Лучший хоккейный вратарь мира, трехкратный чемпион Олимпийских игр, десятикратный чемпион мира и девятикратный чемпион Европы, президент Российской федерации хоккея Владислав ТРЕТЬЯК: «С победой, товарищи! — сказал Брежнев, входя на заседание Политбюро. — Наши у чехов выиграли!»

Хотите верьте — хотите нет, но есть доллар, которому, в отличие от популярных в Украине зеленых банкнот с портретами американских президентов, девальвация не грозит. Выпущен он в Канаде в 1997 году, к 25-летию исторической хоккейной суперсерии «Советский Союз — Канада», а изображен на купюре... Владислав Третьяк. Ну и пускай легендарный вратарь увековечен растянувшимся на льду в момент, когда ему забивают шайбу, но разве придет кому-то в голову мысль, что помещенный при жизни (!) на заокеанском дензнаке игрок, — не король хоккея? Впрочем, сами канадцы предпочитали называть своего улыбчивого кумира «русским чудом». «Пришел, увидел, победил» — это о нем. Ровно 40 лет назад, в сентябре 1969-го, прославленный тренер Анатолий Тарасов шокировал всех, впервые поставив в ворота ЦСКА 17-летнего долговязого мальчишку, однако когда армейцы с перевесом в пять шайб победили, скептики были посрамлены и ехидные вопросы отпали. «Если я ни разу на тебя не прикрикнул, считай, ты покойник», — любил приговаривать Тарасов. «Если же наорал, в пух и прах расчихвостил, — значит, не потерял надежду сделать из тебя человека», — вспоминали потом его питомцы. Третьяку доставалось, как никому, зато уже в 1971-м он второй раз попал на чемпионат мира в Швейцарию. Приехав на предварительные игры вторым номером сборной, спустя две недели юный вратарь покидал Женеву первым, и впредь лидерство никому не уступал. На протяжении 15 лет ему не было равных не только в Союзе, но и в мире. Голкипер с виртуозной техникой и молниеносной реакцией, Третьяк умел разгадать любую хитроумную комбинацию и безошибочно выбрать позицию. Экстремальные ситуации, которые других вгоняли подчас в ступор, его только подхлестывали, заставляли собраться, продемонстрировать высший класс. Третьяк расширил всеобщие представления о красоте хоккея, ввел в обиход новые приемы, которые на вооружении у его коллег и теперь, спустя четверть века после того, как он навсегда завязал с игрой. Произошло это, кстати, до обидного рано — Владиславу было всего 32 года, и казалось, кумиру еще играть и играть... Как правило, он добивался успеха, когда шел за своим талантом, а не придерживался навязываемых стереотипов. Так, например, было с его фирменной, не вписывавшейся в общепринятые каноны стойкой, с нежеланием держать ловушку «как положено» у щитка и многим другим, но в тот раз вратарь подчинился идеологическим запретам: не уехал играть в НХЛ, как это немного позже, пусть со скандалом, но сделал его одноклубник Фетисов, а повесил коньки на гвоздь. Проиграли в результате и Третьяк, и хоккей, и болельщики — до перестройки оставался лишь год... В 1990-м ему позвонил знаменитый тренер Майк Кинэн и попросил приехать, чтобы проконсультировать «Чикаго»: дескать, не знаем, кого из семи вратарей выбрать, чтобы натаскивать как основного. Третьяк согласился, а поскольку с английским был, мягко говоря, не в ладах, не столько рассказывал ученикам, как надо не пропускать шайбу, сколько показывал. Спустя пару-тройку занятий тренер поставил вопрос ребром: «Сколько надо тебе заплатить, чтобы ты сыграл за «Чикаго»?». 38-летний Владислав воспринял это как шутку, ведь к тому времени он уже шесть лет не стоял в воротах, но Кинэн был торжественен и серьезен: «Я вижу, чувствую — ты выиграешь нам Кубок Стэнли»... Потом, уже дома, друзья говорили: взял бы ты миллион, отстоял там сезон и отдыхал бы всю жизнь, но голкипер, который был в НХЛ словно красная тряпка для быка, — любой молодой игрок мечтал забить ему хоть одну шайбу! — понимал, что рано или поздно не выдержит напряжения, сорвется, напропускает. «Для меня потерять имя было немыслимо, — признался мне Владислав, — я столько лет его зарабатывал»... Когда-то советская система сделала легендарного вратаря своим символом, знаменем... После ее распада Третьяк одно время даже гордился, что стал человеком свободным — принадлежащим не какой-то там партии, а себе и своей семье, однако с тех пор, как в 2005 году Владислав Александрович подписал печально известное письмо в поддержку приговора руководителям «ЮКОСА», а через год был второй раз избран в Госдуму по партийному списку «Единой России», он к этой теме предпочитает не возвращаться. Может, и правильно: его дело — спорт, а не политика. Несмотря на стремительно меняющуюся жизнь, 57-летний Третьяк остался прежним: улыбчивым, доброжелательным, неутомимым и патриотом до мозга костей... Просто тогда был в хоккее, а нынче — в хоккейной власти, раньше комсорг, парторг и выпускник Военно-политической академии имени Ленина посещал партсобрания, а теперь ходит в церковь. Кстати, свою хоккейную амуницию он распродал, чтобы на вырученные деньги купить оборудование для детской больницы, а от ведения вратарских школ по всему миру (коммерчески весьма выгодного!) отказался, чтобы растить молодняк дома. Что интересно: в 2006 году Третьяк возглавил Федерацию хоккея России, а в 2008-м после 15-летнего перерыва российская сборная выиграла, наконец, чемпионат мира. Этой долгожданной победе Владислав Александрович радовался не меньше, чем когда-то своим, ведь теперь его цель — сделать модным не пиво, а спорт — на один шаг стала ближе.

«Пеле озадаченно на меня посмотрел: кто же ты, мол, такой?»

— Глядя на вас, Владислав, невольно Маяковского вспоминаю: «Кто более матери-истории ценен?! Мы говорим: Ленин, подразумеваем: партия, мы говорим: партия, подразумеваем: Ленин!». Точно так же мы говорим «хоккей» — подразумеваем «Третьяк» и наоборот — вы ведь действительно величайший спортсмен, символ мирового хоккея...

— Спасибо на добром слове, но знаете... Звездной болезнью я еще лет в 18 переболел — так получилось, что играть в прославленном ЦСКА начал раньше, чем голосовать... В 17 с чем-то попал в окружение таких звезд, что дух захватывало, и, естественно, во все глаза наблюдал за ними в разной обстановке, брал с них пример... Бывая в других городах и странах, в той же Канаде, я ощущал, конечно...

15 лет в мире не было хоккейных голкиперов, равных Третьяку. Он не только виртуозно владел техникой, но и ввел в обиход новые приемы, расширив представления о хоккее как о виде спорта

— ...кто вы на самом деле...

— Ну просто такая профессия: как артисты бывают известные, популярные, так и хоккеисты... В Бразилии вот, наверное, меня не знают, в Африке тоже...

— ...зато в Канаде, наверное, и Пеле мало кому известен...

— Ой, был такой случай... На «Рандеву-87», в рамках которого сборная СССР сыграла против канадских профессионалов два суперматча, пригласили в качестве почетных гостей капитанов из разных стран, знаменитых спортсменов: от Голландии, по-моему, велосипедиста, от Союза — меня, от Бразилии — Пеле... Мне, конечно, очень приятно было рядом с ним находиться: еще бы — такой мастер! Церемонию нам устроили прямо на улице, множество журналистов пришло, и вот объявляют: «Бразилию представляет Пеле!». Все похлопали вежливо, типа: ну да!.. — а потом: «От Советского Союза — Владислав Третьяк», и такой шквал аплодисментов раздался, возгласы: «О-о-о!», крики... Он на меня озадаченно так посмотрел: кто же ты, мол, такой?

По окончании мероприятия я к нему подошел. «Знаете, — сказал, — я ни у кого автографов не беру, а вот у вас, коль представилась уж такая возможность, хочу попросить». Он меня обнял, и мы даже сфотографировались — этот снимок храню до сих пор.

— Две легенды... Сегодня вы уже второй срок подряд депутат Государственной Думы и президент Федерации хоккея России, а я смотрю на прекрасные фотографии времен вашей молодости, развешенные на стенах служебного кабинета, и с гордостью думаю, что запечатленные на них простые ребята несколько десятилетий приносили славу советскому спорту. Скажите, трус и вправду, как в песне поется, не играет в хоккей, это чисто физически невозможно?

— Ну разве что на первых порах, а потом все, кто не может проявить мужество и героизм, потихоньку отваливаются. На высшем уровне, где страсти кипят нешуточные, остаются настоящие, неустрашимые, волевые, с железным характером парни — трусов практически не бывает, хотя разные моменты случаются... Я, например, видел, что в первых играх против канадских профессионалов некоторые наши товарищи просто спасовали, потому что да, было страшно. Это был действительно бой, вернее, даже мордобой, и некоторые (не хочу называть фамилии) от борьбы уходили.

— Заслуженные мастера спорта?

— Заслуженные, но, понимаете, атмосфера была совершенно другая...

— Политический накал, очевидно, сказался...

— ...и уровень, к которому мы не привыкли. Тем не менее повторяю: большинство хоккеистов все-таки мужественные, сильные люди.

Играть в прославленном ЦСКА Владислав начал раньше, чем голосовать, — в 17 лет. В 18 быстро и незаметно переболел звездной болезнью

— В свое время я не раз сидел в секторе за воротами, которые вы защищали, смотрел, как в вас летят пущенные с огромной силой шайбы, и думал: «Боже ты мой, ну как же он не боится? Разве спасет маска, если этот резиновый диск попадет прямо в лицо?». С какой максимальной скоростью, кстати, летит шайба?

— Думаю, до 180 км/ч, даже до 200 — в зависимости от того, откуда она послана... У каждого хоккеиста своя сила броска, и есть, между прочим, специальные рейтинги — измеряют, кто сильнее бросает...

— Кому же принадлежит рекорд?

— У нас одним из сильнейших бросков обладал Блинов (играл в «Спартаке» и уже, к сожалению, умер), а еще у Фирсова «щелчок» был мощный и хлесткий. Из канадцев просто потрясающий бросок имел Деннис Халл из «Чикаго Блэк Хоукс» — впрочем, и Бобби Халл тоже... Играя против них, я знал: человеческой реакции, чтобы отразить брошенную ими шайбу, не хватит, поэтому, увидев, что она у кого-то из этих ребят оказалась, немедленно выбегал из ворот и туловище свое подставлял: вот, мол, давайте! Как правило, они попадали в меня...

— Больно бьет шайба?

— Больно, и если какой-то вратарь скажет вам, что ее не боится, не верьте. Только дураку не страшен удар этого каучукового, подмороженного на льду кругляша — твердого, словно камень. Вы же наверняка знаете: многие шайбы улетают за пределы площадки, и на льду стоит специальная бадья, в которой лежат запасные. Ну а вообще, все шайбы хранят в морозильнике.

— Чтобы лучше скользили?

— Да, и чтобы сохраняли плотность и жесткость. Конечно, удары, особенно в наше время, были очень болезненными, и практически каждый игрок мог «убрать» вратаря запросто.

«Зубы у меня все свои»

— Прямо, простите, мазохизм какой-то: зная, что шайба так больно бьет, все равно под нее подставляться...

— (Смеется). Вы знаете, сегодня голкиперам везет, нынче у них...

— ...амуниция немножко другая?

— Во-первых, и шлем есть, и маска, а когда я пришел в хоккей, многие вратари играли вообще с открытым лицом.

— Ужас какой!

— Я видел, сколько травм они получали, да и мне самому доставалось. Потом, когда уже появились шлемы с маской, стало полегче, а в последние лет 10-15 коллеги стоят, как у танка башня: все шайбы, в них попадая, по касательной уходят.

— Зубов за спортивную карьеру много вы потеряли?

— Да нет, зубы у меня все свои. Почему? Вовремя надел маску. Кстати, интересный момент...

Когда мой внук в пять лет заявил, что хочет играть в хоккей, я ему предложил: «Давай в ворота!». Он: «Не-не, я буду забивать шайбы». Настаивать я не стал: купил ему форму, научил кататься, а где-то через полгода Максим спрашивает: «Дедушка, а у тебя зубы свои?». — «У меня, — отвечаю, — да, потому что вратарь, в маске стоял». Он так задумчиво произнес: «Дедушка, я смотрю, в НХЛ все нападающие — беззубые: почему так?». — «Понимаешь, хоккей — игра жесткая, там могут и шайбой попасть, и клюшкой, и локтем у бортика, поэтому, если будешь играть в нападении, и ты можешь стать щербатым». — «Да? — и тут его осенило. — Дедушка, знаешь, я что-то передумал нападающим быть — наверное, стану в ворота, это поинтереснее». Так из-за боязни лишиться зубов и появился вратарь Максим Третьяк.

— Ощущение физической боли от попадания шайбы или столкновения с соперниками вы запомнили?

— Ну еще бы! Особенно, скажу вам, несладко приходится, когда шайба в горло попадает.

— В горло? Шайба?

— Ну да. Вы посмотрите, как сегодня вратари в Национальной хоккейной лиге, да и у нас, в России, экипированы... Сама маска от попадания в горло уже защищает, а еще они надевают на грудь — вот сюда (показывает), чуть повыше! — специальное защитное приспособление. Мы такого, естественно, не имели: практически все горло у меня было открыто.

— Я знаю, что первую серьезную травму вы получили в 12 лет — шайба в голову угодила...

— Это случилось на тренировке: Женя Деев с синей линии как дал... Он сильно бросал (я же играл с ребятами на два года старше: я с 52-го года, а они с 50-го), а я выкатывался и шайбу не увидел... Смотрю: черный диск прямо в меня летит, а знаете, он же мелькнет, как муха, — и ничего сделать не успеваешь. Единственное, что можешь, — закрыть глаза и голову в плечи вжать — все, но шайба попадает тебе сюда — и ты лежишь. На какую-то секунду я потерял сознание, потом очнулся: живой! Ну, слава Богу, ничего страшного. Встал, а кровь так и хлещет — мама родная! Ну что — отвезли в больницу, швы на голове наложили, неприятно...

— Тем не менее тяжелые травмы вас обошли стороной — правда?

— В общем-то, только шайба дважды в голову попадала и палец как-то коньком порезали, а так — да, Бог миловал.

«Если я ни разу на тебя не прикрикнул, считай, — ты покойник. Если наорал, в пух и прах расчихвостил, — значит, не потерял надежду сделать из тебя человека», — любил говорить тренер Анатолий Тарасов своим подопечным. На первых порах Третьяку доставалось больше других

— Были у ваших коллег случаи, когда им так доставалось, что оказывались на грани жизни и смерти?

— Такого я не припомню, хотя... В матче чемпионата СССР ЦСКА против «Крыльев Советов» Фирсов получил пас, а вратарь «Крылышек» Сидельников выкатывался, и Толя ему прямо в лоб как зарядил... Сашу вынесли, 11 швов на лбу наложили, но потом все было нормально. Через неделю сотрясение мозга отходит, и вратарь снова в игре.

— Иногда телевидение делает зрителям царский подарок, показывая матчи «суперсерии» 72-го года с канадскими профессионалами, и мы видим, что играют они без шлемов. Что это — отчаянная, запредельная смелость, безбашенность или просто такой форс?

— У них так было принято, и даже вратари играли без масок, но потом техническое перевооружение меры безопасности заставило все же принять. Раньше, если уж так вспоминать, были деревянные клюшки, а сейчас они сделаны из специального пластика, поэтому шайба куда быстрее летит — просто как пуля и, конечно, риск травмы существенно возрастает, а зачем это надо — судьбу лишний раз испытывать? Сегодня, как вы знаете, даже глаза уже защищают (а почему нет?), но прежде это считалось трусостью. Когда я пришел в хоккей и стал играть в маске, все было нормально, но стоило мне надеть шлем, услышал: «Третьяк — трус!». Мне было так обидно...

— Страшное обвинение!..

— Тем более что шлем я надел потому, что голову мне разбили. Пришел домой, отец отрезал: «Больше играть не будешь. Что это такое — сына уродом сделают». — «Пап, — говорю, — я хоккей очень люблю», а он: «Тогда надевай шлем!». Ну, что — пошел в магазин и купил...

«Нападающим я совсем немножко играл»

— Тренеры учили наверняка защитников подстраховывать вратарей и принимать на себя шайбу — каким образом?

— Для этого были специальные упражнения: у Тарасова, например, нападающие становились на синей линии, а защитники — в ворота и...

— Без шлемов, без масок?

— Только в шлемах, но игроки бросали в таких пределах (проводит рукой под грудью)...

— И как ребята выдерживали этот «расстрел»?

— Было больно, конечно, но терпели, потому что это ж хоккей. Тренер говорил, что так нужно, приходилось все выполнять... Согласитесь, если защитник на тренировке не доведет навык до автоматизма, то и в игре...

— ...испугается!

— У нас такие ребята, как Моисеев, Мишаков, Ромишевский, очень четко, здорово вратарю помогали — как ваньки-встаньки. Когда ЦСКА или сборная оказывались в меньшинстве, практически всегда тренеры выпускали этих бойцов на лед и они дружно ложились под шайбу — было даже трудно довести ее до ворот. Конечно, и травмы получали, и синяки, и ушибы, но это мужественные были бойцы.

— Хоккеисты бывают разные — попадаются и такие громилы, что просто не дай Бог. Когда они шли на ваши ворота, когда выходили один на один, что вы чувствовали? В комок не сжимались?

— Нет. Это перед матчем обычно волнуешься и переживаешь, а когда он уже начался, все забываешь — особенно если играешь с канадцами. Вот с теми же чехами — другое дело, а с канадцами не успеваешь о чем-то думать...

«Я худеньким рос, во мне было всего 70 килограммов — одни уши торчали и шейка тонкая. Все побаивались, что шайбой мне перебьют горло, потому что мышечный панцирь был еще слабоват»

— Хулиганы они?

— Да, но при этом настоящие мужики, и хоккей у них очень азартный...

— Они же, как русские, любят подраться...

— О да, у них это в жилах, в крови с самого детства, хотя сейчас по-другому немножко стало. В детских, юношеских соревнованиях драться им запрещают, а раньше, когда даже их молодежные команды к нам приезжали, они такие устраивали побоища... Когда на турнир, организованный Фондом «Международная спортивная академия Владислава Третьяка», которому уже 12 лет в этом году исполняется, прибыли американцы, они в одном матче как вылетели — минут 20 дрались «все на все», стенка на стенку. Самое главное, что делают это хорошо, с детства умеют (там же своя техника: как майку рукой подцепить, как руку перехватить, — много нюансов), а вот мы драться так не приучены.

Европейцы тоже могут сыграть жестко, но себя все же щадят, а вот канадцы ни других, ни себя не жалеют — они в этом плане более, что ли, открытые...

— Вы интеллигентный человек, не чета записным «рубахам» — вам тоже приходилось на льду драться?

— Один раз, хотя даже не дрался, просто... Это в Миннесоте было, в 71-м году. Встречались со сборной Соединенных Штатов, и так получилось, что у нас двух игроков удалили и мы остались втроем против пятерых. Отбиваемся, как тут драка возле моих ворот завязалась: два американца на одного нашего налетели (канадцы обычно так не поступают, а вот американцы запросто!).

— Кого били?

— Не помню, но, конечно, я стал ему помогать и своей клюшкой вратарской ударил зачинщика по спине. В общем, заваруха была еще та, но произошло это один-единственный раз и больше не повторялось. Считаю, что не вратарское это дело, хотя в Канаде, если «все на все», вратари тоже дерутся...

— Зрителям это нравится?

— Разумеется. У нас даже в России был матч («АК Барс» играла с «Трактором»), и Мыльников с финном Норреной, вратарем из Казани, такую учинили драку... Потом она переросла в массовую — публика была в восторге!

— Владислав, а это правда, что когда-то вы нападающим были?

— В таком амплуа совсем немножко играл. Когда пришел в 63-м году в ЦСКА, хотел только форвардом быть, вот только форму, к моему огорчению, мне не выдали, а купить ее было нельзя. Месяц отзанимался, и клюшкой да шайбой все ноги мне перебили. Мама переживать стала: «Ну что это такое — сплошные синяки»... Я к тренеру: так, мол, и так, а он: «Мы же не знаем еще, что из тебя получится. Играть только через пару годков будешь, поэтому давай пока так тренируйся, а там посмотрим». Я попросил: «Ну хоть какую-нибудь экипировку дайте». Он: «У нас только вратарская есть — никто ее не хочет». — «А мне все равно, — я обрадовался, — лишь бы форма была». Надел ее и собирался играть в нападении, а ребята сказали: «Давай-ка в ворота — у нас вратаря нет». Так вот и стал голкипером...

«В Канаде меня спрашивали: «Это правда, что вам, совсем маленькому, по указанию Политбюро специально ноги сломали?»

— Вы только что маму вспомнили — я читал, что она в свое время увлекалась русским хоккеем...

— Да, еще до войны. У нее даже клюшка была загнутая — я пацаном на улице ею играл.

— Себя в русском хоккее не пробовали?

— Нет, не пришлось.

— Он что же — менее интересный?

— Скорее, своеобразный: поле большое, и острых моментов не так много. Хоккей с шайбой все-таки более зрелищный: за одну минуту много событий может произойти.

— Почему в ЦСКА, куда вы попали совсем юным и где тон задавали прославленные, титулованные игроки, вас нарекли Птенцом?

— А я (улыбается) худеньким рос, во мне было всего 70 килограммов — одни уши торчали и шейка тонкая. Все жалели меня и побаивались, что шайбой мне перебьют горло, потому что мышечный панцирь был еще слабоват. Даже болельщики «Спартака» и других команд за меня болели: дескать, такого зеленого пацана в ворота поставили... Поэтому, наверное, сначала меня цыпленком прозвали, а потом переименовали в Дзуриллу — с прекрасным голкипером чехословацкой команды мы почти тезки: он Владо, а я — Владик...

— Вы как-то сказали: «Неудачи отзывались во мне физической болью — после поражений не мог сдержать слез». Неужели действительно плакали и вся команда вас успокаивала?

— Такое только один раз случилось, в 11 лет, когда последнюю шайбу от синей линии пропустил. Это решающий матч был: если бы у команды «Красный Октябрь» выиграли, стали бы чемпионами Москвы, а тут — ничья! Стою, одним словом, расстроенный, на глазах слезы, и вдруг тренер ко мне подходит и говорит: «Да не переживай ты — «Спартак» проиграл «Мясокомбинату», так что мы чемпионы» (смеется). В 64-м году это было — тогда я свою первую медаль получил.

Хоккеисты сборной СССР после вручения высоких наград на Красной площади в Москве. Третьяк и Михайлов получили ордена Ленина, остальные — Трудового Красного Знамени (слева направо): Александр Пашков, Геннадий Цыганков, Борис Михайлов, Валерий Харламов, Владимир Петров и Владислав Третьяк, 1978 год

— Позднее, на взрослом уже уровне, не позволяли себе слез?

— Нет, никогда...

— Но проигрывать не любили?

— А кто любит — неужели вот вам приятно?

— Хорошо, Владислав, быть нападающим: не забил — ничего страшного, да и защитником тоже неплохо: упустил соперника — с кем не бывает, а на вратаря все шишки обычно сыплются, потому что если шайба в воротах, он виноват по-любому. Что такое для вас «последний рубеж» — та черта, которую шайба не должна пересечь?

— После чемпионатов мира я часто выступал у военных — не только у летчиков и моряков, но и у пограничников, и они говорили: «Вы наш, потому что на границе стоите». Понимаете, когда я играл (говорю сейчас чистую правду), за моей спиной был Советский Союз, а еще жена мне все время письма писала напутственные на чемпионаты мира и на Олимпиады: «Папочка, дорогой, не забывай: мы, двое детей и я, стоим сзади тебя в воротах. Не дай, чтобы шайба попала в нас».

Конечно, ответственность на мне лежала огромная, потому что моя ошибка сразу же выливалась в голы, в неприятные цифры на табло. Вратарь как бы в команде и в то же время вне ее — отдельно сам по себе: он и одет иначе, и по-другому мыслит, и психологически готовится к матчу по-своему. Нападающий или защитник могут сесть на скамеечку, водички попить, а ты постоянно в игре, и нельзя отвлечься, расслабиться, потому что шайба может залететь откуда и как угодно. Конечно, когда на площадку выходишь, от всего отрешаешься — последний рубеж обязывает.

— Что бы ни говорили о вашем феноменальном характере, силе воле, усердии и самоотдаче, думаю, что вперед вас вел прежде всего огромный, недюжинный, Богом данный талант. Не случайно же канадские журналисты допытывались: правда ли, что когда вы родились, члены Политбюро специальным постановлением решили сделать из вас вратаря, потому что задатки были ярчайшие?

— Что интересно (смеется), этот вопрос мне задавали в Канаде не раз. Как-то лечу из Монреаля в Торонто, и подходит ко мне стюардесса: «Можно у вас взять автограф?» (там же все знают, все узнают). «Пожалуйста», — говорю, а она продолжает: «Вы извините, а можно нескромный вопрос?». — «Да, ну конечно». — «Правда ли, — спрашивает она, — что в свое время советское руководство решило вылепить супервратаря и выбор на вашу семью пал?». — «Ну-ну», — говорю, а она продолжает: «...что вам, совсем маленькому, специально ноги сломали и на обоих коленях сделали операцию, которая позволяет садиться так, чтобы шайба низом не проходила?». Я засмеялся: «Это неправда».

— Не признались ей в этом?

— Нет! Меня постоянно об этом спрашивали, потому что первым из вратарей освоил стиль «баттерфляй» — бабочка, которая садится...

— Это когда вратарь в нижней стойке играет: кладет на лед щитки и перекрывает почти весь низ ворот...

— А тут еще по бокам перчатки — получается похоже на бабочку. Сегодня в НХЛ все уже на «баттерфляй» перешли, а раньше «стэндап» был (от английского stand up — вставать) — своеобразный щит: передвигаешься, закрываешь и все... Сейчас у нас только Евгений Набоков более-менее его использует.

— Политбюро давно нет, а ноги по-прежнему перспективным ломают...

— ...и все (смеется) стали садиться. Просто, как видите, мой стиль прижился, и я очень рад, что нынче практически все вратари мира его предпочитают.

«Одной рукой вы должны есть лапшу, а другой — мячом играть», — говорил мне Тарасов»

— Вообще-то, до вас считалось, что хоккейный вратарь должен быть обязательно низкого роста, потому что тогда ему удобнее защищать ворота. Как вы, человек высокий, с этим справлялись?

— Сейчас, наоборот, в НХЛ маленького вратаря сразу бракуют. Будучи тренером-консультантом в «Чикаго», я присмотрел шикарного вратаря (он за сборную США играл) — потрясающего! «Вот, — говорю, — хороший голкипер», а они на него даже не смотрят — берут высокого.

— Это после вас такое, видимо, началось?

— Не то чтобы после меня — просто тактика такова. Сегодня стиль «баттерфляй» особенно помогает большим вратарям, потому что, когда крупный на лед садится, он своим туловищем закрывает ворота, а у маленького все открыто, и чем меньше он ростом, тем тяжелее ему в этом стиле играть: надо дальше выкатываться, больше работать. Поэтому налицо тенденция — вратари, как правило, высокорослые, даже выше меня...

Владислав Третьяк и Виктор Коноваленко с Анатолием Тарасовым, 1970 год

— Может, чтобы закрывать пространство плотнее, им надо полными, тучными быть?

— А через это прошли... В НХЛ даже специальные крылья на плечах делали (когда садишься, они поднимаются), панцирь, во-о-от такие ловушки, блин на локте удлиняли прилично. Вы представляете?

— И что?

— Нашивали еще себе между ног специальную сетку, на трусы поролон приделывали потолще, да еще и сам кипер — махина под два метра. Получалось, что вратари — главные, так сказать, герои: им забить невозможно.

— Но забивали?

— Мало: счета были 1:1, 2:2 — ни красоты, ни зрелищности, поэтому Национальная хоккейная лига постановила, что это неинтересно. Конечно, мы все любим хоккей, все ему преданы, но... Все ведь для болельщиков, чтобы они пришли и удовольствие получили, а радует их только результативная игра, правильно?

— Теоретически, однако, ворота закрыть на замок можно?

— Безусловно, однако в НХЛ приняли правила, которыми все урезали, специальные толщинки (когда садишься, они полностью закрывали пространство между ног) спороли, крылья убрали...

— Не дали летать...

— ...потому что нельзя. Я сам, когда был маленький, тоже щитки обшивал — они у меня были больше сантиметра на полтора. Никто ж никогда их не проверял: ни в клубе, ни в сборной — даже на чемпионатах мира, а теперь перед каждой игрой ставят шаблон. Если щитки параметрам не соответствуют, ты их снимаешь и выйти так на площадку уже не сможешь.

— По слухам, великий Тарасов требовал, чтобы вы никогда не расставались с теннисным мячом...

— Да, причем доходило иногда до смешного. В столовой сижу, кушаю, и вдруг он: «Молодой человек, где ваш мяч?». Я показываю ему, что ложку держу, а Тарасов: «Одной рукой вы должны есть лапшу, а другой — мячом играть». Или, помню, в 69-м впервые поехал с ЦСКА на юг, на сбор. Закончилась тренировка с теннисными мячами, все купаться пошли, но только я в воду вошел, тут Тарасов: «Молодой человек, а где же ваш мяч?». В результате мы с вратарем Адониным нашили себе на трусы по карманчику, и где бы ни были, мячик всегда находился при нас.

— Анатолий Владимирович называл вас «молодой человек»?

— А он со всеми так: «молодой человек», «полуфабрикат», «шкет», «оголец»... Первые слова, которые я от него услышал, были такие: «Ну что, полуфабрикат, будем работать. Выживешь — станешь великим...

— ...фабрикатом...

— ...а если не выживешь — извини. Ну что, в шахту!». Так говорил, и при этом к каждому неизменно на вы обращался.

— Что же вы с теннисным-то мячом делали?

— Играл. Каждое утро перед зарядкой подходил к стенке и начинал специальное жонглирование двумя мячами. Это тренировало реакцию, давало хороший настрой перед игрой.

— Говорят, у Тарасова был оригинальный метод отработки вратарских навыков: вы стояли в воротах, а в вас с разных точек площадки одновременно летели десятки шайб...

— Одновременно крайне редко — можно получить травму, но были частые броски с сокращающимся интервалом: оттуда, отсюда, слева, справа... Иной раз Анатолий Владимирович стоял передо мной с клюшкой, которой все время перед глазами маячил, закрывая обзор, а чаще всего передо мной ставили двух игроков, которые закрывали площадку, а мне бросали. Это, кстати, ситуация игровая, и я тоже этот прием применял, когда тренировал вратарей в Чикаго.

Обычно вратарю забивают, когда он не видит шайбу. Бывало, оправдываюсь перед Тарасовым: «Я шайбу не видел», — а он: «Это твоя проблема — должен видеть всегда».

«В последние годы я играл уже «по глазам». Это приходит с опытом и для большинства слишком сложно»

— Не знаю, правда это или красивая легенда, но прославленные советские хоккеисты рассказывали мне, что вы обладали каким-то даром предвидения и чуть ли не заранее знали, куда полетит шайба...

— Дело в том, что в последние годы я играл уже «по глазам», но это приходит с опытом — молодой вряд ли так сможет... Сколько я ни учил вратарей, от силы один-два переняли такое — для большинства это слишком сложно.

«Куба далеко, Куба — рядом». Команданте Фидель Кастро приветствует сборную СССР. Москва, 26 февраля 1976 года

— По глазам, простите, кого — нападающего?

— Да, и я расскажу, как это выглядит. Допустим, против вас выходят два форварда... В такой экстремальной ситуации легко растеряться, и тогда гол гарантирован, а я начинаю внимательно следить за глазами того, у кого шайба. Если перед броском он мимолетный взгляд на товарища кинет, а потом на шайбу, так и жди — последует передача партнеру. Нападающий отдает пас, а я уже там стою. И другой вариант. Если в последний момент он посмотрит сначала на меня, а потом на шайбу, значит, будет бросать сам, поэтому я уже забываю о его партнере и вступаю в противоборство с ним. Как только соперник глаза опустил, я шаг из ворот — и все, он мой, так что ничего сверхъестественного: опыт, знание психологии и, конечно же, хладнокровие.

— Когда канадская пресса дружно ругала своих профи за то, что русские опять победили, они оправдывались: «У них же в воротах Третьяк, а он нас гипнотизирует». Вы что же, действительно гипнозом владеете?

— Нет, но вы знаете, какую ошибку они допускали? Очень удачно сыграв в 72-м году, я заложил фундамент, наверное, на всю свою жизнь, и когда мы прилетели в Канаду в 75-м, канадцы дружно приходили (один раз в Монреале тысяч восемь явилось!) смотреть, как я тренируюсь. А для меня это допинг, понимаете? Я уже в самолете себя настраивал: «Ну, готовьтесь! Покажу, кто есть кто», — и в аэропорту по трапу спускался совершенно неузнаваемым человеком. Так доказать им хотелось, что мы не хуже, а лучше! Когда я тренировался, свои мне почти не забивали, а представители «Монреаль Канадиенс» сидят, все снимают... «Как же этому парню забить?» — думают. В результате у них складывалось ложное впечатление, что мои ворота непробиваемы, и даже накануне Кубка Канады газеты писали: «Как позволит Третьяк, так и сыграем».

— Никакого гипноза, выходит, не было?

— Гипнотизировал я их своей тренировкой, своей игрой. Зря (улыбается) они приходили: не надо было на это смотреть — было бы легче.

— У вас потрясающая реакция — иначе и быть не могло, — а в жизни она пригодилась?

— Естественно, особенно за рулем...

— И что же, были моменты, когда, если бы не реакция, дело бы плохо закончилось?

— Все было, но выручало всегда хладнокровие. Спортсмен — он же и за рулем ас: главное — не увлечься, не перейти границу.

«Чехи и обзывали нас, и плевали в лицо. Терпели ребята...»

— Остросюжетные поединки советских «любителей» с канадскими профессионалами многими воспринимались как столкновение двух политических систем: если выигрывали канадцы, это было плохо для вас, а ежели побеждали вы — несладко приходилось им. Скажите, наши военачальники (все-таки ЦСКА — клуб армейский), крупные руководители партии, спорта накачивали вас: «Не вздумайте проиграть, это наши враги», как-то стращали?

— Было такое, когда с американцами предстояло играть и перед Олимпиадами... Вот чехи, поляки — нормально, это наши друзья, нам даже не разрешали с ними особо драться. Вот, скажем, на турнире на приз газеты «Руде право» в 76-м году у нас три игры состоялись со сборной Чехословакии, на которых все их Политбюро присутствовало.

— Сильная у них команда была?

— Да, очень хорошая. Мы к Олимпийским играм готовились в Инсбруке, уделили большое внимание физической подготовке и, естественно, плохо выступили. В последний, помню, момент Гусев применил против одного из чехов прием, и так получилось, что клюшкой попал тому в подбородок, его унесли на носилках... Потом на банкете я этого нападающего видел — ничего страшного, а в зале такой вой поднялся... Нас закидали там всем, что нашлось под рукой, и когда мы в Москву прилетели, нас сразу — в воскресенье! — в автобус и к министру спорта Павлову. Он появился, глаза, как у военно-морского окуня...

— Серьезный же человек был...

— Мы про себя: «Что случилось?», а он как понес: «Да вы хоть знаете, что наделали? Сказать, кто вы такие? Вы хуже врагов социализма (а хуже были только предатели родины. — В. Т.), а вы, Гусев, больше играть не будете». Тот робко: «Да я случайно». — «Все, форму сдавайте — больше на лед не выйдете».

— И что, карьера его на этом закончилась?

— Да нет, конечно. Петров попытался за Гусева заступиться: «Я как парторг хочу заверить: он не виноват». — «Парторг? Завтра вас ждут на Старой площади», а я комсоргом был — ну что тут скажешь?

— После парторга уже ничего...

— Ну да, а через месяц или два мы отправились на Олимпийские игры, выиграли золотые медали, и всем ордена дали...

— И Гусеву в том числе...

— Воистину, от ненависти до любви один шаг.

— Игры с чехословацкой сборной были едва ли не главным украшением любых хоккейных турниров. Какие ребята за них играли — Поспишил, Мартинец, Поузар, Кралик, Бубла, Новы, Холик, Холечек, Дворжак, братья Штястны! После Пражской весны и вторжения в 68-м году наших танков напряжение во взаимоотношениях с ними существовало?

— И очень большое, хотя до этого мы были как братья... Помню, когда первый раз приехал в 70-м году в Стокгольм, в лифте нос к носу столкнулись Дзурилла, Коноваленко и я — мы жили в одной гостинице. Коноваленко говорит Дзурилле: «Ну что же ты, почему не здороваешься?», а тот в ответ что-то нечленораздельное выдавил: «А... О... Э...».

— Так и не поздоровался?

— Нет. Даже до того доходило, что если нас размещали в одном отеле, чехи немедленно уезжали в другой (или если, не дай Бог, ели мы вместе, в одном помещении).

— Смотрите-ка, до какой степени все обострилось!

— Что вы — на Олимпиаде в Саппоро чех Недоманский (шутили, что в СССР две проблемы — Даманский и Недоманский) специально в нашего тренера Чернышова шайбу бросил...

— Как это?

— Ну так. Аркадий Иванович стоял у скамьи, облокотившись о бортик, а он в него шайбу... Это было в игре, но сделано умышленно, чтобы нас раздразнить, спровоцировать. К слову, этого хулигана наши крепко потом проучили. Перепало, конечно, и нам, и им, но сегодня я и с Голонкой дружу, и с другими ребятами, которые в свое время были непримиримыми.

— Ушло уже все?

— Ушло, потому что было замешано на политике. С одной стороны, нам нельзя было их бить (с американцами, канадцами дерись, а чехи — друзья), а с другой стороны, они в наш хоккей играли, были нам очень близки, а поскольку все наши матчи на первенствах мира были за золотые медали (чаще всего именно от их исхода зависело, кто чемпионами станет), это вносило дополнительное напряжение. В Праге играть приходилось в сложной атмосфере: и плакаты с нарисованными танками были, и все 12 тысяч зрителей против нас болели, излучая не столько спортивный азарт, сколько ненависть. На нас просто отыгрывались, так и писали на транспарантах: «Вы нам танки, мы вам — бранки (по-чешски голы. — В. Т.)».

— А на площадке оскорбительные реплики соперники себе позволяли?

— Сколько угодно. И обзывали нас, и плевали...

— В лицо?

— Было дело. Терпели ребята...

— До перестройки вниманием власть предержащих хоккей обделен не был — вы это чувствовали?

— Ну, сами судите: Брежнев у нас на всех матчах сидел — даже на встречах чемпионата СССР бывал регулярно.

— Вас хоть об этом предупреждали или вы видели, как он заходит в ложу?

— Мы это знали, уже когда за пару часов до начала ехали на игру: если на всех постах стояла милиция, значит, Леонид Ильич будет. Врачи рекомендовали ему положительные эмоции, и он получал колоссальное удовольствие, глядя на настоящих мужиков, которые бьются на ледовой площадке...

Я, между прочим, встречался с ним в 81-м году после Кубка Канады, в финале которого мы обыграли хозяев 8:1. Мы тогда привезли Леониду Ильичу подарки, а он нам зарплату всегда повышал, награды давал щедро.

«Стою на трибуне съезда, бодро докладываю и вдруг сзади слышу: «Владислав, молодец!». Оборачиваюсь: «Да, Леонид Ильич, спасибо большое!»

— Вы же один из немногих спортсменов награждены орденом Ленина...

— Да, в свое время четыре высших ордена СССР получил. Помню, как-то после первого периода финнам проигрывали 2:1. Приходим в раздевалку, а следом Павлов: «Так, капитан, парторг и комсорг быстро к Брежневу и Черненко — подарки вручать». Мы кое-как отстегнули свою амуницию (это же сложно, а у меня вдобавок щитки) и побежали в правительственную ложу. Никогда не забуду — заходим, а там стол большой, и на нем конфеты, зефир, «Мишки» какие-то косолапые, которые я так любил маленьким. В 60-е годы же все было, а потом куда-то исчезло — сосали одни леденцы... Посмотрел, словом, на кремлевские обертки красивые... «Ого! — подумал. — Вот это живут люди!». Позавидовал (улыбается)...

Подхожу, в общем, к Брежневу и говорю: «Дорогой Леонид Ильич, большое спасибо за вашу заботу!», а генсек с укоризной: «Ну что ж это вы финнам проигрываете?». — «Леонид Ильич, — отвечаю, — финны нам не соперники, сейчас выиграем» (на моей памяти, за 15 лет мы только один раз им уступили).

Брежнев поинтересовался: «А что это у вас фамилии сзади по-английски написаны?». Я только плечами пожал: «Да не мое это дело». Тут же министр наш подскочил: «Леонид Ильич, понимаете, это международный турнир, и все должно быть по-английски». — «Да? Жаль только, не разберешь иногда, что за фамилия». Ну что — пожелал нам удачи...

— ...и в результате финнов вы одолели?

— А как же! На следующий день пришли в раздевалку, смотрим — фамилии все на русском. За ночь две швеи перешили (смеется). По орденам, кстати, тоже был интересный момент.

С внуком Владиславом Третьяком-младшим легендарный вратарь связывает большие надежды как с продолжателем спортивной династии

78-й год, чемпионат мира в Праге. Чехословацкому хоккею 50 лет исполнялось, они так готовились... В первом матче обыграли нас 5:2, и вот последняя игра...

— ...решающая!

— Их и ничья устраивала, и даже если бы в одну шайбу нам уступили, победа, в общем-то, оставалась бы за ними, а нам надо было выигрывать с разницей только в две шайбы (или больше), поэтому они не сомневались в благополучном для них исходе... Столы уже были накрыты, правительство чуть ли не в полном составе пришло, ребята в мечтах прикрутили себе медали...

— ...но Третьяк, Михайлов, Петров и Харламов были с этим категорически не согласны...

— В результате мы их обыгрываем — 3:1: невероятное счастье! Нас быстро вывезли, потому что такое там поднялось... Конечно, у них горе, праздник весь скомкан, никто на банкет не пришел...

Мне один человек рассказывал, что в это время Брежнев был в ФРГ с визитом. Хозяева у него спросили: дескать, какой спектакль хотите вечером посетить, а он в ответ: «Наши играют с чехами, поэтому в театр не пойду — буду смотреть хоккей».

На следующий день прилетел наш генсек в Москву, заходит на заседание Политбюро и говорит: «С победой, товарищи!». Все переглянулись: «С какой — вроде же не воюем?». — «Вы что? — Леонид Ильич удивился. — Вчера наши у чехов выиграли и заслуживают орденов Ленина, Трудового Красного Знамени и медалей «За трудовую доблесть». Вот в каком порядке, пропустив орден Знак Почета, он перечислил награды, так все нам и дали — вот что значит партийная дисциплина!

— Один очень большой в прошлом руководитель советского комсомола рассказывал мне, как на очередном съезде ВЛКСМ во время вашего выступления сидящий сзади Брежнев что-то вам говорил в спину — что, если не секрет?

— В 74-м году мы выиграли чемпионат мира в Хельсинки, и прямо с поезда меня повезли в Кремлевский дворец съездов, где проходил ХVII съезд комсомола. Только в военную форму переодели и бриолином немножко пригладили волосы, потому что мы волосатые были, — и пожалуйте на трибуну. Вышел я, бодро докладываю: «Дорогие делегаты, наказ партии, комсомола мы выполнили...» — и вдруг слышу, Брежнев вполголоса мне: «Владислав, молодец!». Вот те на, думаю: как реагировать? Прервать выступление и поблагодарить или сделать вид, что не слышу? Оборачиваюсь: «Да, Леонид Ильич, спасибо большое», но надо ж доклад продолжать — вон столько в зале народу. Я вновь в текст уткнулся: «Наказ выполнили, завоевали...», а сзади опять голос Брежнева: «Владислав, передай всем ребятам привет». Я: «Да, Леонид Ильич, передам». (Смеется).

— Душевный был человек, правда?

— И душевный, и добрый, а самое главное — любил спорт и всячески нам помогал.

«Канадский журналист поклялся съесть газету со своей статьей, если русские забьют хоть одну шайбу. Честно все съел...»

— Продолжу разговор о политике: это правда, что однажды на скамье запасных старший тренер сборной СССР Тарасов запел «Интернационал»?

— Нечто подобное было один раз — на чемпионате мира в Швейцарии в 71-м году. Меня тогда первый раз в финале поставили — Коноваленко накануне неудачно стоял против чехов, и Тарасов сказал: «Третьяк — в ворота!». Естественно, я переживал, и хотя мы сначала забили шведам две шайбы, первый период проиграли 3:2. Пришли в раздевалку и предвкушаем: «Сейчас буря начнется, Тарасов нам даст» (он ведь такого шороху мог навести — мама не горюй!). Сидим, короче, притихли, а тренер сел на скамейку и запел: «Черный во-о-орон...». «Ну, — думаем, — батька запел: надо выигрывать». Выбежали на лед, разорвали шведов, победили со счетом 6:4. Что же касается «Интернационала»... Говорят, его тоже пел, но я лично не слышал.

— Сейчас, спустя столько лет, как вы можете охарактеризовать эпохальные битвы с канадскими профессионалами — чем они вам запомнились?

— Это поистине историческое событие, которое неповторимо, — я вообще думаю, что в 72-м году в хоккее произошла революция. До этого ведь канадцы считали себя непревзойденными...

— ...а русских — мальчиками для битья, да?

— Ну, они вообще европейских хоккеистов в грош не ставили: мол, не с кем играть. Разыгрывали собственные первенства, присваивали на свое усмотрение звание «лучшего игрока мира», а тут какие-то русские! Канадские профи бахвалились: «Да мы с двузначным счетом вас обыграем, всех перебьем, во втором периоде у вас даже на площадку некому будет выходить. Куда вам с нами тягаться? Мы такие здоровые, у нас шайбу метают так, что она вашего вратаря насквозь пробьет. Че за пацан 20-летний у вас стоит — вы что там, с ума сошли? У нас такие только за юниоров играют». У них, я напомню, Тони Эспозито в воротах стоял (ему уже под 30 было), форвард — Фил Эспозито блистал, и, конечно, шапкозакидательство такое присутствовало...

Короче, когда мы вышли на лед, первое впечатление было... сложное.

— Ураган на площадке?

— Честно скажу: увиденное потрясло! Во-первых, 18 тысяч зрителей, и когда стали представлять команду Канады — каждому игроку аплодировали по три-четыре минуты стоя. Орган, музыка — мы же к этому не привыкли, а нас перечислили за секунду: «Михайлов, Петров, Харламов...». Два человека из посольства похлопали — никто ж нас не знал (смеется). Стоим, короче, ножки подгибаются...

Дмитрий Гордон в гостях у Владислава Третьяка, Москва Фото Александра ЛАЗАРЕНКО

— ...коленки дрожат...

— А то нет! Смотрим...

— ...не худые напротив ребята...

— Воинственные прически, бычьи шеи, жвачку жуют, без шлемов: кажется, только скажи «фас!» — разорвут. Они, кстати, так и говорили: «Мы разорвем их, как утку!» — напускали на нас страху в газетах. Один хоккеист прямо заявил: «Если бы тренер сказал мне убить русского, я бы убил» — вот до какой степени доходило, какой был настрой (половина же в Штатах играла).

— Ужас!

— Теперь представьте: площадка маленькая, а они как полетели — мы растерялись. Уже через несколько минут на табло красовался счет 2:0 — мы проигрывали, и органист похоронный марш стал играть. Подъехал Фил Эспозито: «Ничего, мальчики»... «Господи, — думаю, — стыд-то какой! Весь Советский Союз на нас смотрит, 250 миллионов, а тут похоронный марш». Неприятное, должен сказать, ощущение, но в этот трудный момент свое слово у нас сказали лидеры...

Первый Зимин забил, а у них на воротах Кен Драйден стоял по кличке Жираф, который до этого играл за канадских любителей и помнил, как мы ему по шесть, а то и по девять шайб привозили. Видимо, это наложило на него неизгладимый отпечаток, к тому же вся игра на моих шла воротах, я был все время в игре, а у него работы как таковой не было. Вот и получилось: первый бросок — гол, потом второй — гол! За весь первый период мы сделали всего четыре броска и две шайбы забили — 2:2. Пришли в раздевалку, тренер Бобров говорит: «Ребята, можем играть. Драйден трясется — бросайте со всех сторон».

— И начали ему бросать?

— Они давят нас, давят, а мы в контратаку — и гол! Снова давят — я выручаю, а туда отваливают... Знаете, после того как счет стал 7:3 в нашу пользу, публика — все 18 тысяч! — как вымерла, повисла гробовая тишина. Когда все закончилось, мы, счастливые, к соперникам руки протягиваем, а они отвернулись и ушли.

— Да?

— Да! Наш руководитель потом спрашивает: «Как же так? Товарищеский матч, надо друг другу руки пожать», а их тренер Гарри Синден в ответ: «Странные русские. Приехали, опозорили, сколько денег у нас забрали — еще и хотят, чтоб им руки пожали?».

— Насколько я знаю, один из канадских журналистов пообещал в случае проигрыша их команды съесть... свою шляпу...

— Сперва, если русские забьют в первой игре хотя бы одну шайбу, поклялся съесть газету со своей статьей. Об этом мы знали, но посчитали подобное шуткой, а корреспондент оказался парнем серьезным, хозяином слова.

На следующий день мы прибыли из Монреаля в Торонто и смотрим: на улице перед гостиницей (а погода хорошая, солнце!) толпятся корреспонденты газет, радио, телевидения, и сидит он — на лестнице, в шляпе, с пером. Ему выставили стол, в термосе он борщ принес (газету — а в ней страниц 40! — не съесть без воды). Он мне: «Покрошите, пожалуйста», но я, если честно, этого чудика пожалел: «Простите, но есть-то зачем? Ну не пишите так больше, знайте уже нашу силу». — «Нет, мне это надо, поймите». Может, ему реклама была нужна — все-таки телевидение это снимало.

В общем, сам начал крошить, а Валера Васильев хлеба ему вынес. Он ест, улыбается, а кто-то из наших ребят подошел и спросил: «Что это вы капиталиста жалеете?». Взял и остатки газеты в тарелку ему бросил. Воды уже не было — одна муть, но тот честно все съел... Молодцом оказался!..

— ...и больше ерунды не писал?

— Потом признался в своей газете: «Да, я теперь знаю силу русского хоккея. В следующей серии советская сборная обыграет канадцев со счетом 8:1, а если нет, я съем свою шляпу».

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter