Стиляги

Юлия ПЯТЕЦКАЯ. «Бульвар Гордона» 19 Октября, 2010 00:00

Поставленная в 1928 году зонг-опера Бертольта Брехта и композитора Курта Вейля сразу же после выхода вызвала широкий резонанс и полемику - кроме стабильных социальных раскладов («воры воруют, нищие нищенствуют, гулящие гуляют»), пьеса явила публике только нарождающийся тогда тип общественных отношений. Крупные бандиты (владелец фирмы «Друг нищего» - Джонатан Пичем), создавая свой успешный бизнес при поддержке госструктур, пытаются поглотить мелких (Мекки-нож с уличной бандой). Но вместо того чтобы раствориться, мелкие в последний момент умудряются избежать гибели и даже получить от королевы титул потомственного дворянина.

«ВСЕ ЗДЕСЬ ПРЕДАНО, ПРОДАНО И РАСТОПТАНО»

Вещь актуальная, слов нет, будто вчера написана, хотя, на самом деле, написана еще в XVIII веке и является переделкой пьесы британского драматурга Джона Гея «Опера нищих». Видимо, в определенном смысле мир действительно не меняется, как утверждал Брехт, но нельзя не заметить, что он все-таки определенно изменился за последние 80 лет. Тотальный брехтовский мрак, в котором никакой свет нигде не светит, сегодня утомляет так же, как Манифест Коммунистической партии - очень не хватает оттенков. Как писал один из критиков после берлинской премьеры в 1928 году: «Все здесь предано, продано и растоптано: от Библии до власти. Хорошо, что во время исполнения зонгов многое нельзя было разобрать».

Приблизительно то же самое можно сказать и о спектакле Кирилла Серебренникова. Брехт был коммунистом по убеждениям, лауреатом Сталинской премии «За укрепление дружбы между народами», яростным обличителем Голливуда и вообще всего, что сулит человеку удовольствия. Серебренников же по убеждениям стилист, но его художественные методы воздействия на аудиторию сродни брехтовским: в героях совершенно отсутствуют чувства.

Дочь лондонского преуспевающего мафиози Джонатана Пичема Полли выходит замуж за главаря воровской шайки Мекхита вроде бы по любви, но это вроде-бы-любовь. Мекки ее тоже вроде бы любит, но вроде бы не только ее. По ходу пьесы герои поддерживают вроде бы дружеские отношения, и испытывают вроде бы родительские эмоции, и вроде бы кого-то ненавидят, презирают и боятся, но общее ощущение, что люди на работе. Если у Брехта эта бесчувственность носила характер идейный и даже идеологический, то у Серебренникова она носит характер подчеркнуто деловой. Все общаются, словно в офисе. Ничего личного - только бизнес.

Когда в 1996 году Владимир Машков поставил за полтора миллиона долларов «Трехгрошовую» в «Сатириконе», это воспринималось как вызов надвигающемуся капитализму - дескать, накося-выкуси, надвигающийся капитализм, мы тоже небедные. После постановки Серебренникова, явно не трехгрошовой, я уже затрудняюсь понять, кому, кроме духов Бертольта Брехта и Курта Вейля, адресован этот вызов? Современным предприимчивым проходимцам, получившим от королевы с королем дворянские титулы и депутатскую неприкосновенность? Ну я надеюсь, эти люди услышат модного российского режиссера и немедленно начнут меняться в лучшую сторону.

«УЖАСНЫЙ ВЕК! УЖАСНЫЙ ВЕК! И СВОЛОЧЬ КАЖДЫЙ ЧЕЛОВЕК!»

Для своей новой версии Серебренников заказал новый перевод (трудно понять, чем его так уж не устроил старый и чем, например, «бляди блядуют» лучше, нежели «гулящие гуляют»), новый аккомпанемент и наряду с артистами вывел на сцену Московский ансамбль современной музыки.

В свое время из «Оперы» был создан удачный Бродвейский мюзикл, вариант Серебренникова до мюзикла недотягивает, но поют мхатовцы много, почти четыре часа с перерывами на диалоги и антракты, не выпуская микрофона из рук: «На хера! Ни хера! О сука! О дрянь! Ужасный век! Ужасный век! И сволочь каждый человек!». Московскому ансамблю, судя по всему, пришлось не сладко, поскольку вокал у артистов тот еще (на киевской пресс-конференции Марина Голуб и Константин Хабенский признались, что почти год учились попадать в ноты).

Почти год учились попадать в ноты, вживаться в свежий перевод и музыку, плюс сцендвижение, костюмы, декорации, спецэффекты (видеопроекции, бегущие электронные строки), микрофоны, в которых нужно не запутаться и куда тоже желательно попадать (слава Богу, многое нельзя было разобрать)... В итоге спектакль получился ужасно музыкальным и стильным, как, собственно, все спектакли Кирилла Серебренникова. В связи с повышенной стильностью даже хочется процитировать Брехта: «Вы понятия не имеете о стиле, нужно отличать Чиппендейл от Людовика ХIV», но понятия о стиле у всех разные.

Пожалуй, стильнее прочих в этом дорогостоящем зрелище смотрелись работники артели «Друг нищего». Разве что несколько выбивался из стаи британских нищебродов дедушка в тренировочных штанах и с пакетом из «Сельпо», на чудовищном украинском взывавший к какой-то Валэнтыне. Спасибо МХАТу за любовь к нашему родному слову, но я не исключаю, что к их следующим гастролям у нас будет уже два официальных языка - русский и английский, так что можно сразу по-английски.

«СПЛОШНОЕ ОБАЯНИЕ И ШАРМ»

Главный герой Мекки-нож в исполнении Константина Хабенского стилистически просто безупречен и полностью укладывается в характеристику, выданную ему Пичемом: «Белые перчатки, трость с набалдашником слоновой кости, гетры, лакированные ботинки, сплошное обаяние и шарм». Возможно, шарма было чуть больше, чем нужно в этом насквозь коррумпированном и бандитском Лондоне, - местами Мекхит напоминал ухоженного телеведущего популярной программы российского телевидения, а его банда - не очень слаженный телеколлектив.

Зато чисто конкретно и стилистически Серебренников пошел дальше Брехта, успевшего умереть еще до того, как эпоха стиля окончательно зажевала искусство, словно мафия папаши Пичема - толпу уличных доходяг. Режиссер радикально переосмыслил образ лондонского гангстера, вписав его в контекст современной нелондонской действительности, и в финале, помимо дворянского титула, спустил к Мекки с театральных небес красную ковровую дорожку, по которой пристегнутый страховочным тросом Хабенский торжественно поднялся по отвесной стене, вероятно, к каким-то новым вершинам.

Я так понимаю, именно ради этого циркового дефиле и траченного молью откровения мхатовская труппа целый год училась музыкально скандировать: «На хера! Ни хера!», меняла устаревшие слова на общеупотребительные, носила белые перчатки и драные колготки, трость с набалдашником слоновой кости, сплошное обаяние и шарм.

Помнится, много лет назад в центре Киева перед Аркой воссоединения Украины с Россией стоял заблудившийся гость столицы и, глядя на это чудо архитектуры, озадаченно приговаривал: «Боже-Боже! Це ж скiки жестi попереводили»...