Александр БАШИРОВ: «На съемках «Ассы» я с карликами жил, и они меня к одной карлице приревновали, потому что, когда мы с ней танцевали, она на уровне моего члена была и он встал»

Это интервью, записанное с Александром Ба­ши­ровым в Киеве, буквально в двух шагах от бурлящего революционного Майдана, пятилетие которого мы отмечаем, на бис повторить вряд ли возможно — по крайней мере, в обозримом будущем.

Увы, буквально через полгода после нашей встречи и задушевной беседы в самом сердце украинской столицы (для чего Александр Николаевич специально ко мне из России летел) весь интернет фотографиями запестрел — на них эпатажный актер в камуфляже в обнимку с довольными террористами «ДНР» позировал, а пропутинские СМИ любезно своим читателям поясняли: один из ярчайших представителей российского кинематографа с поддержкой и гуманитарной помощью в «разрушенный бандеровцами Донбасс» наведался...

В свете этого абсурда первым делом забавный рассказ Баширова вспоминается — о том, что в сибирской глуши он как раз с бандеровцами (теми самыми, настоящими, Степана Бандеру помнящими) и вырос: такова ирония судьбы. Отзывался о них, ссыльных, между прочим, довольно тепло — что произошло потом и как Александр поверил в то, что бандеровцы вдруг в Донбассе воскресли, да еще и мальчиков распинать кинулись... Для меня это загадка. Русская народная...

Ну а, может, — чем черт не шутит, в самом-то деле? — Баширову, наконец, с персонажами, которых он долгие годы в кино играл, пообщаться захотелось? Там ведь, похоже, сплошь и рядом его герои, и если причина именно в этом, поступок актера хоть как-то объяснить можно...

Что интересно, в скандальные истории попадать у Александра Николаевича всегда получалось отменно. Так, например, в 2011-м он, будучи сильно подшофе, по главной дорожке фестиваля «Кинотавр» не прошел, а... гордо прополз, а когда кто-то поинтересовался, в чем дело, лишь руками развел: «Юродивым можно все!». Видимо, и бандитов поддерживать тоже, и даже многолетняя дружба с «гражданином поэтом» Михаилом Ефремовым, который на гастроли в Украину как ездил, так, никаких мифических бандеровцев не боясь, ездить и продолжает, препятствием для этого не стала. Как, впрочем, и талант — недюжинный и небанальный, ведь Баширов, как ни крути, чертовски одарен и харизматичен: настолько, что даже небольшую роль, казалось бы, самый что ни на есть проходящий эпизод в нечто смысловое и значительное превратить способен, в ту яркую вспышку (если не целый фейерверк!), о котором зрители обязательно вспоминать будут.

Российские режиссеры давно это поняли, и потому Александр у знаковых и лучших снялся — у Соловьева, Бодрова-младшего, Германа, Балабанова, Шахназарова... К слову, закрепись Баширов в свое время в Соединенных Штатах, куда в свое время вместе с супругой-американкой уехал, фильмография еще более впечатляющей могла быть, поскольку ему, единственному из всех актеров постсоветского пространства, в театральной студии повезло обучаться, откуда Аль Пачино, Роберт Де Ниро и Лайза Миннелли вышли.

Увы: по признанию артиста, за пределами России дольше трех дней он жить не может и так сильно родину любит, что поддерживать ее готов даже там, где откровенно она не права...

Хочется верить, что лучшее у Баширова еще впереди, что страна, без которой он себя не мыслит, рвение и преданность оценит, и, наконец, все, что он снять мечтает, снято будет.

А если иначе — ну какой тогда смысл?..

«Я обрезанный, и женщин это восхищает. Всем мужикам советую!»

— Саша, во-первых, хочу вам сказать, что вы один из моих любимых артистов...

— ...(кивает и сигаретой затягивается)...

— ...причем говорю это не для красного словца, а потому что так и есть, и знаете, почему? Потому что вы настоящий, и в кадре не просто кого-то изображаете, а своей жизнью живете, что само по себе редкость. Во-вторых, поблагодарить вас хочу за то, что из Питера специально приехали, чтобы в программе моей сняться, — мне это очень приятно, я это оценил...

---

---

— Ой, я же опоздал, и вообще, мне так стыдно перед тобой, Дима! Я все сделал для того, чтобы высокому рангу программы твоей соответствовать: общение с тобой, мне кажется, народу главное несет — поиск истины. Истина важнее, чем ложь, и я очень надеюсь, что в процессе разговора наша любовь взаимная, не­обыкновенно чис­тая, мужская, да? (смеется) — ге-ге-ге-ге-ге! — еще больше проявится. Мы ведь оба в армии служили, что такое присяга, любовь к родине, знаем, нам будет чему своих детей учить, в отличие от всяких там... У нас, я считаю, очень хорошее об­ще­ние получится, очень позитивное.

— Все мы из детства родом — по-любому, правильно? Вы в деревне Согом Тюменской области родились — чуть «Содом» не сказал...

— Да, так многие думают...

— Слушайте, жуткая глушь, так ведь?

— Нет, в советское время это модное место было — в связи с тем, что оттуда такая была... Ну, неважно. Поезд на самом де­ле давно уехал, сейчас все по-иному, Ханты-Мансийск уже типа Дубай — когда я в армию уходил, там два каменных дома стояло, а теперь просто...

— ...пятизвездочные отели!..

— ...нефть, газ... Я, к сожалению, ничего от этого не имею, ге-ге-ге-ге-ге, но восхищаюсь.

— Когда вы там жили, место совсем заброшенное было?

---

---

— Это красота была — естественности и безыскусности, и дело не в самом Согоме, а в том, что много всего наложилось. Вообще-то, род у меня очень тяжелый. По матери я татарин, по отцу — русский, а материнская линия, татары, 50 человек из Бухары 200-300 лет назад как миссионеры в Сибирь пришли, язычники их убили, проблемы очень серьезные были, это все в советское время скрывалось, но в детстве я в состоянии уникальности жил: с трех-четырех лет во всех деревнях, как к шейху, ко мне относились. Я привык к тому, что право властвовать, нести весть имею — меня всю жизнь учили, что я особенный, а кроме того, физическое мое обаяние женщин с ума сводило, ге-ге-ге-ге-ге... Конечно, закончилось все это тем, что я на кинорежиссуру во ВГИК поступил и до сих пор это эксплуатирую.

В советское время, сам понимаешь, не­воз­можно мне было согласиться с тем, что я шейх, что святая могила есть (сейчас она открыта), что все это правда — о моей семье, да и сейчас мне, человеку православному, мусульманские реликвии иметь достаточно странно, хотя я обрезанный, и женщин это восхищает, и-и-и-и. Всем мужикам советую: это нормально, и сын у меня, кстати, тоже обрезан — чисто из медицинских целей и эстетической красоты. Он в Америке родился, мать у него американка... В общем, интересная у меня жизнь, и она на главном основана: я не просто то, что хочу, а то, что люблю, делаю.

«В детстве я череп бандеровца трогал»

— Многие ребята с русского Севера в юности в Ленинград перебирались — вы тоже в 17 лет туда махнули...

— ...угу...

— ...и в ПТУ поступили...

— ...да.

— Какое?

---

---

— У нас в деревне такая тема была — там власовцы, даже бандеровцы жили...

— ...ссыльные?

---

---

— Да, и, естественно, блокадники — мой дед, с ними постоянно бухал, и я даже помню, как какого-то бандеровца трогал...

— Трогали?

— Да, череп его, потому что там трещина была, дырка какая-то, как в зеркале... Молодым это не объяснить — только Герман в своих фильмах понять мог, насколько странное время было. Я этих людей, разговоры их помню... Блокадники ленинградские — они святые какие-то были, к ним очень трогательно относились, и у меня это осталось: для меня Ленинград каким-то святым городом был, и бессознательно я всегда...

— ...в Ленинград хотели?

— К культуре. Понимаешь, в России такие проблемы есть... Вот Николай Клюев, Павел Васильев, другие какие-то поэты, которых я очень люблю, да? — они не­ве­роят­но странную серьезную жизнь прожили. Трагическую, и такая же трагическая у моих родителей и прародителей, и моя, я считаю, тоже трагическая — с обществом я не коммутирую, для меня это трагедия. Слова правды, истины не слышно, и проблема эта оттого возникает, что люди счастья хотят, но каждый его по-своему понимает.

Моя позиция проста: я с русским миром соглашаюсь, который и Украину, конечно, включает. Эта мечта, эта потребность в счастье обществом, к сожалению, не формулируется, а для меня ее сформулировать легко, но это вопрос другой (улыбается).

— Какое же вы ПТУ выбрали?

— На самом деле, это не важно — я художником быть хотел и в итоге им стал, картины свои продавал... Понимаешь, советское время очень интересное было, потому что ничего сделать, реализоваться не­­возможно было, но это юность была, и для художника самое лучшее именно то время, когда реализоваться невозможно, и-и-и...

— Да, как ни странно...

---

---

— Питер 70-х годов — абсолютно чис­тый, умытый, прекрасный...

— ...это ваш город был?

— Да, город мечты. Места, где я родился, и Питер — это одно и то же: белые ночи, естественное для моей мечтательности существование, и не то что сутками или месяцами, а года три, наверное, я по Питеру ходил и мечтал (это у Достоевского есть — как по Петербургу гулять). Город искренности и любви к себе, потому что Париж, например, для Растиньяка хорош, когда ты успех иметь и мир завоевать хочешь, а я его завоевывать не хотел — только любить, и Питер это позволяет, а еще в одиночестве ощущением любви наслаждаться...

Как современная молодежь живет, я не знаю, по дочке даже не скажу, потому что она вся в интернете, но Петербург, Ленинград как город вдохновения, что ли, воспринимал, где ясность будущего метафизична, где эта магия — ощущения бесконечности вселенской и своей души была, и это здорово. Иногда я все-таки в то время вернуться хочу...

— ...и в тот возраст, наверное...

— И в возраст, конечно, хотя сил и энер­гии не теряю. Главное ведь не возраст, а другое. Все, что я в жизни сделал, сделал правильно — я очень честно живу, себе соответствую, себе никогда не вру, но если бы в юность вернулся, любил бы, наверное, чаще, больше... Каких-то девушек, разумеется, потерял, ге-ге-ге, потому что пожалел — не трахнул!

«На цементном заводе я понял, что мир несправедлив и за свое достоинство через эстетику нужно бороться»

— Вот вы, такой тонкий человек, в Питер приехали, в ПТУ отучились — мы его не называем...

— Ну, строительное...

— Потом в Выборге на цементном заводе работать стали...

— ...да!..

— Непростая история!

---

---

— Это красивая история — для меня. Когда я в Выборге оказался, первый рассказ в своей жизни написал — о том, как в жопу пьяный по цементному заводу идешь (бригада за бутылкой тебя послала) и вдруг поэзию видишь: дым, завод, урбанизм... Уже позже, когда Платонова читать стал, в чем кайф настоящего восхищения урбанизмом, понял. Я Tequilajazzz попросил, чтобы они стачку сделали, да, и моя картина «Железная пята олигархии» достаточно урбанистически снята, определенные художественные пространства там есть, где видно то, что уже на цементном заводе я понял, — что мир несправедлив и за свое достоинство через эстетику нужно бороться.

Левое движение — это моя тема, я у человека «Чего ты хочешь?» спрашивать очень люблю, и выясняется, что он вообще мелкий буржуа, ге-ге-ге. На самом деле, социальная справедливость никого не интересует, потому что все за чужой счет жрать хотят...

— В 26 лет в армию вы отправились — в танковые войска...

— Я не отправился — я сдался!

— Слушайте, но одно дело, когда 18-летние пацаны служить идут, и совершенно другое — молодой человек, более-менее сформировавшийся, 26-летний. В танковые войска, в Забайкалье куда-то...

— Ну, я же не знал, куда — я в то время в Тюменском университете учился, многообещающим молодым поэтом Западной Сибири был и в кружок в Ханты-Мансийске ходил, где мои рассказы на ура шли, потому что в них все о сексе, и-и-и, было. Шучу, конечно, — не только о сексе...

— ...и не все, да?

— Дело в том, что 81-й год лично для меня тяжелое время (для страны, видимо, тоже)... Что такое не печататься, молодым не объяснить, да? У них сейчас другие проблемы, капитализм: не печатают — плохо, потому что невыгодно, а в наше время цензура была, какие-то бюрократические преграды преодолевать приходилось... Сей­час, думаю, это не интересно, но главное — мне неинтересно стало, и мне до сих пор, кстати, с людьми не интересно. Меня сама действительность раздражала, то есть люди — они матрицу имеют, они скучные. Все, что они говорят, — стереотипы...

— ...как правило...

---

---

— ...да, и тогда, и сейчас то же самое. Я долго от армии бегал, потому что романтику любил...

— ...свободу...

— ...общение с женщинами и эти кухонные разговоры, где меня все хвалили, говорили, что я очень талантливый, и где мое обаяние приветствовалось. Я же шика-а-арный был! — ге-ге-ге-ге-ге! — но, как и у Павла Васильева, в жизни беспрерывный скандал имел. Ты, наверное, помнишь, как Паша человека за нос взял и таскал, а в его голубые глаза окурок жгли... Я так думал: «Я шикарно рисую, очень хорошо пишу, бешено трахаюсь, крепко бухаю, напропалую дерусь, как хочу гуляю. Я очень интересный веселый парень, но что происходит?..

— ...почему выхода нет?..

— Почему все это под прессом таким, почему свободы нет, и-и-и? На войну пойду, б... — я же мужик!» — ну и так далее. В общем, служить пошел...

— ...и под Читу куда-то попали?

— Ну да.

«Людей я люблю, но их п...дить надо, причем конкретно, потому что по-другому людьми они не становятся»

— Как же вам там, в 26, с 18-летними пацанами служилось?

— Дело в том, что я вообще, ге-ге-ге, резкий, дерзкий, веселый... Естественно, пока две недели туда ехали...

— ...две недели?!.

— Да, на поезде, и я с себя все, что возможно, за бухло продал, с кем угодно дрался, все купе, б... расхерачили, потом подружились... Ну, я ж нормальный, Дим, ге-ге-ге, а тогда в такой ситуации оказался: если в рог не дашь, тебя не понимают. Я до сих пор так, блин, люблю, ге-ге-ге...

— ...и до всех доходит...

---

---

— На самом деле, такая у нас страна: только физическое воздействие люди понимают. Я вот сейчас Слуцкого Бориса читаю — он воевал...

— ...прекрасный поэт!..

— ...самый жесткий. Конечно, поэзию он через факт взять стремился, само слово, само предложение для него важнее было. Буквально вчера читал, думал... На самом деле, жизнь я люблю и людей люблю, но их п...дить надо, причем конкретно, ге-ге-ге, потому что по-другому они людьми не становятся... Они говорят: «Я Кавказ». — «Иди ты в жопу, б...».

«Любая попытка меня оскорбить простой вещью заканчивалась: палец в глаз, б... и человек на части рвется. C людьми я не шучу — я их убиваю»

— В армии драться часто вам приходилось?

— Сам я очень редко дерусь, потому что за мной всегда очень много людей, Дим...

— ...но в армии-то за вами ни­ко­го не было...

— В армии один раз я дрался, дважды п...дюлей мне дали — по делу. Как-то бутылку водки у дембелей я забрал — меня послали, а я у них забрал. Ну, на самом деле не я, но это неважно: по башке получил, а второй раз — от офицеров. Они пьяные были, я на губе сидел... Ну, ладно, и с этим мы справились... Достоинство в первый же день, сразу, защищать надо было — ты же знаешь, но это легко, ге-ге-ге-ге-ге — в отличие от молодых людей...

— ...вам уже 26 было...

— ...а сейчас 58, и что? Просто знать надо, как к своему достоинству я отношусь, — трепетно и очень нежно, поэтому любая попытка...

— ...подмять...

— ...оскорбить (если в строю ты стоишь, а тебя коленкой под жопу или еще что-нибудь в этом роде) простой вещью заканчивалась: палец в глаз, б... и человек на части рвется...

— Палец в глаз?!

— Да, я с людьми не шучу — я их убиваю, и это по жизни так, понимаешь? Если чего-то человек хочет, он это в таком размере получит...

Танковый экипаж, Дима, — это смертники. Я в своей жизни горел, я знаю, какая это боль. Моя изба горела, бабка сгорела, я весь в шрамах от ожогов, поэтому огонь не люблю, когда людей жгут, не люблю... Как танкист, я против любой попытки хотя бы чуть-чуть огонь в отношениях использовать, потому что танк четыре минуты живет...

— ...в бою...

— ...да. Все наши дембеля экспресс «Чита — Пекин» рисовали — через четыре часа мы в Пекине должны быть, а для меня это серьезная проблема была, потому что с образованием Тюменского университета (русский язык и литература) меня в особый отдел вызывали и спрашивали: «Саша, что за разговоры с нашими офицерами ты ведешь?». — «Какие?». — «Что Троцкий армию нашу создал». — «Так он действительно ее создал!», ге-ге-ге...

— ...книжки почитайте...

---

---

— Ну да, а они мне: «Кончай х...ней заниматься!», то есть, к сожалению, коммунистический Китай нашим главным врагом был, а сейчас он выше крыши живет, и это не проблема лицемерия, хотя для меня это, конечно, лицемерие — то, что китайцы...

— ...коммунизм, социализм исповедуя...

— ...эту мечту...

— ...капитализм построили...

— Это конфуцианство, то есть достаточно практичная идеология, на протестант­ство похожая, которое такие страны, как Голландия, Америка и так далее, исповедуют. Как Бисмарк о государстве и человеке сказал, государство сегодня во главе угла. Я не против того, что это существует, — я против того, что этому никто, кроме меня, предел, ге-ге-ге, поставить не может. Я конформизму общества удивляюсь, мое презрение к этому обществу бесконечно, и, Дима, надеюсь, ты тоже в этой стезе.

— В этой лодке...

— Ты также потребляемый потребитель, да? — потому что тоже свой бизнес имеешь, но все-таки воду на чью мельницу льешь?

— Здравого смысла...

— Ясного сознания, да? — а вот вопрос базовый: когда это ясное сознание у тебя, Дим, было? Во сколько лет ты себя Димой почуствовал?

«Честно говоря, в сознании один или два-три раза в жизни я был»

— В 17, наверное...

— Вдруг себе сказал: «Я Дима»?

— Нет, ясное сознание вдруг по­шло...

— Демагогия! Мне четкий ответ нужен: «Вдруг я понял, что я Дима»...

— В 17 лет...

— То есть до этого сон был, да?

— Нет, явь, но не та. До этого стихи про Ленина и партию писал — абсолютно искренние. Глупый был...

— Дима, ясное сознание, на самом деле, очень редкая штука — я вот стихи, только когда вдохновение есть, пишу...

— Ну, так ясное сознание — это столб света...

— Как у других, не знаю — я только про себя говорю: это когда что-то происходит — обычно это только вдохновение. Редко бывает, когда в сексе чего-то ты добиваешься, — исключительно в ясном сознании никто не живет, и даже общаясь с тобой, я вижу, что ты в бессознательном состоянии, ге-ге-ге-ге-ге. Честно говоря, один или два-три раза в жизни я в сознании был, поэтому ты просто домой приди и подумай: «Был такой момент, когда я понял, что я Дима?». Это уникальная вещь, божественная: все остальное — матрица.

— После службы в армии на режиссерский факультет ВГИКа вы подались — интересно, а почему туда? И почему вас приняли?

— А ты что после армии сделал?

— Учебу в инженерно-строительном институте продолжил...

— А я в Тюменский университет, где до армии учился, поехал, документы забрал... Меня спросили: «Почему?», и я сказал: «В другое место еду».

— И, в какое, сообщили?

— Естественно, признался, что на режиссуру пойду: дикая идея была!

«Во ВГИК пришел, обаяние, чувство юмора и талант продемонстрировал, а потом бухал и слышал: «Там зверски талантливый человек из Сибири есть — он всех помнет!»

— То есть вы понимали, что это такое?

— Да, три раза уже туда поступал, и ничего не получалось...

— Во ВГИК?

— Да, но не брали, потому что блат, блат и еще раз блат нужен был.

— Либо деньги...

---

---

— Про деньги в советское время вообще разговора не было, а блат — это да. Поступить практически невозможно было, но я поступил, на четвертый раз себе сказал: «Саша, хватит, все отрежиссировать надо». Пиджачок, нейлоновую рубашечку надел, кирзовые сапоги, ге-ге-ге, спрятал, пришел, обаяние, чувство юмора и талант продемонстрировал, а потом бухал и слышал: «Там зверски талантливый человек из Сибири есть — он всех помнет!». Я знал, что это обо мне...

— Класс!

— Естественно, я поступил, потому что все сделал, чтобы себя показать. Со мной Федя Бондарчук, Тигран Кео­саян, Ваня Охлобыстин учились...

— ...неплохо...

— ...Бахтиер Худойназаров, то есть все, кто сейчас в российском кинематографическом мире моду диктуют...

— Кто вас учил?

— Игорь Таланкин — действительно, дай Бог ему памяти, честь и справедливость торжествуют. Ужас в следующем заключался — что все это на перестройку наложилось, а потом капитализм пошел...

— ...и кино снимать перестали...

— 90-е начались, рассказывать о них не будем... Дело в том, что несколько лет в состоянии эйфории я жил, кумиром ВГИКа был, Шукшиным абсолютным, дядькой...

— ...из народа...

— ...из Сибири, в кирзовых сапогах и нейлоновой рубашке (хотя уже Пруста читал и так далее), то есть, с одной стороны, интеллектуал, с другой — расп...дяй полный, ге-ге-ге-ге-ге, которого все любили. Первая жена — шведка, вторая — американка: ну шо сделаешь? (Улыбается).

— И москвички, наверное, с ума сходили?

— Завидовали, да, что я недоступен был, ге-ге-ге-ге-ге, а недоступен, потому что от главного с ума сходил — я во ВГИКе ночевал, сотни этюдов делал, потому что профессия для меня крайне важна была. Я очень беспощаден в изучении, в поиске правды был: зачем я здесь, зачем мне снимать кино нужно? — и когда на втором курсе в «Ассе», «Игле» снялся...

— ... «Чужая белая и рябой» — первый фильм...

---

---

— Да, ужас во ВГИКе начался, хотя нет, с первого дня, потому что это талант дикий! Я как режиссер говорю, что о таких актерах, как я, очень мечтаю, потому что, б... это действительно сила! Ну сколько можно сплошное общее место терпеть? — настоящий дядька нужен, который... Господи, и Россия, и Украина просят: дайте нам...

— ...настоящее...

— ...что-нибудь истинное, конкретное, беспощадное в праве любви, да? — любви к реальности, соответствия, размышления... Вопрос в том, что герой — это жертва, он свою жизнь ради идеи отдает: естественно, я на эту жертву иду, я герой, и это, ге-ге-ге, скромно. Я действительно на войну ездил, кино снимал, жизнью рисковал, и ради людей мне жизни не жалко, но эти люди...

— ...не оценили...

— Война в Югославии закончилась, и слава богу — я в это свой вклад внес. Дело в том, что я в искусство пришел — и не уйду!

«Меня чистота помыслов интересует: если ее нет — свободен»

— Слушайте, такой яркий дебют «Чужая белая и рябой», и через год в «Ассе» сниматься вы начинаете...

— «Асса», потом «Игла», да — жесть, классное время было!

— Для меня «Асса» — символ целого поколения: я этот фильм обожаю и смотреть могу бесконечно. Вы «майора ВВС» Бабакина сыграли...

— ...угу...

— ...и вот, казалось бы, роль небольшая, но сыграна потрясающе! Видно, так звезды сошлись, и вообще, «Асса» — удивительная история! Мне Говорухин и Соловьев рассказывали: вдруг в Ялте снег пошел... Экспромта много было?

— Дим, ну ты же сам в это время жил... Все в предощущении изменений было...

— ...«Перемен требуют наши сердца!»...

— ...но я этого особо не чувствовал, потому что мне по жизни, с детства, было... Хорошее слово есть, но произносить не буду. В общем, я жил как хочу: меня менты, бандиты бьют — я все равно так, как хочу, живу, и неважно, какое время было, — чем оно хуже, тем для художника лучше. Я очень доволен, что то время застал: оно поэтично каждую секунду.

Помню, с Сергеем Соловьевым абсолютно с похмелья по Ялте иду, а до этого с карликами там жил, б... и там тоже история, как они меня к одной карлице приревновали, потому что, когда мы с ней танцевали, она на уровне моего члена, и-и-и-и, была. Он встал — ну что сделаешь? (Хохочет). И-и-и-и! Я человек!

— Карлица хоть красивая была?

---

---

— Да, кстати, и они, естественно, не правы — я ничего не сделал, я очень их уважаю...

— Скандал разразился?

— Конечно, но мы потом помирились, напились... Утром, короче, по Ялте с Сергеем Александровичем идем, и он говорит: «Какая красота — на пальмах снег!», а перед этим долго гнусил, что из-за снега съемка невозможна... Очень много, Дима, легенд обо мне ходит, об «Ассе», некоторые вещи как креативный человек на себя я беру, но в чем-то я этому проекту помог, и это нормально.

— Но это же вы Соловьева в снег снимать надоумили?..

— Естественно! — потому что очень щед­рый, идеи раздаю...

— Ну, это класс — Ялту в снегу снять!

— Да, но человека, который тебе мозг гнобит, что съемки невозможны, подтолкнуть надо было, мысль подкинуть: «А почему бы сейчас не снять? — это ведь так красиво!».

— «Асса», по-вашему, классное кино? Что вы сейчас о ней думаете?

— Как режиссер, сказать могу, что все мои попытки сделать так, чтобы это по-другому было, успеха не имели. Как режиссер и автор, я другую концепцию имел...

— ...но сегодня вы этот фильм, если случайно включаете, смотрите?

— (Задумался). Если честно, когда попадается, смотрю — анализировать люблю...

— ...как сами сняли бы, да?

— Нет, по правде говоря, кино, хотя я им занимаюсь, меня очень давно не интересует, эта форма самовыражения человека не занимает. Для меня оно уже в регистратор на автомобиле, ге-ге-ге, превратилось, и вообще, я давно эту позицию принял: каждый человек...

— ... право на свое кино имеет...

— Потому правительство, любое, дать людям денег прошу — и пусть себе снимают. Есть кино, которое, как аттракцион, как цирк, а мой фестиваль артхаусом занимается, там кино как размышление авторское.

— «Дебоширфильм», да?

— Нет, это студия, а фестиваль «Чистые грезы» называется, и главная его задача — графоманство отсечь. Меня чистота помыслов интересует: если ее нет — свободен. Определить очень тяжело, кстати, потому что, помимо конъюнктурщиков, немало людей свободу имитируют...

— Ну, «Штрафбат», где вы Леху Стиру сыграли, — это кино?

— Конечно же, нет.

— Не кино?!

— Нет, это определенная интерпретация интерпретируемого интерпретатора.

— Ух! А «Девятая рота»?

— Это сгусток, ге-ге-ге-ге-ге... Сгусток насмотренности американского кино. Я думаю, Дим, и вы со мной согласитесь: все-таки критерий есть — «Шукшин, Гайдай и Тарковский» он назвается.

— Да-да...

— Этого достаточно, чтобы тихо и спокойно к происходящему сегодня относиться, это степень ответственности художника или ремесленника перед жизнью определяет — твоей, гламурной, или моей, еще более гламурной. Я на «порше» езжу, а у тебя какая машина?

— «Лексус»...

---

---

— Ну, тогда я свою на более престижную поменяю...

— Скромнее быть надо...

— Кому?

— Вам!

— Ге-ге-ге-ге-ге! Нет, я на «911-й» поменяю, кабриолетик еще докуплю. Я перед русским народом по всем своим параметрам заслужил, включая честь России и Украины, — хотя бы потому, что все, что в нас есть, беспощадно и честно формулирую, а в нас главное есть — отчаяние, ге-ге-ге. Вот попробуй, Дим, со мной на улицу выйти — знаешь, что произойдет?

— К вам люди бросятся...

— Нет, я не медийное лицо — они просто улыбнутся. Любое мое появление — это для людей праздник, бандит, вор, картежник, что угодно в моем лице — это праздник! Актером быть я никогда не стремился...

— ...а вот пришлось!..

— ...всегда режиссером хотел, но иног­да все-таки на людей смотрю и думаю: «Сволочи!» — ге-ге-ге...

(Продолжение в следующем номере)

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter