Легендарный чешский путешественник Мирослав ЗИКМУНД: «Когда меня в очередной раз допрашивали представители госбезопасности, я сказал им: «Я выжил во время охоты за черепами - переживу и ваши преследования»

Это было похоже на сказку: двое молодых чехов решают увидеть мир и, презрев все опасности, за рулем «татры» пересекают целые континенты! И когда? Сразу после кошмарной войны, когда Европа еще лежала в руинах. Проехав Африку с севера на юг и Америку с юга на север в 1947-1950 годах, Иржи Ганзелка и Мирослав Зикмунд вернулись домой в Чехословакию в романтическом ореоле славы. Книги об их приключениях на дорогах континентов расходились мгновенно — по 120 тысяч в первый день продажи. Печатали их и в СССР — для нескольких поколений советских людей, надежно закрытых железным занавесом, бестселлеры Зикмунда и Ганзелки стали окном в недосягаемый мир. А потом наступил 1968 год, когда советские танки похоронили надежды чехов и словаков на свободный выбор и развитие. Иржи Ганзелка и Мирослав Зикмунд были активными участниками Пражской весны, за что и поплатились — их предали забвению. Что может быть хуже для людей, которые были на вершине своей славы? Только после падения коммунизма в 1989 году они вновь начали появляться на экранах телевизоров и в эфирах радиостанций. Мирослав Зикмунд живет в городке Злин на востоке Чехии. Чуть больше четырех часов дороги поездом от Праги, и взору открывается идиллический горный пейзаж. Злин — тихий городишко, в котором не понимают по-русски. На помощь приходят работники городского музея: они с гордостью демонстрируют экспозицию «Через пять частей света с инженерами Ганзелкoй и Зикмундoм», а потом подробно объясняют, как найти дом Мирослава Зикмунда. Через полчаса легендарный путешественник встречает меня на пороге своего дома, где, как оказалось, нет ни компьютера, ни интернета, а лишь книги, книги, книги...

«НАШ 180-СТРАНИЧНЫЙ СЕКРЕТНЫЙ «СПЕЦИАЛЬНЫЙ ОТЧЕТ № 4» Я ПЕРЕДАЛ ЛИЧНО ЛЕОНИДУ ИЛЬИЧУ»

— Как все начиналось, пан Мирослав?

— Мы с Иржи, наверное, не были уникальны в своих мечтах увидеть мир... Каждый мальчик или девочка хочет вылететь из семейного гнезда: узнать жизнь, посмотреть другие страны.

С Ганзелкой я познакомился в 1938 году в экономической школе в Праге, где мы учились. Он оказался таким же романтиком, как и я, и мы начали готовить путешествие вокруг света, в которое собирались отправиться после окончания учебы. Война вмешалась в наши планы, но мы не отказались от своей мечты: учили языки, читали книги, собирали карты.

Когда в Европу вернулся мир, мы решили обратиться за помощью к директору автомобильного завода «Татра». У вахтера узнали, как его зовут, и пошли прямо к нему. Показали свои бумаги с подробнейшим планом путешествия. Это были данные о разных странах, географические карты — всего где-то 500 страниц текста и рисунков. И попросили: «Дайте нам машину, а мы разрекламируем «татру» по всему миру». — «Такие, как вы, — сказал он, — приходят почти каждый день и говорят: «Дайте бесплатно машину», но, похоже, вы не аферисты и по-настоящему готовились». Так мы получили транспорт и поддержку в наших путешествиях.

Результатом совместного труда Зикмунда и Ганзелки стали 18 книг, которые были изданы общим тиражом 6524796 экземпляров и переведены на 11 языков

— Вы оправдали надежды директора насчет рекламы?

— После пересечения Нубийской пустыни газеты писали о нашей «татре» как об автомобиле, который лучше всего приспособлен к условиям Африки. Ведь она не нуждалась в воде, а имела воздушное охлаждение. Контракт, который мы подписали в Найроби, предусматривал поставку шести тысяч машин. Но тут в Чехословакии пришли к власти коммунисты, которых уже не интересовали контракты. Представителям из Найроби не позволили даже приехать в Прагу.

— Ваши путешествия закончились в СССР — самом закрытом в те времена государстве мира. Если бы вы не проехали по просторам Страны Советов, возможно, ваша судьба сложилась бы иначе...

— Наше путешествие по Союзу прервалось в 1964 году, когда советское руководство попросило изложить наш взгляд на ситуацию в стране. Мы уже были бывалыми путешественниками, посетили много стран и могли сравнивать. Написали «Спецотчет № 1» — об Индонезии, № 2 — о Западном Иране, № 3 — о Японии. Четвертый — об СССР. По СССР добирались из Японии домой в Европу, проехали от Владивостока до Москвы. Причем у нас была полная свобода передвижения, мы могли посещать даже закрытые зоны и дали откровенный анализ политической, экономической и моральной ситуации в стране. Хотели помочь что-то изменить к лучшему — это казалось нам очень важным, потому что реальность жизни в СССР была полной противоположностью советской пропаганде.

Свой отчет мы отдали тогдашнему генеральному секретарю чехословацкой компартии Новотному и попросили его отослать один экземпляр в Москву. Нам ответили, что ЦК КПЧ не может отослать документ партийной почтой, поскольку в Москве могут подумать, будто чехословацкая компартия разделяет мнение Зикмунда и Ганзелки. Потом Брежнев приехал в Прагу как гость ХIII съезда КПЧ. Меня пригласили в ЦК, где я передал наш 180-страничный секретный «Специальный отчет № 4» лично Леониду Ильичу.

Мы думали, что наши наблюдения дадут властям в Москве и Праге материал для раздумий и действий, но вникать в них Брежнев не захотел. Он передал отчет подчиненным, а те оценили его как антисоветчину — самый большой грех в те времена. Действительно, из документа следовало, что социализм как политическая и экономическая система бездарен и бесперспективен. Но высказать тогда критические замечания о Советском Союзе — это значило подписать себе приговор. До нас дошли слова Брежнева: мол, «Зикмунда и Ганзелку нужно проучить голодом»... С тех пор доступ в СССР нам закрыли, хотя мы собирались приехать еще минимум один раз, а потом написать большую книгу о Советском Союзе.

«НА МОЙ ПРИЗЫВ ОСТАНОВИТЬ СОВЕТСКОЕ ВТОРЖЕНИЕ В ЧЕХОСЛОВАКИЮ ОТКЛИКНУЛСЯ ТОЛЬКО ЕВГЕНИЙ ЕВТУШЕНКО»

— Первый урок, который вам преподнесла советская система, вы не усвоили. Пренебрегли и вторым, поскольку стали активными участниками Пражской весны 1968 года...

— Иржи даже был кандидатом в президенты Чехословакии. После пяти дней советской оккупации я обратился по радио с обращением на русском языке к Брежневу, Косыгину, академикам Келдышу, Лаврентьеву, Капице, моему другу поэту Евгению Евтушенко и сказал, что расцениваю ввод советских войск, как немецкую оккупацию Чехословакии в 1938 году.

В конце 40-х Зикмунд и Ганзелка проехали всю Африку с севера на юг, тесно общаясь с коренным населением, в том числе с дикими племенами

Я призвал остановить вторжение, оскорбляющее честных людей обеих стран. Речь записали западные радиостанции и транслировали ее на СССР. Откликнулся лишь Евгений Евтушенко, который сочинил стихотворение «Танки идут по Праге». Остальные промолчали. И это неудивительно: страх пропитал всю жизнь в Советском Союзе.

— А где вы познакомились с Евгением Евтушенко?

— В Иркутске — во время нашего путешествия. В то время поэт был в опале, его даже некоторое время не печатали. Мы вместе с ним поехали на его выступление на Братскую ГЭС. Евтушенко произвел очень сильное впечатление, а стихи читал так, будто извергался вулкан.

Кстати, Евгений недавно прислал мне свою новую книгу, но я не могу разобрать его дарственную надпись... Вы бы не могли мне помочь? (К сожалению, помочь я не смог — мне удалось расшифровать лишь несколько слов. — Авт.).

— Пан Мирослав, вы действительно верили, что ваш призыв остановить вторжение советских войск способен что-то изменить?

— Мы были наивными. Думали, что можно убедить советское руководство выполнять то, что ими провозглашалось на словах. Теперь я понимаю — коммунизм нельзя реформировать. Он не пригоден для человеческого сообщества. Это — болезнь. А введение советских войск на чужую территорию вызвало всеобщую ненависть к СССР.

Судя по моим наблюдениям, у большого народа нередко проявляется лояльность к собственным ошибкам и склонность к самодовольству. Сознание величия нации вытесняет уважение к каждой отдельной личности. У малых народов этого нет: с одной стороны, они чаще испытывают комплекс неполноценности и преклоняются перед заграницей, с другой — у них больше предпосылок к развитию.

— Не секрет, что новая власть, которой расчистили путь, подвергала своих противников преследованиям. Вас это коснулось?

— Гусак при поддержке советских войск начал политику так называемой нормализации, которая закончилась для нас с Иржи абсолютной изоляцией. Из путешественников мы превратились в диссидентов, стали невыездными. Вырванные годы — я о них не очень люблю рассказывать. Нам запретили публикации и общественную работу, исключили из Союза писателей, расторгли договор на книгу о Цейлоне.

Хотели изъять из библиотек и уничтожить даже наши книги, но потом оставили, только из каталогов вычеркнули. Уже отпечатанный тираж книги «Часть света под Гималаями» долго держали на складе, собирались отправить под нож, но потом пустили в продажу через «Клуб книголюбов».

От нас требовали покаяния, настаивали, чтобы мы публично поддержали новую власть, отказались от сказанного ранее, но об этом не могло быть и речи. В отместку за несговорчивость за нами постоянно следили, вызывали на допросы. Однажды, когда меня в очередной раз допрашивали представители госбезопасности, я сказал им: «Я выжил во время охоты за черепами — переживу и ваши преследования».

Мы не могли найти никакой работы. Жили на деньги, вырученные от продажи своей аппаратуры, вещей, книг... Позже Иржи устроился садовником, а я — кочегаром. Брежнев уничтожил нас на 20 лет: нас не печатали, не пускали на радио и телевидение — мы были, как мертвые, хотя могли столько еще сделать...

«ГАГАРИН СКАЗАЛ, ЧТО ЗАВИДУЕТ НАМ, ПОСКОЛЬКУ МЫ МОЖЕМ СВОБОДНО ПУТЕШЕСТВОВАТЬ»

— Вы не думали о том, чтобы эмигрировать, как, например, чешский писатель Милан Кундера, до сих пор живущий во Франции...

— Мы с Иржи девять лет путешествовали по разным странам и очень хорошо знали судьбы многих эмигрантов. Это были грустные истории людей, покинувших родину по разным причинам. С одной стороны, мы не хотели повторять их судьбу, с другой — считали, что обязаны остаться дома и работать, сражаясь против системы, как диссиденты.

— В музее Злина представлены ваши самиздатовские книги, созданные после 1968 года...

— У нас с Иржи осталось очень много неопубликованного материала. Оставшись не у дел, мы начали перепечатывать его на машинке, добавлять фотографии и рисунки. Получались книги. В 1975 году вышли таким образом две книги о Цейлоне (Шри-Ланке). Только в 1990 году после «бархатной революции» их уже нормально выпустили в издательстве.

Цейлон чешские путешественники называли «раем без ангелов»

Годами мы писали в стол, не имея обратной связи с читателями, с издателями, а значит, и стимула. Поэтому так и не появились путевые заметки о Советском Союзе, о Японии, об Индонезии. А сегодня, 40 лет спустя, возвращаться к ним нет смысла: и люди, и страна совершенно изменились.

— Я читал, что в России прошла выставка материалов, собранных вами, среди них и четыре тысячи ранее запрещенных фотографий из СССР. Позвонил в Посольство Чехии в Украине, поинтересовался, будет ли показана выставка в Украине, мне ответили, что нет...

— Выставки проходят там, куда их приглашают. Мои фотографии показывали в Германии, в России, в Узбекистане — в общей сложности в 20 странах. Из Украины никто пока не проявил интереса.

К слову, вы первый украинский журналист, с которым я общаюсь, хотя в своей жизни дал минимум две тысячи интервью для изданий пяти континентов.

— В музее я обратил внимание на фотографию, где вы с братом еще в 30-х годах путешествуете по Подкарпатской Руси, которая сейчас входит в состав Украины и называется Закарпатьем.

— До Второй мировой войны это была территория Чехословакии. Мы тогда ходили по городам и горам Подкарпатской Руси, утоляя жажду к путешествиям. Однажды подошли к польской границе, я забежал в Польшу на пять шагов и крикнул брату: «Я за границей!». Так сильно во мне было желание увидеть мир, с которым я прошел всю жизнь...

— Я знаю, что вы встречались с Юрием Гагариным. Только не в Москве и даже не в Праге, а на Цейлоне...

— Мы познакомились с ним совершенно случайно. Это был первый выезд Юрия Гагарина в капиталистическую страну, если так можно назвать Цейлон в то время. До этого космонавт номер один побывал лишь в Чехословакии. А мы с Иржи как раз совершали свое азиатское путешествие и знакомились с островом.

Люди, принимавшие Гагарина, сообщили ему, что тут недалеко Зикмунд и Ганзелка, и Юрий приехал к нам. У нас было пиво в машине, мы угостили его, разговорились... Гагарин сказал, что читал все наши книги и очень нам завидует, поскольку мы можем свободно путешествовать по всему миру, видеть разные страны, общаться с аборигенами, а у него такой возможности нет. В общем, первый космонавт произвел впечатление очень хорошего, приятного молодого человека.

— Кто из путешественников был для вас кумиром?

— Моим идеалом в детстве был путешественник Эмил Голуб, современник Генри Стенли и Давида Ливингстона. Я до сих пор храню его книги на немецком и чешском языках. Он умер молодым. После нашего первого путешествия по Африке и Америке мы с Иржи встречались с его вдовой, которой в то время было уже 89 лет.

«ПУТЕШЕСТВИЯ ЧЕЛОВЕКА МЕНЯЮТ: ОН СТАНОВИТСЯ ТЕРПИМЕЕ»

— Когда для вас вновь открылисьдороги в мир, куда вы поехали?

— До 1968 года мы посетили все континенты, кроме Австралии. Поэтому логично, что в 90-х годах прошлого века я трижды побывал там. Потом были другие поездки и новые встречи: в 2000 году на Шри-Ланке познакомился с писателем-фантастом Артуром Кларком, а через год встречался с Туром Хейердалом. Целый день мы беседовали с ним в Гюимаре в его доме на острове Тенерифе.

— Сейчас мир становится стандартным, кругом все одинаковое. Например, в Объединенных Арабских Эмиратах 30 лет назад были только пески и верблюды, а сегодня и то, и другое вы там найдете с трудом...

Впервые в маленький чешский городок Злин пан Мирослав приехал в 1952 году. Ему так здесь понравилось, что время спустя он купил в Злине дом, где и живет до сих пор

— Мы с Иржи вовремя увидели мир: его прежнего уже не существует, стало менее интересно. Я посетил недавно несколько мест, в которых был раньше, — например, съездил в турецкий город Эфес. Когда мы с Ганзелкой прибыли туда в 1959 году, в храме было всего четыре туриста — мы с Иржи и двое наших друзей. А в 1998 году там стояло 50 огромных автобусов и толклись тысячи туристов, которые отталкивали друг друга, чтобы сфотографироваться.

Но прогресс не остановишь... Всякий раз, возвращаясь из путешествия, люди острее воспринимают все, что происходит дома: им есть с чем сравнивать. Кроме того, увиденное в чужих краях меняет человека: он становится терпимее к другим народам, культурам, религиям, начинает понимать их...

— В своих книжках вы часто и тепло упоминаете Прагу, реку Влтаву... Почему вы бросили столицу и переселились в провинциальный Злин?

— Впервые мы с Иржи приехали сюда в 1952 году на киностудию для подготовки фильма. Провели здесь семь-восемь месяцев. Была очень снежная зима, мы много катались на лыжах. И я сказал Иржи: «Слушай, почему мы живем в Праге, а не здесь?». Тут природа, горы, воздух, огород... Я люблю работать на огороде своими руками. Все это недоступно, когда ты живешь в городской квартире. Поэтому мы решили переселиться. Я купил этот дом в Злине у директора киностудии, который уехал работать в Прагу, и до сих пор в нем живу.

— Чем вы сейчас занимаетесь, пан Мирослав?

— Когда умер мой друг Иржи (в 2003 году. — Авт.), я не думал, что вернусь к работе. Я не хотел больше продолжать литературную деятельность, но знакомый журналист обнаружил в архиве мою неоконченную рукопись и заставил меня ее доработать. Поэтому сейчас я готовлю к печати еще одну книгу. Кроме того, наши с Ганзелкой фильмы выходят на DVD, и я пишу к ним новые комментарии — поскольку в те сложные времена далеко не обо всем можно было рассказать...

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter