Товарищ Сухов, он же народный артист России Анатолий КУЗНЕЦОВ: «Когда началась война, мама в школу на селе меня отдала. В украинскую...»

Он больше никогда не споет замершему залу: «Ваше благородие, госпожа Удача!», не сыграет утром на стареньком пианино «Серенаду Солнечной долины» любимой жене, не станцует перед друзьями трогательного и смешного Чарли Чаплина, не преобразится до неузнаваемости на съемочной площадке после команды «Мотор!» — легендарный актер, кумир нескольких поколений ос­та­нется отныне лишь в нашей памяти и на кинопленке

Ему стало плохо несколько лет назад на фестивале «Амурская осень» — он еще успел со­рвать бурные аплодисменты на открытии, а потом больница, белые халаты, срочная операция... Едва подлечившись, Анатолий Кузнецов, смущенный тем, что так не­кстати выбыл из строя, рвал­ся из Москвы назад, в Благовещенск, — поблагодарить хирургов и довести до конца отмененные встречи со зрителями... Тогда медики решили, что все проблемы от больного сердца: с большим опозданием они пра­вильный диагноз поставили — рак толстой кишки четвертой степени, и сражение с болезнью, увы, проиграли. Во время прощания вдова Анатолия Борисовича дочь прославленного летчика Александра Анатольевна Ляпидевская с горечью сказала: «Актеры не подводят, а вот врачи...».

За 60 лет, отданных кинематографу, Анатолий Кузнецов снялся более чем в 150 филь­мах: советских, российских, немецких, чешских, болгарских, югославских, египетских. Весь какой-то солнечный, с белозубой улыбкой, обаятельный, ироничный (его называли «наш ответ Голливуду»), он был просто неотразим, и эта интеллигентная мужская красота с годами, как дорогой коньяк, только приобретала выдержку и глубину. Анатолия Борисовича обо­жали не только режиссеры, но и дамы, девушки, девочки, раскупавшие его фото по 10 копеек, как горячие пирожки, тем не менее, все знали: он актер одной роли и мужчина одной женщины.

Вот уже 45 лет Кузнецов для всех — красноармеец Федор Иванович Сухов из культового фильма «Белое солнце пустыни»: идет он домой, как бывалый солдат из русской сказки, совершая по пути подвиги, помогая слабым, наказывая злых и хитрых, и плевать хотел народ на то, что завистливые корифеи и высокомерные чиновники от кино вторую лишь категорию картине присвоили (то есть вторым сортом признали), что в 1970-м Государственную премию СССР, к которой было представлено «Белое солнце...», герасимовскому «У озера» отдали, и только почти три десятилетия спустя, в 1998-м, Ельцин несправедливость исправил — удостоил ленту и ее соз­дателей Госпремии России.

Народная любовь к товарищу Сухову была (и остается!) истовой, безоглядной, и не случайно мы до сих пор следом за ним повторяем: «Восток — дело тонкое», «Мерт­вому, конечно, спокойней, да уж больно скучно», «Павлины, говоришь? Ха!», а самые рьяные поклонники этого истерна (советские кинокритики даже новый жанр в пику американскому вестерну придумали, дабы подчеркнуть: далеко Дикому Западу до красного Востока) разобрали его не просто на цитаты — на кадры. Традиционно они в на­блюдательности состязаются, вы­ясняя, сколько на халате Саида дырок и какого размера крепкое бедро любезной Катерины Матвеевны (правильный ответ: «во весь эк­ран»).

Анатолий Борисович Кузнецов, который относился к профессии трепетно и самоедски, как огня штампов боялся, всегда стремился уйти от плакатности, от лубка, и у него это получалось, а вот от зубастой советской пропагандистской машины не ускользнул. Жонглируя тер­минами «культурный код» и «генетическая память поколений», служители социа­лис­ти­че­ского агитпропа старательно не демонстрировали — впаривали миру (продав фильм в 130 стран!) образ русского сол­дата, который никакой не захватчик, совсем воевать не рвется и лишь о том мечтает, чтобы пахать и сеять на родной земле. Эдакие идеологические вариации на тему «хотят ли русские войны?» — сравнить эту благостную картинку с реальностью мы имели возможность месяц назад, когда Украина лишилась Крыма и увидела у своих границ железные армады «старшего брата».

Конечно, блистательного актера из вымирающей породы настоящих интеллигентов будет нам не хватать, а еще мы так и не узнаем ответ на последний вопрос, который хотелось бы ему задать: не потому ли совестливый товарищ Сухов ушел из жизни, что умер пропагандистский миф, которому он волей-неволей служил?

«Галя Волчек однажды воскликнула: «Вот ты положительных персонажей играешь и внешность вроде бы не меняешь, а все равно каждый раз характер другого человека несешь». Действительно повторяться я себе запрещал»

«ПОД ЗАПОРОЖЬЕМ МЫ С ЖИЗНЬЮ УЖЕ ПОПРОЩАЛИСЬ»

— Анатолий Борисович, это правда, что девичья фамилия вашей мамы Макаренко и она украинка?

— Удивительно (разводит руками), откуда вы все знаете?

— Работа такая...

— А-а-а (смеется), понятно. Родилась она в 70-ти километрах от Запорожья и в 50-ти от Мелитополя — это село Михайловка....

— ...черешенный край...

— ...от станции Пришиб семь километров на запад. Мама каждое лето туда меня вывозила — к бабушке на вишни, на абрикосы: там нас с ней, кстати, и застала в 41-м война.

— Вы эти дни помните?

— До мельчайших деталей — поразительно, как в памяти все отпечаталось. Я даже не заметил, как самолеты немецкие появились, но взрывы услышал, а потом зарево полыхнуло — это станция горела (ее бомбили, а наше село не тронули — никакого стратегического значения оно не имело). Там недалеко город Токмак расположен, и мы с братом и сестрой наблюдали, — ребятишки же все подмечают! — как почему-то ближе к вечеру оттуда на запад звено из девяти наших самолетов летит. Часа через полтора возвращается, мы считаем — одного, двух не хватает: сбили, значит.
Мама в растерянности была: что делать? В Москву вырваться не надеялась, даже в школу меня отдала...

— В местную?

— Да, на селе — в украинскую.

Мы в классе песню про Сталина разучивали:

Iз-за гір, із-за високих
Сизокрил орел летить...
Не зламати крил широких,
Того льоту не спинить!

По-моему, недели две я там проучился, а потом дядьке моему как коммунисту (их, партийцев, постоянно в те времена далекие с одной высокой должности на другую перебрасывали, и на какой-то период ему маслозавод достался) оборудование в Москву поручили отправить. Нас и свою семью — жену и двоих детей — он на телегу с арбузами посадил, которые почему-то (пожимает плечами) в дорогу нам дал, и на станцию повез, где наготове две теплушки стояли — небольшие вагоны товарные, красненькие такие. Я всего ужаса происходящего не понимал, не укладывалось это в сознании мальчишки...

— Вам же 11 лет всего было...

— Хоть и не хочу говорить, с какого я года (родился актер 31 декабря 1930-го. — Д. Г.), но было мне меньше. Все равно не очень-то серьезно это воспринимал, страха не было...

«Работал я, если нравилась роль, с удовольствием, боролся за то, чтобы как-то амплуа разнообразить...»

— Неужели то, что творилось вокруг, вас не пугало?

— Разве что ощущение тревоги не по­ки­дало, из разговоров взрослых исходящее, но чтобы чего-то боялся я — нет, наоборот, ме­ня радовало, что лошадьми уп­равляю. Там семь километров ехать — они бегут, меня счастье переполняет... На станции военные эшелоны увидели, танки побитые — откуда их столько уже собралось?

В общем, в теп­лушку нас загрузили, и в сторону Москвы вы­рвались. Под Запорожьем немцы, которые на правом берегу Днепра стояли, из дальнобойных орудий нас обстреляли — я, помню, 12 выстрелов насчитал: недолет, перелет, слава Богу. Поезд по этому участку медленно шел, и мы там с жизнью уже попрощались, а потом, когда из зоны обстрела вышли, увидели, что легко отделались: только трубка пневматического тормоза повреждена была, а из нее выходил воздух, поэтому состав непроизвольно сам, без воли машиниста, тормозил. До столицы, короче говоря, добрались...

«ДВОЮРОДНЫЙ БРАТ МИША, АКТЕР МИХАИЛ КУЗНЕЦОВ, ДЛЯ МЕНЯ АВТОРИТЕТОМ ЯВЛЯЛСЯ — ВСЕ ЕГО РАССКАЗЫ И БАЙКИ Я СЛУШАЛ, ОТКРЫВ РОТ»

— Отец ваш, насколько я слышал, про­фессиональным певцом был, на сце­не Большого театра пел...

— В последние годы, а до этого во многих ансамблях работал, даже в джазе Кнушевицкого — был такой музыкант (вернее, два брата их было: младший Святослав — виолончелист, а старший Виктор джазом руководил). Когда началась война, отца долго-долго не было, и вдруг однажды звонок в дверь раздался. «Кто там?» — я спросил, а за дверью родной голос: «Это папа». Елки-палки! Открываю — на пороге он, почему-то в морской форме. Оказалось, в ансамбле служил морском: другие артисты фронты обслуживали, а они где-то в Поти были, и отец много про этот порт черноморский рассказывал. Он, в общем, в эвакуацию нас отправил.

— Я и не знал, если честно, что замечательный русский актер Михаил Артемьевич Кузнецов — народный артист России, лауреат Сталинской премии, который у Райзмана в «Машеньке» и у Эйзенштейна в «Иване Грозном» снимался, а особенно публике по ролям в фильме «Матрос Чижик» и сказке «Марья-искусница» полюбился, — брат ваш двоюродный...

— Да, по отцовской линии, но он даже больше, чем двоюродный, — скорее, родной, потому что дядю своего, моего отца, очень любил. Его мать слишком рано овдовела — на руках у нее трое детей остались: трехлетний Миша и две сестры его старшие, и папа мой эту семью материально поддерживал, а племянника в какой-то мере воспитывал.

Двоюродный брат Анатолия Борисовича актер Михаил Кузнецов в главной роли в картине «Матрос Чижик», 1955 год

— Это Михаил посоветовал вам в актеры идти?

— Отец меня с первого класса за ручку в музыкальную школу водил и отмечал, сколько я раз гаммы сыграл: тра-та-та, та-та-та — раз, палочку ставит... Потом в Музыкальное училище имени Ипполитова-Иванова я поступил на вокальное отделение — там у нас и сценическое мастерство преподавали. Занимались мы тем, чему драматических актеров обычно учат, — нас к любым поворотам судьбы готовили. Ну мало ли? — может, я в оперетту пойду, может, в музыкальном фильме снимусь, и этот предмет Нина Осиповна Смирнова вела (имя ее до сих пор помню!): она в свое время тоже Музыкальную студию МХТ окончила...

Нина Осиповна очень настойчиво мне советовала: пожалуйста, в театральный инс­титут идите, а я в растерянности был: «Ну а пение как же? — у меня голос ведь, баритон». Она: «Знаете, Толя, голос и про­пасть может — сколько таких случаев известно, а так актером вы будете». Видимо, как теперь я предполагаю, она определенные спо­собности в этом направлении во мне увидела и достаточно настойчиво на театральные подмостки меня подталкивала.

— Вы же одновременно и в Щукинское училище, и в Школу-студию МХАТ поступили — фантастика!

— Так абитуриенты ведь как рассуждают? Куда-нибудь да пробьюсь — если не сюда, так туда, но поступальщиком я был неопытным, поэтому вопросы, которые задавали, в тупик меня ставили. Ну, например: «На консультацию ты ходил?», а я впервые о ней слышал. Уже потом мне объяснили, что консультации нельзя пропускать ни в коем случае: там растолкуют тебе, на что внимание обратить, за чем проследить, подскажут, а тогда руками развел: «Да нет». Рассказ да стихотворение выучил — с этим на экзамен и пришел, ну и жена Михаила Кузнецова, тоже актриса, меня послушала, какие-то поправочки, замечания сделала. Вот это и был...

— ...ваш консультант...

«Должен сказать, что все-таки душа моя, как в письмах к Катерине Матвеевне в одном из известных вам фильмов сказано, в театр рвалась — такая ностальгия иногда подступала...»

— Да, я почему-то никогда на какие-то расписания не смотрел, от этого, к стыду своему, далек был (а может, наоборот, так и нужно?!), поэтому какие-то этапы отборочные пропустил. Например, в Школу-студию МХАТ два тура экзамен держал, а в Щукинское училище явился, когда первый тур уже там прошел. В аудитории, где приемная комиссия заседала, педагоги, студенты-старшекурсники собрались — любопытно же посмотреть, кто к ним поступает, индивидуальность, так сказать, распознать. «Фабрики звезд» (смеется) там не было, отбор велся по­штучный...

Так вышло, что приняли меня в оба училища, и вахтанговцы говорят: «А мы знаем, что ты в Школу-студию МХАТ поступаешь». А-а-а! — мне душно стало. Ну все, думаю, пропал, а они продолжают: «Ну, раз оригинал аттестата ты к нам сдал, а там у тебя все-таки копия, думаем, что учиться у нас будешь». — «Можно подумать?» — спросил. Они кивнули: «Ну, давай. Сейчас 17.00 — через два часа здесь тебя ждем». — «Хорошо», — пообещал и тут же к жене Михаила Кузнецова помчался.

— А почему не к нему самому?

— Его в то время в Москве не было: по-моему, на гастроли уехал — сейчас уже точно не помню, и, в общем, давай мы ему звонить. «Миша, так и так, — в трубку кричу, — у меня проблема: как быть?!». Он сказал: «Я сам Оперно-драматическую студию Станиславского оканчивал, поэтому в Школе-студии МХАТ оставайся». Для меня по тем временам брат авторитетом, конечно, являлся — все его рассказы, все байки актерские я слушал, открыв рот, но тут обстановка еще повлияла. С ним, в первую очередь, к отцу моему в нашу 12-метровую комнату в коммуналке известные киноактеры того времени приходили: новые друзья у Михаила появлялись или невеста — всех первым делом он к дяде вел на смотрины.

— Кто же из звезд у вас бывал?

— Павел Кадочников, например, Конс­тан­тин Сорокин, и со стороны отца артис­ты собирались, певцы, а Михаил в концертах домашних, импровизированных участво­вал.

— Атмосфера воспитывала...

— Да, безусловно — меня творческая окружала среда.

«БРАТ ГОВОРИЛ: «КУЗНЕЦОВ, ТЫ ПСЕВДОНИМ ВЗЯТЬ НЕ ХОЧЕШЬ?»

— Если статистике верить, ваша фамилия (вместе с ее аналогами у других народов) в мире самая распространенная: у русских — Кузнецов, у украинцев — Коваль, у крымских татар — Демирджи, у венгров и румын — Ковач, у поляков — Ковальский, у немцев — Шмидт, у англоязычных — Смит, у китайцев — Ли, так вот, оказывается, Кузнецовых в России даже больше, чем Ивановых, Петровых и Сидоровых...

В роли Володи Солодухина с Кюнной Игнатовой в фильме «Повесть о молодоженах», 1959 год

— Когда-то в журнале «Наука и жизнь» на одной из последних страничек заметку о самых распространенных фамилиях я прочитал — на первом месте Ивановы были, на втором — Смирновы...

— ...а, все-таки...

— ...мы на третьем, но кто-то сказал мне, что сейчас ситуация изменилась: Кузнецовы в лидеры вышли.

— Если бы вы с фамилией Смит актерскую карьеру где-нибудь в Соединенных Штатах Америки начинали, вам сразу же посоветовали бы наверняка: возьми псевдоним, чтобы тебя с другим Смитом не путали...

— Очевидно, да...

— После окончания Школы-студии МХАТ вам это не предлагали?

— Брат говорил: «Кузнецов, ты псевдоним взять не хочешь?», но я как-то отмахнулся, а вот у отца моего был — я бронзовую дощечку от гримерки его сохранил, на которой красивыми, каллиграфическими буквами написано: «Кузнецов-Солнцев». Когда-то, давно это было, я спросил его: «Папа, а почему именно Солнцев-то?». Он в ответ: «Понимаешь, в родную деревню так редко я приезжаю, и там, как солнышко, появляюсь» — так, если мне память не изменяет, свой выбор он объяснил, а однаж­ды даже мне серьезно сказал: «Чтобы нас с тобою хотя бы не путали», потому что тезок моих хватало: танцор неплохой в Большом Анатолий Кузнецов был, писатель...

— ...который «Бабий Яр» написал...

— Да-да-да — я даже в картине по его повести, которую «Новый мир» напечатал, снимался. Как же она называлась? Забыл («У себя дома», а фильм «Встречи на рассвете» Эдуард Гаврилов и Валерий Кремнев поставили. — Д. Г.). Ну, неважно... Летом 1969-го, когда Анатолий на Запад выехал, где к правительству Великобритании с просьбой о предоставлении политического убежища обратился, я в ГДР на киностудии ДЕФА снимался. Моим партнером известный немецкий актер Манфред Круг был, и сейчас еще, когда кто-нибудь из-за рубежа приезжает, я спрашиваю: «Такого вы знаете?». У нас с ним главные роли были: я советского майора играл, он — солдата не­мец­кого, так вот, Манфред надо мной даже подсмеивался: «О, ты домой поедешь, а на границе тебя тормознут: «Та-а-ак. Какой это Анатолий Кузнецов? Ну-ка...».

В роли пионервожатого Сергея Руденко с Савелием Крамаровым в школьной кинодраме «Друг мой, Колька!», 1961 го

— Почему же, театральное образование получив, вы все-таки кино предпоч­ли?

— Так сложилось... Хочу перечислить вам — это много времени не займет! — моих однокурсников, чьи имена и сейчас еще на слуху и на виду (об остальных мне ничего не известно: что, где), — это Игорь Кваша (мы даже в одном доме живем, у него квартира этажом выше), затем Галя Волчек, которая знает мою жену дольше, чем я, — мы с Александрой в доме у нее познакомились. Леонид Броневой...

— ...хороший у вас курс!..

— Замечательный... Ирина Скобцева, Игорь Кашинцев, Светлана Мизери... Очень талантливая актриса, нынче ее не слышно, а одно время в Театре Маяковского на уровне Гундаревой она работала, которая позже пришла. Затем у нас Петр Фоменко учился, но после второго курса к Гончарову на режиссерский ушел, в ГИТИС. Видимо, понял, что актерское дело не его...

В главной роли Сергея Лубенцова, «Весна на Одере», 1967 год

— Вы, тем не менее, в кино подались и более 100 ролей там сыграли...

— Более 150-ти, а история такова. Между третьим и четвертым курсами мне на «Мосфильме» предложили сниматься. Меня к тому времени Борис Израилевич Волчок уже знал...

— ...отец Галины Борисовны...

— ...потому что мы его дом посещали. Где собираться? У Гали! — у нее квартира, комнатка своя...

«КОГДА МНЕ ОЧЕРЕДНОГО ПАРНЯ ХОРОШЕГО СЫГРАТЬ ПРЕДЛАГАЛИ, ОТКАЗЫВАЛСЯ: «РЕБЯТА, Я ЭТИ РОЛИ ВИДЕТЬ УЖЕ НЕ МОГУ»

— ...папа — оператор успешный...

— ...весь такой рафинированный. Как любовно он объективы свои перебирал: фу-у-у — с них пылинки сдувал, протирал... У него и самые модные пластинки водились, и хотя дотронуться до них права никто не имел, ко мне почему-то он немножко благоволил, и Галя иногда этим пользовалась. «Пап, — просила, — ну дай пластиночку, Толя же пришел». Он говорил: «Ну, хорошо», и тогда мы «Besame mucho» ставили — эта мелодия до сих пор популярна...

— ...а тогда вообще самой-са­мой была...

В роли Николая Жолудева в киноленте «Опасные тропы», 1954 год

— (Мечтательно напевает): «Be­sa­me, besame mucho...». Это 54-й год, моя первая картина «Опасные тропы». Снимал ее как раз Борис Израилевич Волчок, а нынешние корифеи, известные наши операторы Леван Пааташвили из Грузии и Вадим Юсов...

— ...ну, Юсов — гигант!..

— ...ассистентами его были. Короче, когда учеба моя закончилась, сразу в два фильма меня пригласили — «Гость с Кубани» и «За витриной универмага», а тогда положение существовало, по которому молодому специалисту отрабатывать надо было три года, и послать куда угодно могли, но Пырьев грозную телеграмму в Министерство культуры дал...

— ...серьезный был человек — ну что вы!..

— ...дескать, Кузнецов на две главные роли на «Мосфильме» утвержден и никуда не поедет, и от меня отстали.

Затем следующие пошли предложения, и так это у меня затянулось, но должен сказать, что все-таки душа моя, как в письмах к Катерине Матвевне в одном из известных вам фильмов сказано, в театр рвалась — такая ностальгия иногда подступала, прямо: ой, как же так? — волнами это приходило, потом уходило...

— Столько в кино ролей — когда теат­ром заниматься?

— Вот! Три года вольным художником я был и подумал: надо же к базе какой-нибудь прибиваться. В Театр-студию киноактера пошел, меня с удовольствием туда взяли. Играл, помню, в спектакле по роману Анатолия Калинина «Суровое поле», где моей партнершей, чем очень горжусь, Нонна Мордюкова была (она мою мать играла). Я всегда с радостью на спектакль шел, от работы колоссальное удовольствие получал, а невесту мою молодая, как и я по тем временам, актриса играла: известна она тем, что всех зайцев в мультфильмах озвучивала...

В роли Николая Воробцова в фильме «Гость с Кубани», 1955 год

— Клара Румянова?

— Да, а еще Владимир Дружников в этом спектакле был занят.

— Прекрасный киноактер...

— Ну, в то время один из наших ведущих героев.

— Интересно все-таки, а что режиссеров в вашей внешности привлекало? Я, во всяком случае, слышал, что вы всю жизнь отрицательного персонажа мечтали сыграть, а режиссеры в один голос твердили: «Нет, с такой внешностью только положительные возможны»...

— Не о внешности речь шла — мне о ней так прямо не говорили, но персонажи тогда очень резко на положительных делились и отрицательных. Актер Боря Новиков, например, прогульщиков прекрасно играл, выпивох, истопников — там и фактура богаче, и краски ярче, и эмоций вон столько: у него образ объемный, живой рождался, а в положении прилизанного, приглаженного героя ты жесткими рамками скован: шаг влево, шаг вправо — положительный облик уже теряешь, и когда мне очередного парня хорошего предлагали, я отказывался: «Ребята, я эти роли видеть уже не могу». — «Нет, мы тебя просим, потому что ты как-то вдохнуть жизнь в эту схему умеешь, образ очеловечить». Наверное, такая лесть неприкрытая меня подкупала... (Пауза).

Галя Волчек однажды воскликнула: «Слушай, Толян (мы по-свойски общались: Толян, Галька и прочее в этом духе, хотя сейчас она Галина Борисовна. — А. К.), вот ты положительных героев играешь и внешность вроде бы не меняешь, а все равно каждый раз характер другого человека несешь». Для меня это был дорогой с ее стороны комплимент, но действительно повторяться я себе запрещал... Все по школе наших педагогов замечательных (светлая им память и пусть земля будет пухом!), все заветы их и сегодня живы, по-прежнему современны.

— Сейчас множество «Фабрик» зажигание звезд на конвейер поставили, но толку что-то не видно, а вот в ваше время, которое, слава Богу, еще не закончилось, что ни имя — то, как правило, самородок и звезда первой величины. Рецепт от Анатолия Кузнецова, как настоящего успеха добиться, вы предложить можете? Что для этого нужно?

— Честное слово, не знаю, причем не кокетничаю совершенно, и объяснить, как удачу поймать, не могу... Работал я, если нравилась роль, с удовольствием, боролся за то, чтобы амплуа как-то разнообразить, и вскоре роль у Владимира Басова в фильме «Случай на шахте восемь» получил — как бы социального героя — тоже положительного, но уже не совсем плакатного. Все-таки это был сдвиг: там другие пошли краски, а до того открытых парней с густой шевелюрой да с хорошей улыбкой играл.

С Дмитрием Гордоном. «Честное слово, как настоящего успеха добиться, не знаю, причем не кокетничаю совершенно, и объяснить, как удачу поймать, не могу»

(Продолжение в следующем номере)   

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter