Дмитрий ГНАТЮК: «Россияне постоянно о каких-то братьях-ук­ра­ин­цах, братьях-славянах твердят, а на деле-то что же? Брат так не поступает — он к тебе в дом не вторгается и костер там не разжигает, все, что понравится, не хватает. Это кто угодно, только не наши бра

Анна ШЕСТАК. «Бульвар Гордона» 18 Апреля, 2014 00:00

— Когда слышу от кого-то: «В судьбу я не верю», думаю про себя: «А я — верю». С одной лишь поправкой: в некоторой степени судьба от самого человека зависит — это не просто счастливый случай, а результат труда, стараний, стремлений, мечтаний... Я так хотел петь учиться, что не думал, есть ли у меня деньги на то, чтобы в Киеве жить, или нет, есть крыша над головой или одно только небо. Нет — ну и ладно, пускай гол как сокол и никого в столице не знаю — не беда, в альтаночке на Владимирской горке перекантуюсь (оттуда так хорошо Днепр виден, а какой воздух свежий: подошел — и чувствуешь сразу: святое место)...

И сейчас воспоминания о том, как я четыре ночи в альтанке той ночевал, — даже для меня легенда своеобразная: о том, как человек шел к своей цели заветной, не просто препятствия обходя, а не замечая их, внимания на возможные трудности не обращая, потому что любимое дело — одна из главных составляющих такого понятия, как счастье, ну а самая важная составляющая, как думаете, какая? Мир!

Говорю это как человек, которому не понаслышке известно, что такое война, обстрелы, бомбежка... Ту бомбежку под Поль­шей, когда спасся лишь потому, что на мне гора из семи трупов лежала, до конца дней своих не забуду. Только вдумайтесь: семь смертей одну жизнь заслонили, и когда сейчас вижу и слышу, как хорохорятся современные вояки великие: мол, как это так, без боя Крым сдали, нужно было до последней капли крови стоять либо, на­оборот, пускай Путин войска вводит, мы хлебом-солью их встретим — мне несказанно больно становится. Да вы же знать не знаете, что такое война! — это сотни тысяч смертей бессмысленных, множество судеб разбитых и искалеченных жизней, это дорога назад, в никуда, в разруху и голод, это сироты, не нужные никому, так как можно каких-то боевых действий желать, как можно чужую армию уничтожать свой же народ призывать? Вы хотя бы видели, как они летают — те пули, как снаряды разрываются, что такое пущенный под откос поезд или пылающая, запертая снаружи хата, что такое военно-полевой госпиталь, лагерь для военнопленных? Не дай вам Бог это видеть — даже в самых страшных своих снах!

Со времен Великой Отечественной прошло, казалось бы, не так уж и много — еще и 70 лет нет, как она закончилась, а уже столько желающих снова попытаться планету под откос пустить... Пожелание «Мир вам!» или «Мирного неба!» — едва ли не банальностью стало, дежурной фразой, вызывающей снисходительную улыбку: мол, а каким оно, это небо, еще может быть? Опять-таки не дай Бог знать, каким...

Честно говоря, в середине 40-х я думал, что вот победили мы Гитлера — и все, другого такого не будет: ну не может же так слу­читься, чтобы все повторилось, и кто до­пустил бы такое — ни за что не поверил бы, а если бы кто-то предположил, что именно Россия на нашу территорию вторгнется и начнет решать, как жить нам и что кому принадлежит... Наверное, не просто не поверил бы, а еще и соответствующим образом отреагировал, ведь именно Ук­ра­ина Россию при наступлении фашистских войск собой заслонила, на себя чудовищной силы удар приняла, почти всех своих сыновей, в начале 20-х годов родившихся, потеряла, так как же у них, у российских политиков, язык поворачивается нас фашистами и нацистами называть? Когда читаю, что кто-то в их верхах такое о нас сказал, хочется подойти к нему и спросить: «Сынок, а ты хоть догадываешься, кто это такие — фашисты?».

Когда-то против фашистов — не придуманных, а настоящих — мы стояли плечом к плечу: украинцы, русские, евреи, белорусы, татары, узбеки, и не было понятия такого — по национальности делиться: перед лицом смертельной опасности мы все были братьями. Теперь вроде бы тоже братья, но только на словах: россияне постоянно о каких-то братьях-славянах, братьях-ук­ра­ин­цах твердят, а на деле-то что же? Брат так не поступает — он к тебе в дом не вторгается и костер там не разжигает, все, что понравится, не хватает. Это кто угодно, только не наши братья — это оборотни, притворявшиеся долгие годы, что тоже люди, песиголовцы, которым никого и ничего в этой жизни не жаль, лишь бы поживиться и другим навредить.

Дмитрию Гордону я рассказал недавно о том, о чем предпочитаю не говорить, поскольку это колоссальная трагедия моей семьи. С приходом на Буковину советской власти без вести мой старший брат пропал — безумно талантливый молодой человек, едва ли не все европейские языки знавший и учившийся на капитана: умный, красивый, подававший большие надежды... Мы долго не знали, где Иван и что с ним: проводили на учебу — и больше не увидели, и только мама чувствовала что-то и всякий раз, когда в Черновцах бывала, к тюрьме ходила, падала у ворот на колени и плакала: «Я знаю, его здесь убили!».
Это оказалось правдой: лет пять назад земляка я случайно встретил, который в ар­хиве служит, попросил о брате хоть что-ни­будь поискать — любое, даже самое маленькое, упоминание, и он его дело нашел. «Не дам я тебе, Дмитро, — сказал, — это читать: не выдержишь, ибо то, что с ним сделали... Знаешь, люди с людьми так не поступают».

Брат в шпионаже был обвинен, его зверски пытали и так же зверски убили чекисты, а вам не кажется, что на Майдане, где десятки молодых, отважных, красивых, талантливых гибли, история повторилась и что мы — не просто к сожалению, а к ужасу дичайшему — почти в то время вернулись, когда сплошь и рядом такое было, на каждом шагу, и что так называемые братья пытаются навечно нас там прописать? Каждое упоминание о том, что кого-то избили, похитили, держат в плену, с отрезанным ухом выбросили, вызывало у меня вос­поминания о брате и один-единственный воп­рос: за что?

Зачем это нужно было украинской власти, которая имела все, чего пожелаешь? На что мы сдались власти российской, ведь Россия — это огромная держава, земли сколько хочешь, ресурсов природных хоть отбавляй, так у себя наведите порядок — и живите в свое удовольствие. У вас хватит сил собственное построить, не зарьтесь вы на чужое! — а если уж так хочется с кем-то силой помериться, так сильно «кулаки сверблять», сядьте друг против друга за стол, напейтесь и морды друг другу набейте, мутузьте один другого что есть сил и таким образом, кто прав, а кто виноват, выясняйте — не вторгаясь на чужую землю и не калеча чужие жизни.

Когда Великая Отечественная закончилась, я мечтал: «Вот выучусь, стану артистом — и буду по миру ездить, людям свое искусство, свою любовь к музыке и к ним дарить и просить обязательно, чтобы в мире и согласии жили, потому что ничего страшнее войны нет».

Война — это не человеческое занятие, а человеческих, достойных и почетных, ой как много: учиться, работать, растить и воспитывать детей, создавать и строить, прекрасные песни петь, глубокие, умные спектакли ставить, талантливые книги писать, захватывающее снимать кино, сложнейшие задачи решать, научные открытия делать, людей от болезней спасать, охранять и беречь их покой...  Любое выбирай, только, пожалуйста, не воюй — не убий, как в самой важной из книг сказано, и не желай себе ничего из того, чем владеет брат, если каиновой славы не хочешь.

Я очень хочу, чтобы мы это осознали, и не только мы — весь мир, но сейчас, в свои 89, вижу, что усилий одного человека и периода одной жизни на это, увы, не хватит. Жизнь — она и долгая, и короткая одновременно, главное — не прожигать ее впустую, не терять понапрасну и ни у кого другого не отнимать: не ты давал, и не тебе судить, кому сколько хватит...