Народный артист СССР, член редакционного совета «Бульвара Гордона» Иосиф КОБЗОН: «Кобзон, — написал мне Шамиль Басаев, — пока мы проливали кровь, ты с красными чеченцами пил в своей Москве водку — пришла пора ответить», а потом еще и записку прислал: «Если ты не трус, жду тебя завтра утром в Грозном. Короче, поехал я в Грозный...»

(Продолжение. Начало в № 37-38)

«КОНЕЧНО, Я ТОЖЕ ПЛАКАЛ, ПОТОМУ ЧТО В ОКНО ВИДЕЛ ПЛАЦ, ГДЕ СТОЯЛИ СВЕЖЕСКОЛОЧЕННЫЕ ГРОБЫ, В КОТОРЫХ ЛЕЖАЛИ УБИТЫЕ»

- В истории советской эстрады вы единственный артист, который множество раз выступал для наших солдат в Афганистане (вы были там первым - как в Чернобыле), а до этого еще совсем молодым во время конфликта Советского Союза с Китаем прилетели на остров Даманский. Что тогда, холодным мартовским днем 1969-го, вы пели ребятам, которые накануне приняли бой с китайцами?

- Летевшие туда со мной Ян Абрамович Френкель и Игорь Шаферан тоже, естественно, близко к сердцу приняли тот вооруженный советско-китайский пограничный конфликт. Он был первым послевоенным: мы избежали столкновения в ходе Карибского кризиса с нашим главным противником Соединенными Штатами, а вот с Китаем не смогли, и в самолете по горячим следам они написали песню «Двадцатая весна»: «Спите, мальчики, спите спокойно, солдаты! Будет высшей наградою вам тишина...». Я пел ее на Нижне-Михайловской погранзаставе у острова Даманский, а командир Иманского погранотряда полковник Демократ Леонов слушал, не скрывая слез.

- Вы тоже плакали?

- Конечно, потому что в окно видел плац, где обычно происходил развод караула - там стояли свежесколоченные гробы, в которых лежали убитые. В ходе первого же столкновения погиб 31 пограничник, включая начальника заставы старшего лейтенанта Ивана Стрельникова. Жуткая была картина, к тому же Политбюро приняло решение похоронить ребят на той земле, за которую пролили кровь, и возможно, с точки зрения патриотической это было правильно, но если с общечеловеческих рассуждать позиций... Приехали родители, которые желали одного - увезти сыновей на родину, а тела им не отдают. Детей уже не вернешь, так хотя бы не мешайте отцам и матерям над могилкой поплакать! - нет, нельзя... Политика!..

Фото Феликса РОЗЕНШТЕЙНА

Потом китайцы второй раз пошли на остров: тогда погиб Демократ Леонов - китайский снайпер его застрелил.

В общем, трагические были события, а в Афганистан впервые я приехал в апреле 80-го года в составе официальной делегации, которую возглавлял секретарь ЦК КПСС Михаил Васильевич Зимянин, - нас на торжества по случаю второй годовщины Апрельской революции пригласили. В это время в стране уже вовсю полыхала война, в которой советские войска увязали все глубже, и за завтраком я обратился к Зимянину и послу СССР Фикряту Ахмеджановичу Табееву: так, мол, и так, я с артистической бригадой приехал, и мы готовы перед нашими воинами-интернационалистами выступить, поддержать их боевой дух - дайте только добро...». Они в один голос: «Без разрешения Политбюро нельзя - во-первых, это опасно, а во-вторых, солдаты начнут в письмах домой об этом писать». - «Так это же хорошо, - я сказал. - Можете себе представить волнение родителей и жен, которые ничего о судьбе своих детей и мужей не знают? - а тут они семьям напишут: к нам приезжал Кобзон, у нас выступали артисты. Значит, не так уж все страшно...».

Я таки их уломал, и первый концерт мы дали в 50-м авиаполку - на местном сленге его именовали полтинником. Это были первые выступления, после которых артисты туда поехали, а у меня на счету девять командировок в Афганистан, и каждый раз я давал себе слово никогда больше туда не ездить...

- ...и мама ваша об этом просила...

- ...но возвращался, потому что невероятно к этим людям тянуло. Они совершенно другие: я будто в иной мир прилетал, и для меня было важно скорее пройти опасный участок, пережить приземление полувертикальное, когда большегрузные транспортные Илы почти отвесно падали вниз, а потом уже, когда отправлялись на родину, - полувертикальный взлет...

- А почему полувертикальный?

«У меня на счету девять командировок в Афганистан, и каждый раз я давал себе слово никогда больше туда не ездить»

- Чтобы свести к минимуму радиус обстрела и не попасть под пущенную с ближайшей горки ракету из «Стингера». Ощутив под ногами землю, я про себя говорил: «Ну, слава Богу, живы!» - и начиналось общение: у меня было по два, три, четыре выступления в день.

- Похоже, с тех пор без риска, без адреналина вы жить не можете - ну чем еще можно объяснить ваше желание спеть в клетке с тигром?

- Это накануне моего 60-летия было - концерт проходил в Сочинском цирке, и знаменитый дрессировщик Запашный предложил выступить в клетке.

- Как говорит Виктюк, «и оно вам надо было»?

- Ну, это я потом ощутил легкую слабость в коленках...

- Все-таки страшно было?

- Нет, и я даже песню спел (напевает):

С Героем Советского Союза, первым президентом Республики Ингушетия, председателем Комитета по делам воинов-интернационалистов при Совете глав Правительств СНГ Русланом Аушевым

«Ап! И тигры у ног моих сели...», а был уже депутатом Государственной Думы, председательствовал в которой тогда Геннадий Николаевич Селезнев. Он сидел в ложе, и я прямо из клетки к нему обратился: «Вы знаете, Геннадий Николаевич, а здесь менее опасно, чем в Думе» - зал грохнул от смеха...

- Похоже, рассчитывали в случае чего отправить тигра в нокаут - не зря ведь занимались в свое время профессионально боксом и даже чемпионом Днепропетровска и потом Украины были...

- ...среди юношей.

- Прошел слух, что буквально недавно вы с кем-то подрались в ресторане...

- Неправда!

- Может, кто-то кому-то хамил и вы его просто одернули?

- Невеж я одергивал многократно, однако ни с кем не дрался и никого не бил: рукоприкладство - это последний аргумент, к которому может обратиться человек в ходе выяснения отношений. Для чего существует слово, интонация в голосе? Для чего окружение существует? Ну почему нужно, чуть что, махать кулаками?

«ЭХ, ИОСИФ ДАВЫДОВИЧ, - ШЕПНУЛ МНЕ МОЙ КОНЦЕРТМЕЙСТЕР, - РАЗРЯДИЛИ БЫ ОБОЙМУ В БАСАЕВА И СТАЛИ БЫ ГЕРОЕМ РОССИИ». - «ДА, -  Я СКАЗАЛ, - ЕСЛИ ТОЛЬКО ПОСМЕРТНО»

Иосиф Кобзон выступает перед ликвидаторами аварии на ЧАЭС, Чернобыль, 1986 год

- В свое время у вас возник серьезный - на грани жизни и смерти - конфликт с одним из самых опасных чеченских боевиков Шамилем Басаевым, а чем он был вызван?

- Конфликтовали мы неоднократно, а вообще у меня было с ним три встречи. Одна состоялась после того, как через своего так называемого адъютанта Басаев прислал мне письмо, которое наверняка хранится сейчас в ФСБ. Он там писал: «Кобзон, пока мы проливали кровь, ты с красными чеченцами пил в своей Москве водку - пришла пора ответить».

- Ничего себе!

- Да, и подпись стояла: бригадный генерал Шамиль Басаев. Когда адъютант вручил мне эту бумажку у меня в офисе в гостинице «Интурист», я его послал, разумеется, куда следует, сказал: «Передай своему... генералу, что я в гробу его видел». Тот в ответ: «Много на себя берете», и я вспылил: «Пошел вон отсюда!». Естественно, расстроился и отдал это письмо Николаю Дмитриевичу Ковалеву - он был тогда директором ФСБ, а потом поехал посоветоваться в Назрань к моему другу Аушеву, который президентом Ингушетии был. «Руслан, - спросил, - как мне быть?». Он успокоил: «Ну, как? Не обращай внимания, мы с ним поговорим», - был ответ, и Аушев действительно попытался с Шамилем поговорить, но тот его проигнорировал, а мне записку в Назрань прислал: «Если ты не трус, жду тебя завтра утром в Грозном».

С Махмудом Эсамбаевым и Отари Квантришвили на соревнованиях по кикбоксингу в Лужниках, 1994 год Фото "ИТАР-ТАСС"

- Ого!

- Я Руслану ее показал: «Ну, я поехал» - сказал, а он: «Не пущу!». Долго меня уговаривал... «Неужели ты думаешь, что от своего намерения откажусь? - задал ему вопрос. - Хотя я не вайнах, у меня тоже есть самолюбие - не хочу, чтоб Басаев подумал, будто я его испугался». Наконец, Аушев сдался: «Я вам сопровождение дам». - «А зачем оно мне? - я спросил. - Я же не воевать с ним еду, а он пускай себя ведет как хочет». Короче, приехал я в Грозный...

- Там война уже шла?

- Это было после первого Хасавюртского перемирия Масхадова и Лебедя, и мы просидели с Басаевым в каком-то чудом сохранившемся доме часа три. Разговор получился острый, нервный. Я тогда благотворительной программой «Фронтовые дети Чечни» занимался... У Альберта Лиханова в Российском детском фонде работает Любовь Крыжановская: эта женщина объездила всю Чечню и собрала искалеченных войной детей: чеченцев, ингушей и русских - с оторванными ножками, ручками... Минами, так сказать, баловались и наши, и боевики, так вот, я собирал средства, чтобы этих малолетних инвалидов и сирот лечить, а Шамиль обвинял меня в том, что мы эти средства проматываем...

- Вы же еще с советских времен заслуженный артист Чечено-Ингушской АССР...

- Ну, я заслуженный и народный артист всех северокавказских республик - уточняю на всякий случай, и я ему фотографии конкретных детей показывал, которым помощь оказана.

С дрессировщиками братьями Запашными. «Накануне моего 60-летия концерт проходил в Сочинском цирке. Я был уже депутатом Государственной Думы, председательствовал в которой Геннадий Селезнев. Он сидел в ложе, и я к нему обратился: «Геннадий Николаевич, а здесь менее опасно, чем в Думе...»

Басаев продолжал наседать: «Дайте денег!». - «Кому?» - я спросил (я тогда организацию «Московит» возглавлял)» - и услышал: «Мне. Нефтью, добываемой в Ичкерии, надо распоряжаться самим - я хочу построить заправочные станции, чтобы зарабатывать деньги и семьям погибших давать».

- Рэкет...

- Да, и я сказал, что обратился он не по адресу: не мне надо такие предложения адресовать, а богатым чеченцам, живущим в Москве и других крупных городах. Шамиль между тем продолжал требовать, чтобы и я подключился. «Минуточку, - я предложил, - чтобы помогать семьям погибших, давай закупим им, скажем, 100-200 швейных машинок и материалы. У них много детей - пускай, не отрываясь от дома, шьют, зарабатывают какие-то деньги». Он счел эти слова оскорбительными: «Нет, мне нужно!».

Долго мы с ним так спорили, он горячился, нервно пытался вставать, а потом уже я встал: «Так, мне пора ехать». - «Нет!» - отрезал Басаев. «Ты мной не командуй, - сказал я. - Если хочешь со мной разобраться - пожалуйста, разбирайся», но я-то психологию вайнахов знаю: коль он меня пригласил, не имеет права, не может ничего сделать - с головы гостя волос не упадет, и я уехал.

- Встали и уехали?

- Да, встал и уехал, а через какое-то время (смешной был случай!) прибыл туда же с концертом для чеченской молодежи на местном стадионе ручных игр «Спартак», и Басаев вместе с Ахмедом Закаевым, который был тогда министром культуры Ичкерии, туда пришел. Их встретили выстрелами (вайнахи выражают свои чувства бурно), я пел, а после окончания концерта он вышел на сцену вместе с Закаевым и сказал: «Война отобрала у нас все. У нас нет белых скакунов, которых мы хотели бы преподнести высокому гостю, поэтому дарим что можем, - достал пистолет и протянул мне. - Вот, настоящему мужчине - боевой подарок».

Закаев на ухо мне шепчет: «Иосиф Давыдович, уважаемый, у нас положено, когда дарят оружие, выстрелить в воздух». - «Ахмед, - говорю, - я знаю, что положено, уважаю чужие обычаи, но палить куда попало не буду - не хочу, чтобы выстрелы на чеченской земле звучали». Ну и пошел, а следом Шамиль и Ахмед - они меня провожали. У меня между тем концертмейстер был Алексей Евсюков (он со мной до сих пор работает), и когда мы в кинобудке переодевались, он мне шепнул: «Эх, зря, Иосиф Давыдович, не стрельнули, - разрядили бы обойму в Басаева и стали бы Героем России...

С Аллой Пугачевой и Ириной Понаровской, середина 70-х

- ...посмертно»...

- Я так и сказал: «Да, если только посмертно».

«ЭТО ШАМАН?» - СПРОСИЛ ГОВОРУХИН И УСЛЫШАЛ В ОТВЕТ: «НЕТ, ЭТО КОБЗОН»

- Это правда, что покушение на вас в гостинице «Интурист», где располагался ваш офис, организовал 26 апреля 1999 года лично Шамиль Басаев?

- Взрывное устройство находилось неподалеку от лифта, рядом с урной, а сам взрыв прогремел в три часа дня, когда у меня должна была проходить встреча, но я на нее опоздал. Осколками посекло моих секретарш, но жертв и особых разрушений не было, и тогда это как запугивание со стороны Шамиля расценили, а потом все стихло. Расследовал дело Рушайло (Владимир Борисович был заместителем Сергея Степашина, министра внутренних дел), а совершенно недавно, в прошлом году, я вдруг получаю повестку: мне сообщают, что арестовали уроженца Дагестана с подельником-чеченцем, которые тот заказ выполняли, и приглашают какие-то показания дать. Я возмутился: «Что за глупость? Прошло 13 лет - какие я могу давать показания? Уже ни гостиницы «Интурист»...

- ...ни урны той нет...

С поэтом Робертом Рождественским. «С Робертом меня связывала боль шая друж ба — я так это го че ло ве ка лю бил, и мы так по ни ма ли друг друга, что потом, после этой перестройки, он написал свои самые чистые, самые исповедальные стихи и несколько посвятил мне» Фото «ИТАР-ТАСС»

- Да ничего уже нет и, слава Богу, все живы, а мне: «Нужно их осудить». - «Осуждайте, - ответил, - если нашли».

- В 94-м году у Краснопресненских бань был застрелен один из ваших друзей Отари Квантришвили, причем в прессе тогда прямо написали (я это хорошо помню), что вы на очереди второй...

- Было такое...

- Сергей Мавроди рассказывал мне, что сидел вместе с киллером Лешей Солдатом, который в Квантришвили стрелял, - имя исполнителя известно, а кто за покушением этим стоял, вы знаете?

- Я не могу сказать «знаю», потому что в таких вещах, как убийство, тем более заказное, нужно быть в этом на 100 процентов уверенным, - не хочу, чтобы столь тяжкое обвинение на человека легло незаслуженно. 29 марта я в Америку улетал, а накануне, 28-го, посмотрел передачу, в которой Отари резко в адрес РУБОП (было тогда такое Региональное управление по борьбе с организованной преступностью создано) и его руководства высказывался.

- Рушайло его возглавлял?

- Да, а Отари возглавил партию «Спортсмены России» и Фонд имени Яшина, который помощь ветеранам спорта оказывал, - кстати, весьма действенную. У Отари четверо детей: два сына и две дочери (говорят, у Рушайло столько же), и в эфире он вдруг сказал: «Пускай Рушайло о своих детях подумает».

Иосиф Кобзон, Евгений Леонов, Лев Лещенко и Владимир Винокур на Олимпиаде в Лейк-Плэсиде, США, 1980 год

- Намек недвусмысленный...

- Я позвонил ему и спросил: «Что ты имел в виду?», а он в ответ: «То, что надо о детях заботиться. У него четверо, у меня тоже, и мы должны думать об их будущем». - «Ты же не так выразился, - вспылил я. - Ты этому человеку вроде как угрожал». - «Да нет!». Я ему снова толкую: «Но это было воспринято однозначно. Если бы я оказался на его месте и, не зная тебя, прослушал твое выступление, подумал бы, что ты моим детям именно угрожаешь». После этого разговора я улетел в Штаты, а 5 апреля мне позвонили и сообщили, что Отари убит. Я тут же отменил концерты и вылетел его хоронить - с тех пор стал в США невъездным. Ну, это неважно...

- В одной из новых своих песен вы поете: «Мама моя Украина и отец мой Донбасс»...

- Ее Владимир Засухин на стихи Юрия Рыбчинского написал: «Где плечо мне как сыну подставляли не раз мама моя Украина и отец мой Донбасс...».

- Да, прекрасная песня, но исполняет ее депутат Государственной Думы России от Агинского Бурятского автономного округа...

- Вообще-то, меня пять раз подряд избирают депутатом, и в этом году я получил мандат уже от объединенного Агинского Бурятского округа и Читинской области - он называется Забайкальский край.

С Дмитрием Гордоном. «Главное для певца — голова!» Фото Феликса РОЗЕНШТЕЙНА

- Пять раз вы избираетесь от бурят, а бурятский язык уже выучили?

- Нет (смеется), но песни на нем пою.

Честно скажу: с Баиром Баясхалановичем Жамсуевым - сейчас он является главным федеральным инспектором по Забайкальскому краю, а был главой администрации Агинского Бурятского АО - мы вывели этот маленький округ в образцово-показательные: по развитию он стал лучшим в России. Построены детские сады, школы, спортивные сооружения, - ну очень много сделано, особенно в социальной сфере, и народ на это соответствующим образом отреагировал: вырос авторитет и нашего губернатора, и мой, естественно, как депутата (то, что не удавалось решить в округе, я пробивал в Москве). Мне с избирателями повезло - они очень благодарные, искренние, и я с тревогой думаю, не повлияет ли объединение с Читинской областью (которое состоялось 1 марта 2008 года. - Д. Г.) на их развитие в худшую сторону, ведь они еще очень целомудренные люди...

- ...не испорченные цивилизацией...

- Да, а теперь цивилизация наверняка их коснется.

Вообще, в тех краях очень много народа хорошего побывало: Лужков приезжал дважды, Громов, кстати, Агинское посетил, каждый год я привожу туда звездный десант артистов. Кого только там не было, а Станислав Говорухин снимал там фильм «Благословите женщину» и очень полюбил местное национальное блюдо под названием «буза».

- Он, вообще, вкусно поесть не промах...

- (Улыбается). Буза - это что-то типа наших пельменей, грузинских хинкали, и однажды Говорухин сказал местному жителю: «Эх, с удовольствием поел бы бузы где-нибудь в бурятской семье», а тот в ответ: «Приходите ко мне». Буряты, кстати, по-русски говорят...

- ...лучше русских?

- Гораздо! - они и литературу знают куда лучше, и вот он заходит в бурятский дом и видит на стене мой плакат. Скорее всего, хозяева где-то после концерта сняли - там во многих домах такие висят. Говорухин трубку свою изо рта вынул и спрашивает: «Это шаман?», а ему в ответ: «Нет, это Кобзон».

Он, конечно, шутник, но и буряты пошутить любят. Водитель Баир меня как-то спрашивает: «Иосиф Давыдович, хотите анекдот про себя услышать?». - «А почему нет? Это любопытно», - отвечаю, и он начал: «Когда Моисей водил евреев по пустыне 40 лет, одно племя отбилось и пропало...». Пауза... Я: «Ну и?..». - «...Вот Кобзон его и нашел» (смеется).

«ТАКОЙ СЛАВЫ И ПОПУЛЯРНОСТИ, КАК У МАГОМАЕВА, НА СОВЕТСКОЙ ЭСТРАДЕ НИКОГДА И НИ У КОГО НЕ БЫЛО И УЖЕ НЕ БУДЕТ»

- Скажите, Иосиф Давыдович, а что, на ваш взгляд, для эстрадного певца главное: тембр, голос или, как некоторые артисты думают, внешность?

- (Пальцем на лоб указывает). Главное - голова!

- Для певца?

- Именно...

- А для певицы?

- То же самое. Ну вот, допустим, Бог кого-то приятным голосом наделил, эффектной, как ты говоришь, внешностью и тембром запоминающимся, но что и как человек поет, какую он получил школу, - все это лишь слагаемые, а что в результате получится, зависит от его головы.

- Вы однажды обмолвились: «Магомаев - это в эстрадном жанре абсолютная величина, Эверест» - до сих пор так считаете?

- Ну, не только Муслим. Для меня Магомаев - это воплощение восточного таланта: он великолепно пел и писал музыку, прекрасно играл на фортепиано и изумительно рисовал, выглядел очень ярко и броско, вообще был красивым мужчиной - всеми мыслимыми достоинствами был наделен.

- Вы мне не раз говорили, что такой славы и популярности, как у Магомаева, на советской эстраде...

- ...никогда и ни у кого не было и, более чем уверен, уже не будет.

- Даже Алла Борисовна не может с ним в этом посостязаться?

- Ну, Алла Борисовна безумно популярная певица, наша Примадонна, но она и близко... Нет, скажу так: по популярности ни с кем Магомаева сравнить нельзя.

Из книги Иосифа Кобзона «Как перед Богом».

«Впервые я увидел Аллу на улице Качалова в Доме звукозаписи - это было в году 70-м или 71-м. Тогда на Всесоюзном радио существовала веселая редакция сатиры и юмора, на ней работали замечательные авторы Трифонов и Иванов, и вот однажды, когда у меня шла очередная запись песни, эти самые ребята-редакторы ко мне подошли и сказали: «Иосиф, нам нужно срочно для воскресной передачи «С добрым утром!» записать одну девочку - будь добр, уступи свое время!».

Я: «Да пожалуйста...» - и прервал запись. Смотрю: входит в студию такая... ну чересчур скромная девочка - синюшная, худенькая, бледненькая, вся в конопушках - и удивительно запоминающимся протяжным голоском выводит: «Робот, ты же был человеком...» - дальше слова забыл, но эта строчка в память врезалась навсегда. Короче, записали, поблагодарили и вот таким образом познакомились - это было ее первое появление в эфире.

Прошло время, где-то в году 74-м ее заметил руководитель ансамбля «Веселые ребята» Павел Слободкин, и, как бы женившись на Алле, взял ее к себе в коллектив, и она начала у него работать.

Слободкин по советским временам был очень активный и предприимчивый человек, старавшийся не упускать ни одной возможности, чтобы как-то заявить о себе и о своих солистах, которые могли добавить популярности его коллективу, и на Всесоюзный конкурс артистов эстрады Павел пристроил свою Аллу. Председателем жюри являлся знаменитый дирижер Юрий Васильевич Силантьев, я тоже входил в состав жюри, и вот, как сейчас вижу, выходит в скромном платьице, точнее, в сарафанчике в горошек, Алла и две песни поет, причем замечательно.

Начали обсуждать кандидатуры исполнителей на премию, и тут я понимаю, что, из-за какой-то совершенно дурацкой системы подсчета очков она вылетает, оказывается за бортом лауреатов. Тогда я стал уговаривать Силантьева, который относился ко мне дружески: «Юрий Васильевич, ну неужели не убедила вас Пугачева своими песнями, что она достойна быть лауреатом?». Он: «Иосиф, ну убедила - ну и что? - других-то не убедила! У нас все-таки жюри, поэтому решения мы должны принимать коллективно!».

При голосовании, кому присудить первую премию, она проскочила (первой Венера Майсурадзе стала), вторую тоже проскочила. Наконец, когда исчерпали уже третьи премии, я встал и сказал: «Коллеги, мы с ума сошли! Ну как мы можем так здорово начинающую Аллу Пугачеву без премии оставить?».

- А мы ей диплом дадим! - раздались голоса.

- Да нет, так нельзя! Лауреат - это все-таки не дипломант: вы же сами понимаете, что лауреат - это действительно много значит! Поверьте мне: она очень перспективная девочка, и ее надо обязательно поддержать - дайте ей шанс, и она себя покажет!».

Силантьев не выдержал: «Коллеги, а ведь Иосиф прав! На протяжении всего конкурса он вел себя достаточно демократично, и раз уж так настаивает, давайте его поддержим!».

И меня поддержали - Алле дали четвертую «третью премию». Всего было девять премий: две первых, три вторых и четыре третьих - последней была ставшая вскоре, как я и предсказывал, первой Алла...

Происходило это в июне 1975 года, а в августе на конкурсе «Золотой Орфей» в Болгарии она спела песню Эмила Димитрова «Арлекино», и это уже была революция! - с этого часа не было дня, чтобы об Алле не говорили.

...Тогда я ездил еще за рулем, и наутро после того нерядового ночного события, проезжая по Каретному ряду, увидел гуляющего Леонида Осиповича Утесова. Он жил в Каретном ряду, я остановился, вышел, обнялся с мастером, и он мне говорит: «Иосиф, вы смотрели вчера «Орфей»?». Я: «Смотрел».

- Ну и как вам эта рыжая лахудра?

- Потрясающе!

- Это с ума можно сойти, Иосиф, она - действительно потрясающая. Она - явление!».

«ПЕРВЫХ МНОГО»

- Покойный Юрий Богатиков мне говорил: «Нас, классных баритонов, было в то время немало - Магомаев, Гуляев, Кобзон, Гнатюк, Кондратюк, Серкебаев, Вуячич, да и я был хорош, но на длинной дистанции первым оказался Иосиф». Благодаря чему вы всех опередили?

- А знаешь, наверное, почему? Пусть это не прозвучит из моих уст нескромно, но я никогда об этом не думал. На всю жизнь запомнилось интервью, которое дал, когда приехал в СССР, совершенно гениальный скрипач Исаак Стерн. У него спросили тогда: «Скажите, господин Стерн, в иерархии скрипачей вы себя каким по счету видите?», и он ответил: «Вторым». - «Как? Перед вами весь мир преклоняется! - удивился журналист, - и только вторым? А кто же первый?» - и Стерн изрек: «Первых много»...

Из книги Иосифа Кобзона «Как перед Богом».

«Я крайне редко бываю доволен своими выступлениями - иной раз даже думаю: и за что мне так аплодируют? - ведь ничего выдающегося я не сделал. Может, мне просто удается в нужное время, в нужном месте сказать и сделать то, что именно в этот момент только и нужно? - и здесь вспоминается, как однажды приехал я выступать в Одессу. На афише было написано: «Заслуженный артист Чечено-Ингушской АССР (я тогда, в 64-м, только это звание получил), лауреат международных конкурсов (в скобках - Варшава, София, Берлин), лауреат Всесоюзного конкурса (в скобках - Ленинград), лауреат Всероссийского конкурса (в скобках - Москва), еще что-то такое и... Иосиф Кобзон, а какой-то, видно, очень остроумный одессит приписал жирным шрифтом «Лучший друг Рабиндраната Тагора...». Дескать, чего ты выдрючиваешься? - если петь не умеешь, все равно это никого не взволнует».

- Никогда, как на духу говорю, я не думал: «Ай-яй-яй, ну надо же, меня Вуячич обошел, или Богатиков, или Магомаев» - я занимался своим делом: гастролировал, готовил новые песни. Мне повезло безумно, потому что как артист я вырос в то время, когда песенный жанр был на высоте, и работал непосредственно со всеми его «столпами», такими, как композиторы Соловьев-Седой, Блантер, Фрадкин, Френкель, Колмановский...

- ...Фельцман...

- ...Бабаджанян, как поэты Рождественский, Евтушенко, Вознесенский, Ошанин, Долматовский...

Из книги Иосифа Кобзона «Как перед Богом».

«Однажды Оскар Борисович Фельцман и Роберт Иванович Рождественский пригласили меня спеть на авторском вечере композитора в Колонном зале Дома Союзов их песни, среди которых одна была новая. Песня была непростая: я сразу понял, что это их сочинение - политически опасное... Оскар перед исполнением испуганно говорил: «Роберт, нельзя... Нас сразу посадят», на что Рождественский отвечал: «Мы не дураки - мы все сделаем...», имея в виду, что решит со мной, как выйти из положения: чтобы и спеть то, что хочется, и в тюрьму не сесть. Звучали стихи так:

Лейтенант в окно глядит,
Пьет, не остановится.
Полстраны уже сидит,
Полстраны готовится.
Маменькины туфельки,
Бабушкины пряники.
Полстраны - преступники.
Полстраны - охранники...

Это были стихи, написанные в 1973 году, - я когда их услышал, воскликнул: «Ой, что это?».

- Старик, не волнуйся! После каждого такого запева будут идти слова: «Это было, было, было...», поэтому все будет в порядке.

Но я их все равно обхитрил - в конце, когда пел «Это было, было, было...», сделал с Силантьевым и оркестром такую чисто смысловую штучку: «Это было, было, это было?», то есть в конце поставил вопрос - и пускай теперь думают: «Это было? Или это есть?».

...С Робертом меня связывала большая дружба - я так этого человека любил, и мы так понимали друг друга, что потом, после этой перестройки, когда ломали судьбы, людей, психику и принципы, он написал свои самые чистые, самые исповедальные стихи и несколько стихотворений посвятил мне.

Есть что-то мистическое, связанное с Рождественским. Роберта мы похоронили на кладбище в Переделкино... Он тяжело болел, и Горбачев отнесся к судьбе и болезни Роберта сочувственно - выделил средства на его лечение в Париже, но, увы, именно там его очень неудачно прооперировали плюс ко всему у него была язва, которая мучила его много лет.

Я часто приезжал к нему в Переделкино (в 1976 году я приобрел дачу в Баковке - это то же самое Переделкино). Мы дружили так, что могли приехать друг к другу в любое время дня и ночи, чтобы обсудить, что наболело, да и просто пообщаться, а Роберт очень любил курить, и вот, каждый раз, когда я поднимался к нему в кабинет, он говорил мне: «Оська, закури!» - я закуривал и отдавал сигарету ему: это у нас наработанная схема была: «Как только придет Алка (Алла Борисовна Киреева - жена Роберта. - И. К.), ты сразу заберешь сигарету, чтобы она не поняла, что я курю...». Курить ему было нельзя, и жена всячески следила, чтобы он это предписание врачей соблюдал, но я знал, что, к огромному сожалению, мой друг, наш Роберт, безнадежен, и не хотел лишать его этой последней для него радости.

Когда Роберта не стало, когда его похоронили, я как-то в расстроенных чувствах закурил сразу две сигареты - одну положил на каменный край памятника, а вторую стал курить со словами: «Давай, Роба, покурим!». Я курил, не обращая внимания на вторую, зажженную «для Роберта», сигарету, и вдруг с удивлением для себя отметил, что лежит она, никто ею не затягивается, но она курится, и так докурилась до фильтра. Это была какая-то мистика, и я воскликнул тогда: «Ал, смотри, Робка всю сигарету выкурил». Она отнеслась к этому недоверчиво, даже подумала: «Говорит, как сумасшедший...».

После этого обязательно два раза в год (в день рождения и в день его смерти) мы стали появляться на кладбище, и каждый раз я стал закуривать сразу две сигареты и одну из них класть Робке, и не было еще случая, чтобы это мистическое явление не повторялось: каждый раз сигарета не гасла и выкуривалась до конца. Даже Алла стала смотреть на это по-другому и однажды сказала нашим общим друзьям: «Иосиф ходит на могилу с Робкой курить». Друзья переглянулись: «Как это?». - «А вот так...» - и мы все вместе пошли к нему на могилу. Я закурил сразу две сигареты, а дальше - случилось то, что было всегда. Тогда мне предложили отойти от могилы, снова закурить сразу две сигареты, и одну из них куда-нибудь положить - сигарета тут же погасла...».

Так вот, о голове. Я осваивал лучшее, что могло быть в музыке и поэзии, - и поэтому мне везло, но не оглядывался: кто меня обгоняет, опережает? С удовольствием аплодировал Юре Гуляеву, да и остальным моим коллегам, если они выступали удачно, и никогда у меня не мелькала мысль: «Ах, ну надо же, сегодня он, пожалуй, меня популярнее - надо срочно что-то придумать, найти что-то особенное». Нет, я пел то, что нравилось мне всегда: гражданскую тематику, любовную лирику, русские народные песни, ретро.

- Проще перечислить, что вы не пели...

- Исполнил все, что хотел: с хором Минина - религиозные песни, с оркестром Некрасова - множество произведений народной музыки...

- ...с Турецким - еврейские песни...

- Мне было интересно работать, поэтому своим студентам всегда говорил: «Вот, все вы мечтаете: «Господи, проснуться бы популярным, чтобы очередь за автографами стояла, чтобы узнавали на улице: ой, он пошел (или она пошла), но это совершенно губительное состояние, оно никогда не приведет вас к успеху».

- На то и дана человеку голова, как вы сказали...

- Да, и я повторял им: утром, когда просыпаетесь, подойдите к зеркалу, посмотрите на себя небритого или нечесаного, неопрятного - вот это вы настоящий, а не перед концертом, когда макияж, когда в вечернем уже одеянии... Вечером каждая артистка, как говорил Марк Гаврилыч Гурченко, богиня, а тут, перед зеркалом, другая (или другой), и думайте сначала не о вечере, а о том, как утром себя привести в порядок».

(Окончание в следующем номере)  

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter