже говорить о нормализации человеческих отношений. Владыка надеялся, что церковное образование, церковные университеты всем помогут стать честнее...

А я могу сказать, что если мы будем продолжать петь песни, руководствуясь тем, что у нас внутри, а не тем, что продается, это, возможно, будет хоть мизерным, но вкладом в нормализацию жизни.

Пока у человека есть высокие, далекие цели — не делать рубль сейчас, а дойти куда-то, куда, в принципе, дойти невозможно, но хочется, — он будет оставаться человеком. Мы пытаемся дать всем, кто нас слушает, компас, сохранить ориентиры. А торговля — вещь временная.

«Я ОТКАЗЫВАЮСЬ И СУДИТЬ, И ЗАНИМАТЬ ЦАРСКИЕ МЕСТА, И ДРУГИЕ МЕСТА ТОЖЕ...»

— «Мы ведем войну уже 70 лет. Нас учили, что жизнь — это бой. Но, по новым данным разведки, мы воевали сами с собой». Ваш «Поезд в огне» в 1988 году пытались сделать чуть ли не гимном перестройки...

— Догорел поезд, догорел... Говорили, его «Комсомольская правда» напечатала тогда на первой странице. Я, к счастью, был в это время в Америке, поэтому сопротивляться не мог и просто как анекдот это воспринял. И до сих пор воспринимаю...

— Хотите сказать, что вы делали далеко не созвучную времени песню?

— Упаси Господь! Туда, к сожалению, проникло больше социальности, чем мне хотелось. Потому что тогда социальность настолько перла на меня изо всех щелей, что я просто не мог не реагировать на нее. Слишком много было дряни в тот момент, и меня это все по-человечески достало. Популярность же песни стала для меня большим сюрпризом.

— Вы против социальности в искусстве?

— Не-е-ет. Просто я отказываюсь и судить, и занимать царские места, и все остальные места тоже... Не мое это дело. Мое дело — заниматься той магией, которой я занимаюсь.

— «Мир, каким мы его знали, подходит к концу», Борис Борисович?

— Безусловно. Самое смешное, что есть одна известная американская группа, у которой через полгода после того, как мы написали эту песню, вышла песня «This is the end of the world as we know» — «Это конец мира, который мы знаем». Я был потрясен тем, что мысли — практически одинаковые! Думаю, действительно настало время заняться чем-то другим.

— Ну а где же тогда «та молодая шпана, что сотрет нас с лица земли?»

— Ух, я все жду! Жду, жду, жду уже много лет. Нет пока никого. И очень скучно, потому что хочется с кем-нибудь, по крайней мере, соревноваться. Со своими (с Костей Кинчевым, например) соревноваться ведь бессмысленно...

— Какой должна быть эта «шпана», чтобы она вам понравилась?

— Кто-то, кто настроит слушателей на позитивное восприятие мира. Чтобы хотелось жить дальше. Петь, плясать... Что угодно. Чтобы пришло нечто новое. А то большинство наших рокеров (о поп-музыке я вообще молчу!) по-прежнему перемалывают тему борьбы. Какая борьба, ребята?! Давно уже идет продажа! Чем больше они поют о борьбе, тем хуже становится. Пора петь о том, ради чего, собственно, стоит жить.

— А какие вам вообще люди нравятся?

— У меня достаточно безразличное отношение к абстрактным людям. Я не люблю абстрактного гуманизма и других абстрактных вещей, потому что они, как правило, ничего, кроме слез, не приносят. А конкретные люди мне интересны. Особенно хорошо, если с заинтересовавшим меня человеком можно что-то хорошее сделать вместе.

«НЕ ЛЮБЛЮ АБСТРАКТНОГО ГУМАНИЗМА — НИЧЕГО, КРОМЕ СЛЕЗ, ЭТО НЕ ПРИНОСИТ»

— Что, на ваш взгляд, останется из того, что вы создали?

— Вот это не мое дело — считать, что останется... Для меня, как для любого человека, всегда самое важное — сделанное только что. Из прошлого «Русский альбом» я люблю, хотя он уже чуть-чуть устарел — в мире многое изменилось. И эту странную пластинку «Любимые песни Рамзеса IV». Она странная, но она, во всяком случае, светлая.

— Что для вас важнее: стихи, песни, проза?

— Все — побочно. Важнее всего для меня — это первопричина магии, то, ради чего она делается. Второе по важности — сама магия, то есть как это делается. Третье — музыка, музыка песни, как наиболее приближенная, как разновидность Магии, что ли... Я не имею в виду магию в трактовке Папюса и других алхимиков — заклинания, пентаграммы и прочее... Это ерунда. Я имею в виду настоящее.

— «Приходит каждый день, уходит же не каждый»...

— Да, на удивление, такие странные стишки в этом романе многолетней давности («Роман, который никогда не будет окончен». — Т. Д.). Я на них до сих пор смотрю и не стыжусь. Хоть и незамысловато написано, но идея правильная...

— И какие же дни для вас проходят бесследно, а какие остаются?

— Остаются те, в которые, собственно, что-то удалось сделать, продвинуться вперед хоть на миллиметр, сказать что-то новое. Или кому-то сделать что-нибудь хорошее. Банально, но другого смысла в этой жизни я не знаю.

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter