Муслим МАГОМАЕВ: «Много раз мы с Тамарой собирались расстаться, но Алиев — мудрейший дядька! — сказал: «Смотри! Если сделал одну ошибку, когда женился, не совершай вторую, поспешив развестись»

(Окончание. Начало в №43.)

«КОГДА БРЕЖНЕВ И ЧЕРНЕНКО ЗАПЛАКАЛИ, Я ПОДУМАЛ: «МОЖЕТ, ОСТАНОВИТЬСЯ?». ЖАЛЬ СТАРИЧКОВ СТАЛО»

— Муслим Магометович, вы пережили фантастический взлет: в 31 год стали народным артистом Советского Союза, без вас не обходился ни один «Голубой огонек». Насколько я знаю, перед правительственными концертами Брежнев всегда спрашивал...

— ...«А МагАмаев будет?» (смеется). Он, когда приехал в Баку, Гейдару Алиевичу прямо сказал, что у него два любимых исполнителя — Зыкина и МагАмаев.

— Любовь Генерального секретаря ЦК КПСС согревала?

— Я от нее ничего не имел и никогда ею не пользовался — она даже от чиновничьего произвола меня не спасала. Тот замминистра, о котором уже говорил, всеми фибрами души меня ненавидел и всячески мне пакостил, пока на него не цыкнул Гейдар Алиевич. Алиев сказал: «Оставьте Магомаева в покое!», только тогда он отвязался. Может, другой на моем месте лез бы, что называется, куда-то да через что-то, как это многие коллеги-женщины делают, но я никогда...

— Воспитание, видно, другое...

К визиту Брежнева в Азербайджан Гейдар Алиев попросил Магомаева написать песню — для этого специально в Баку привезли поэта Роберта Рождественского вместе с семьей. Муслим Магометович сочинил музыку, и золоченый клавир в кожаном переплете с песней «Ты, советская страна» преподнес Генеральному секретарю. Леонид Ильич, композитор и дирижер Ниязи, Муслим Магомаев, народные артисты СССР теноры Лютфияр Иманов и Рашид Бейбутов

— Когда меня приговорили к «заточению» в Баку, я мог бы обратиться к Леониду Ильичу напрямую, но и тогда его добрым отношением не воспользовался. И слава Богу! Сегодня я говорю спасибо тем, кто меня «наказал», — иначе моя учеба в консерватории тянулась бы еще очень долго...

— Слышал, что когда в Баку вы пели совершенно гениальную, на мой взгляд, песню Пахмутовой «Малая земля», Брежнев и Черненко навзрыд плакали...

— Ну не навзрыд, но слезы текли...

— Вы это видели?

— Конечно — даже кадры кинохроники сохранились...

— Что вы почувствовали, увидев такую реакцию?

— «Может, остановиться?» — подумал: жаль старичков стало. Просто так слезы же не польются — они действительно искренне переживали, вспомнили сразу войну, павших товарищей...

— Леонид Ильич, говорят, очень любил в вашем исполнении песню итальянских партизан «Белла, чао»: слушая ее, непременно притопывал и прихлопывал...

— ...и всегда громче всех. Помню, во время его визита в ГДР в Берлине состоялся большой концерт, и когда со сцены объявили: «Муслим Магомаев. «Белла, чао», сидевший в первом ряду Брежнев наклонился к Алиеву и жестами стал показывать: сейчас будем работать, хлопать (Гейдар Алиевич и сам эту песню прекрасно знал)... Леонид Ильич был человеком на редкость добрым, хорошим...

Автограф от Ильича. Гейдар Алиев (слева), Ниязи (третий справа), за ним — Муслим Магомаев и Рашид Бейбутов

— ...живым...

— Никогда не забуду, как с Юрой Гуляевым мы слушали его в Ереване. Гейдар Алиевич отправился тогда в Армению в составе азербайджанской делегации и меня прихватил, а первый секретарь ЦК Компартии Украины Петр Ефимович Шелест с собой взял Гуляева. Сидим с Юрой в зале, скучаем, и тут Шелест подходит. «Чего, — спрашивает, — томитесь? Вам что, делать нечего?». Потом говорит: «Поезжайте ко мне на дачу — там уже стол накрыт. Посидите, я скоро приеду».

Долго нас уговаривать не пришлось... Пока хозяина дожидались, выпили там как следует, и когда Петр Ефимович приехал, мы уже были, конечно, хорошие. Он попросил: «Спойте, ребята, что-нибудь». Юра ко мне: «Давай я твое «О, море, море!» исполню». — «Пожалуйста!». Сел за рояль, начал аккомпанировать, и тут он спохватился, что текст не помнит. «Только ты мне слова, — прошептал, — подсказывай».

Я кивнул и вполголоса начал: «Море вернулось...». Гуляев красиво и мощно вывел: «О, море, море!»... — и замолчал, на меня смотрит. «Говором чаек...» — продолжаю, и он с облегчением подхватывает: «О, море, море!»... Так мы до самого конца куролесили... Я: «Песней прибоя...», он: «О, море, море!», я: «Рассвет пробудил...».

От первого скоротечного брака у Муслима Магомаева родилась дочь Марина. В детстве она была копия папы, с возрастом стала просто красавицей

Шелест остался в восторге. «Какая песня! — сказал. — Особенно слова мне понравились»... Впрочем, это отступление было — о чем только что мы говорили?

— Как в Ереване вы слушали Брежнева...

— Заседание плавно перетекло в торжественный ужин, и Брежнев выступал часа два (тогда с речью у него все было нормально) — без бумажки и абсолютно без единой запинки.

— Вот это да!

— Мы с Юрой тоже удивились. «Слушай, — говорю, — а я-то думал, что только Гейдар Алиевич может без перерыва четыре-пять часов удерживать аудиторию». Гуляев поддакнул, но и это не все: впервые приехав в Баку, Леонид Ильич молодецки спрыгнул с поезда... Это потом ему...

— ...было уже не до прыжков, а что за история произошла с клавиром, который вы ему вручали?

— Намечался очередной визит Брежнева в Баку, и Гейдар Алиевич попросил меня написать к его приезду песню. «Сделаем прекрасный золоченый клавир, — сказал, — и преподнесем Леониду Ильичу в подарок»...

Почти всю жизнь Марина живет в США, но с отцом они общались до конца его дней

— Вы же все время сознательно избегали советской темы — с головой уходили в классику, в лирику...

— Да уж... Я отказывался: мол, никогда не занимался подхалимажем, не пел о партии, а тем более о вождях лично. «А вы не пишите о товарище Брежневе, — гнул свою линию Алиев, — пусть это будет песня о стране, о людях». Пришлось согласиться.

С Робертом Рождественским, которого по такому случаю вместе с семьей привезли в Баку, мы решили сочинить что-то вроде «Торжественной песни»: «Ты, любимая страна»... Показали Алиеву текст, а он: «Что ж вы, ребята, делаете? Умудрились так написать, что непонятно даже, о какой стране речь. Нельзя ли, раз уж мы Брежневу дарим песню, указать это поточнее?». Роберт послушал-послушал и, понимая, что спорить бессмысленно, стихи исправил: «Ты, советская страна...». Гейдар Алиевич новый вариант одобрил: «Вот теперь все в порядке», но песня пропала — в таком виде петь ее уже было нельзя.

— Брежневу тем не менее ваш подарок понравился?

— Есть фотографии, съемки... Клавир отпечатали на особой бумаге с золотым тиснением, уложили в красивую кожаную папку, в помощь мне дали Ниязи и Рашида Бейбутова... «Леонид Ильич, — обращаюсь к нему, — это вам от нашего народа, от всех деятелей искусства, не от меня одного». Надо бы погромче приветственные слова произнести, а я пробурчал их под нос, почти прошептал. Откуда мне было знать, что Брежнев уже плохо слышит? В общем, он ничего не понял. Смотрю: садится за стол и просит у кого-нибудь ручку... Там уже было накрыто, но по знаку Гейдара Алиевича перед высоким гостем мгновенно расчистили свободное пространство. Леонид Ильич раскрыл папку и поставил размашистую подпись.

— Получается, дал вам автограф?

— Ну да. Я прошептал Алиеву: «Что делать?», а он: «Тебе подписали — бери». Уже в самолете Брежневу передали дубликат, который был сделан на всякий случай.

«КОГДА МОЙ ДРУГ ИТАЛЬЯНЕЦ ВИНСЕНТ УВИДЕЛ ОЧЕРЕДЬ ЗА КУСКОМ ЧЕРНОГО МОРОЖЕНОГО МЯСА, ИЗ ЕГО ГЛАЗ ПОЛИЛИСЬ СЛЕЗЫ»

— Если не ошибаюсь, однажды вы даже выступали у Леонида Ильича на дне рождения...

— Не однажды, а дважды (смеется)— ну как без меня?

Мама Муслима актриса Айшет Магомаева носила сценический псевдоним Кинжалова

— Точно — без вас для него это уже был бы не праздник...

— Был полный банкетный зал Дворца съездов — человек 500-600, а может, и тысяча. Точнее не скажу, поскольку сидел у сцены и не всех видел. Когда Брежнев вышел к столу, обратил внимание, что он обратился к Гейдару Алиевичу. По движению губ я понял, что речь идет обо мне, и Алиев это потом подтвердил. «Прежде чем сесть, — сказал, — Леонид Ильич спросил: «А МагАмаев здесь?».

— Вы однажды признались, что ждали революции (имелась в виду перестройка), потому что всю жизнь были убежденным антисоветчиком. Как удавалось вам — любимцу вождей и народа номер один находиться в оппозиции к власти?

— Вы знаете, Дмитрий, дело не в антисоветчине — просто я видел, что страна катится к краху. У меня был друг Винсент Де Фини — страстный меломан и обладатель полной коллекции Марио Ланцы, — и однажды я пригласил его к себе в Москву. Он приехал и вдруг попросил: «Хочу посмотреть магазины». Я возразил: «Незачем тебе туда ходить, поверь мне». На чистом итальянском языке!

— Вы владеете итальянским?

— Разумеется, а он итальянец (правда, американский — помнит язык плохо, но понимает). В общем, чем больше я его отговаривал, тем сильнее он туда рвался: «Вот хочу, и все». — «Ну, раз так, пойдем». Когда он увидел громадную очередь за куском черного мороженого мяса и пустые прилавки, на которых не было ничего, кроме трехлитровых банок с соком, у него из глаз полились слезы.

Отец певца Магомет Магомаев был театральным художником, ушел на фронт и не дожил всего несколько дней до окончания войны. 1941 г.

Винсент действительно плакал — Тамара не даст соврать. «Надо было детей сюда привезти, — сказал, — пусть посмотрели бы, а то, по их мнению, они плохо живут». Уехал он потрясенный...

...Как долго это могло продолжаться? Я понимал, что вот-вот наступит развязка, и когда сейчас представители компартии начинают рассказывать нам, что исключительно коммунисты могут осчастливить народ, я думаю: «Господи, вы же сами не верите в то, что говорите, — вам просто надо партию свою держать на плаву». Все они понимают, — я убежден в этом! — что возврата к прошлому нет и не может быть.

— И слава Богу! С вашего позволения напомню читателям, что происходите вы из удивительной семьи. Муслимом назвали вас в честь деда — прекрасного композитора Муслима Магомаева, чье имя носит азербайджанская филармония, ваша мать — талантливая актриса, отец — театральный художник, который не дожил до окончания войны несколько дней. Это, кстати, правда, что от вас его гибель на фронте долго скрывали?

— Да, лет до семи мне говорили, что он в долгой командировке за рубежом, но вот-вот приедет, а потом дядя усадил меня за стол, показал последнее его письмо и все объяснил... Ну я, конечно, и раньше догадывался: взрослые что-то темнят...

— По вашим словам, дядя Джамал фактически заменил вам отца, который был его младшим братом, и до конца жизни вас опекал, а я думаю, что еще одним отцом для вас стал долгое время руководивший Азербайджаном Гейдар Алиев...

Дядя Джамал заменил Муслиму отца и всячески опекал племянника вплоть до своей смерти

— Когда дядя Джамал умер, Алиев дал свой самолет, чтобы доставить его тело из Москвы на родную землю, а на похоронах вместе со всеми нес гроб... Видя, в каком я состоянии, он сказал: «Муслим, располагай мной как самым близким человеком. Отныне ты в моей семье — когда тебе надо, прилетай и обращайся в любой момент по любому поводу». С тех пор он действительно заменил мне дядю. Я, правда, его не напрягал — звонил только по каким-то важным вопросам.

Помню, после возвращения из эмиграции Мстислав Ростропович (а он мой земляк, бакинец) признался: «Муслим, очень в Баку хочется. Давно город не видел, вот только не знаю, что Алиев за человек и как ко мне отнесется». — «Слава, ручаюсь, что с огромным уважением», — заверил его я. «А ты можешь спросить?». — «Да прямо сейчас, при вас позвоню», а мы как раз у нас дома сидели. «Нет-нет, лучше потом переговорите — а вдруг он откажет»... В общем, я позвонил и услышал: «Муслим, о чем речь — в любой момент пускай прилетает. У нас его любят, ценят, мы обеспечим прием на самом высоком уровне»...

Это было как раз перед Славиным днем рождения — точнее, он собирался отметить какой-то маленький юбилейчик. У меня до сих пор хранятся его письма — я служил передаточным звеном между Алиевым и Ростроповичем, пока не сказал им: «Вы можете, наконец, сами все обсудить напрямую?».

«О ПОЛАДЕ БЮЛЬ-БЮЛЬ-ОГЛЫ, С КОТОРЫМ МЫ ЖИЛИ В ОДНОМ ДОМЕ, НЕ НАДО. БОГ ЕМУ, КАК ГОВОРИТСЯ, СУДЬЯ!»

— При Горбачеве возглавлявший парторганизацию Азербайджана Алиев стал вице-премьером правительства СССР, а потом его с этого поста «ушли», и многие люди, которые еще вчера клялись ему в преданности и вечной любви, моментально от него отвернулись. Вы как порядочный и благородный человек не изменили своего отношения к опальному лидеру, всячески демонстрировали ему уважение...

— Не только я — таких было несколько.

В Баку после спектакля «Кармен»: Гейдар Алиев, Тамара Синявская, Лютфияр Иманов и Муслим Магомаев, середина 70-х

— Всего несколько?

— К сожалению.

— Он это понимал?

— Прекрасно.

— В Баку вы жили на одном этаже с семьей известного композитора и исполнителя, какое-то время министра культуры, а затем посла Азербайджана в России Полада Бюль-Бюль-оглы. Насколько я знаю, раньше вы с ним очень дружили, — что за черная кошка пробежала между вами потом?

— Не надо о нем... (Грустно). Бог ему, как говорится, судья!

— Множество прекрасных песен, с которыми вы, азербайджанец, вошли в историю, написал гениальный композитор Арно Бабаджанян — по происхождению армянин. Сегодня, после кровавых событий в Нагорном Карабахе, которые выплеснули наружу азербайджано-армянскую вражду, такое сотрудничество кажется почти невозможным. Я говорил об этом конфликте со многими деятелями культуры (как с армянами, так и с азербайджанцами), но они предпочли от этой темы уйти. Вместо того чтобы предпринять какие-то шаги для объединения двух народов, представители интеллигенции заняли позицию сторонних наблюдателей. Понимаю, что это больной вопрос, но не могу не спросить: а как на вооруженные столкновения армян и азербайджанцев реагировали вы — человек, в чьих жилах смешались множество кровей, артист, выросший в интернациональном Баку и певший песни Бабаджаняна?

Муслим Магомаев, Арно Бабаджанян и Роберт Рождественский

— Да, Дмитрий, вопрос больной, но я вполне могу на него ответить. Азербайджан в этом не виноват — вот и все! В нашей республике всегда жило много армян, но никаких обид из-за этого не было — мы все дружили. В моем дворе армян и азербайджанцев было поровну, в классе училось четыре или пять азербайджанцев, пятеро армян, столько же евреев, и никаких недоразумений из-за этого не возникало. Может, и попадались люди, которым нравилось посудачить о моем дяде Джамалэддине Магомаеве, женатом на русской (хотя тетя больше полькой была), — ну Господи, где таких кумушек нет?

Баку был настолько хороший и теплый город, что говорить о таких вещах считалось неприличным, — желающим почесать языки сразу же затыкали рты, а потом, когда все началось, уехали армяне, разъехалось большинство евреев (хотя и не все, слава Богу)...

Ситуация еще неопределенная, и остается только молиться, чтобы с Арменией все обошлось. Не хочу лезть в политику, но сегодня у Азербайджана появились и другие заботы — сами знаете, что сейчас у соседей творится, у Турции и Ирана, до которых рукой подать, поэтому бедная моя родина...

«МАХМУД ЭСАМБАЕВ ВСПЫЛИЛ: «ТЫ НЕ ГОРДИШЬСЯ ТЕМ, ЧТО ЧЕЧЕНЕЦ?»

— Уверен, многие наши читатели считают вас чистокровным азербайджанцем, а ведь отец ваш лезгин, в матери смешались турецкая, адыгейская и русская кровь...

— ...а бабушка вообще татарка.

— Ой!

— К тому же еще неизвестно, кто по национальности мой отец. Согласно семейной легенде, его деда — кузнеца Магомета — несмышленым ребенком выкрал знаменитый Шамиль, который скакал по горам и считал, что проблемы Кавказа можно решить, только перемешав его многочисленные народы.

После возвращения из эмиграции бакинец Мстислав Ростропович сказал: «Муслим, очень в Баку хочется. Вот только не знаю, как ко мне отнесется Алиев...». — «Слава, — ответил Магомаев, — ручаюсь, что с огромным уважением». Алиев, Ростропович, у рояля — Магомаев

Для этого он брал малых детей и перевозил из одного селения в другое. Мой прадед в результате оказался в Грозном, а откуда его привезли, остается загадкой.

— В свое время я много общался с Махмудом Эсамбаевым, которого мог слушать часами. Он был замечательным человеком, великолепным рассказчиком, но однажды, я знаю, вы с ним жутко поссорились. На какой, если не секрет, почве?

— Да все на той же! В Кремлевском Дворце съездов шел правительственный концерт, посвященный какой-то очередной годовщине, и вот смотрю, перед выходом на сцену, там, где гримуборная и разминаются балерины, стоит Махмуд, что-то увлеченно рассказывает, а вокруг толпится куча народа. Увидел меня и обрадовался: «А вот и Муслим. Скажи, кто ты по национальности?». Я в ответ: «Азербайджанец», и все хором: «Во-о-от!». Он вспылил: «Ты не гордишься тем, что чеченец?». — «Хм, а с чего ты это взял? — спрашиваю. — Разве ты знаешь, откуда мой прадед, где его корни? Это во-первых, а во-вторых, уж прости, бабушка у меня — татарка, у мамы Бог знает сколько кровей, так кем мне себя считать? Спасибо Боженьке, — подвел я черту, — что таким создал, поэтому я убежденный интернационалист и нации для меня без разницы».

— Махмуд обиделся?

— Смертельно. Не разговаривал со мной очень долго, но потом все же простил, и знаете, когда это произошло? После того, как в Чечне...

С Гейдаром Алиевым. «Когда дядя Джамал умер, Алиев дал свой самолет, чтобы доставить его тело из Москвы на родную землю, а на похоронах вместе со всеми нес гроб... «Муслим, располагай мной как самым близким человеком», — сказал он»

— ...прямой наводкой разбомбили его дом со всеми картинами, антиквариатом и сценическими костюмами?

— Да — он тогда стал совершенно другим. Когда за кулисами встретились, вдруг обнял меня, поцеловал: «Давай все забудем!»... Я растрогался: «Да я уж давно забыл, Махмуд. Для меня главное, что ты прекрасный человек, великолепный танцор — второго такого больше не будет, и национальность тут совершенно ни при чем».

— Знаете, как раз в то время, когда разыгралась эта трагедия, Виктор Степанович Черномырдин (в ту пору председатель правительства России) собрал у себя за столом деятелей искусства и попросил: «Махмуд, скажи тост!». Тот отмахнулся: «Не хочу». Черномырдин повторил просьбу раз, второй, и когда уже стал настаивать, Эсамбаев поднялся и произнес: «Я хочу, чтобы сдох Грачев!». Наступила звенящая тишина, он чуть помолчал и добавил: «А кто не выпьет, пусть сам сдохнет!»...

— (Смеется). Боже, какой кошмар! Дело же не только в Грачеве... Бывший министр обороны просто сглупил: мол, дайте войти в Грозный — за месяц наведу там порядок.

— Сперва он заявил, что силами парашютно-десантного полка возьмет Грозный за два часа, а потом подумал и уточнил: за два дня...

— Такое можно было сказать либо по дикой пьянке, либо совершенно не имея головы на плечах. Ты что, разве не знал, что они горцы? Думал, выстроятся чеченцы на улицах и будут ждать?

— Они же в горах, как у себя дома...

— ...и ты никогда их не достанешь.

«КАКИЕ СВАТЫ? МЫ ЧТО, В АУЛЕ ЖИВЕМ? ЕСЛИ БЫ Я ХОТЕЛ НА ПЬЕХЕ ЖЕНИТЬСЯ, САМ БЫ СКАЗАЛ: «ДИТА, ВЫХОДИ ЗА МЕНЯ ЗАМУЖ»

— Ставшие впоследствии знаменитыми песни из кинофильма «Семнадцать мгновений весны» должны были исполнить вы, и вроде бы даже исполнили — почему же в итоге их спел Иосиф Кобзон?

— Режиссеру Татьяне Лиозновой не подошел мой тембр, и у меня, честно говоря, нет к ней претензий. Уже посмотрев картину, я понял, что мой голос не сочетается с Тихоновым — так же, как его совершенно померк в дубляже к фильму «Низами», где снялся я. Мне так хотелось пригласить на озвучание Смоктуновского, но актер был занят, а режиссер Эльдар Кулиев не стал его ждать — взял Тихонова. Результат меня, как и следовало ожидать, разочаровал...

Магомаеву неоднократно предлагали сыграть в кино, но он почти всегда отказывался: «Зачем, когда для этого есть прекрасные актеры?»

— С вашего позволения, коснусь женской темы. В юности вы женились на однокурснице Офелии, после чего у вас родилась дочь Марина, которая живет сейчас в Соединенных Штатах, но я представляю, как осаждали вас дамы, слетавшиеся на вашу популярность и красоту, как бабочки на огонь. Отбоя наверняка не было от желающих не только познакомиться, но и затащить вас в постель, забеременеть. Вы с этим как-то боролись или, напротив, не упускали свой шанс?

— А что бороться? По улицам я не ходил, а если что у меня и было, то лишь с настоящими женщинами.

— Эдита Пьеха рассказывала мне, что ее муж Александр Броневицкий жутко вас к ней ревновал. По ее словам, на гастролях он мог неожиданно появиться, среди ночи ворваться в номер своей жены и закричать: «Ну где тут прячется Магомаев?!»...

— (С досадой). Дита в последнее время все, блин, перевирает. Дошла до того, что заявила, будто я посылал к ней сватов. Пришлось мне ей даже в газете ответить: какое на дворе время, чтобы сватов посылать? Да, мы могли говорить по телефону часами, потому что у нее была знакомая телефонистка, но что-то большее... Нет!

— Муслим Магометович, но ведь роман был...

— Да не было у нас никакого романа!

— Мне кажется, вы с сожалением это сказали...

— Я просто очень любил ее как певицу, артистку, хорошего друга, но какое могло быть сватовство — мы что, в ауле живем? Если бы я захотел что-то ей предложить, лично сказал бы: «Дита, выходи за меня замуж, пожалуйста»...

— ...прямо сейчас...

— Да (смеется), сию же секунду! И Броневицкий, между прочим, под ее кроватью меня не искал. Он и вправду приехал в Париж неожиданно, но встретились мы при выходе из концертного зала «Олимпия».

— Слава Богу, что не из номера...

— (Морщась). Мы могли с ним столкнуться разве что при выходе из гостиницы — Дита в номере у меня не бывала, у нее свой был. Дима, поверьте, все это чушь — не знаю, зачем она ей понадобилась.

— Если все женщины СССР были влюблены в Муслима Магомаева, то едва ли не все мужчины — я это точно знаю! — в Тамару Синявскую, наделенную необыкновенным голосом и красотой. Как соединили вы судьбы? Как вам, двум лидерам, оперным величинам мирового уровня, удалось не только создать, но и сохранить семью?

Тамара Синявская и Муслим Магомаев прожили вместе почти 34 года. Тамара Ильинична, Муслим Магометович и их любимый Чарлик

— Трудно сказать — наверное, все оттуда идет (смотрит вверх)...

— Это правда, что вас познакомил Алиев?

— Нет.

— Но он хотел, чтобы вы поженились?

— Гейдар Алиевич ничего не знал — мы сообщили ему о нашем решении постфактум. Все случилось по воле Божьей... Когда познакомились, она была замужем, но потом мы стали встречаться и...

— С вашей стороны это была любовь с первого взгляда?

— Наверное, да...

— Когда на пике ваших с Синявской отношений вы решили расстаться, Пахмутова с Добронравовым написали две совершенно пронзительные песни. Для вас — «Мелодия» («Ты — моя мелодия, я — твой преданный Орфей...»), а для Тамары Ильиничны — «Прощай, любимый» («Весь мир наполнен песней лебединой, прощай, любимый, мой неповторимый...»).

— Расставаться мы много раз собирались — это по молодости было. Я даже Гейдару Алиевичу однажды сказал, дескать, все, больше не могу, но услышал: «Смотри! Если сделал одну ошибку, когда женился, не соверши вторую, поспешив развестись». Мудрейший был дядька!

— Это правда, что дома Тамара Ильинична называет вас Митей, Кутей и Тяпой?

— У нас было много прозвищ — некоторые я уже и забыл. Все время импровизируем...

«НЕ НУЖНО, ЧТОБЫ ЛЮДИ ВИДЕЛИ, КАК СТАРЕЕТ АРТИСТ И ЕГО ГОЛОС, — ПУСТЬ ЗАПОМНЯТ НАС МОЛОДЫМИ»

— Вы, человек с потрясающим голосом, который и сегодня звучит, всякий раз повторяете: «Свое я уже отпел» — и наотрез отказываетесь выходить на сцену. По-вашему, это правильно?

— Абсолютно. Не нужно, чтобы люди видели, как стареет артист и его голос — пусть запомнят их молодыми. Да, я и сейчас могу спеть, но лучше не надо — уже не мое время...

Некоторые коллеги моего возраста считают, что они в форме... Ну, скажем, Левка Лещенко прекрасно, великолепно выглядит, и я не вижу какого-то диссонанса между нынешней молодежью и им, а вот я петь рядом с детишками не хочу... Когда еще лет пять назад выходил в концертах, всегда просил: «Только поставьте меня вначале» — чтобы молодежь шла потом...

Мне говорили: «Перед вами только балет», но когда за кулисами я видел девочек и мальчиков, меня пот прошибал. «Господи, — думал, — зачем я здесь? Что тут делаю?».

— Вы как-то заметили: «Я, простите за сравнение, как соловей: хочу — пою, хочу — не пою», но, извините, народный артист Советского Союза Марк Рейзен выходил на сцену Большого и в 90 лет...

— Во-первых, это артист Большого театра, а там, если звучишь, можно работать сколько угодно. Тот же Лемешев в 70 лет, по-моему, пел Ленского.

Дмитрий Гордон в гостях у Муслима Магомаева и Тамары Синявской. Москва, 2007 г. На стене — портрет Тамары Ильиничны работы Муслима Магометовича Фото Александра ЛАЗАРЕНКО

— И еще звучал?

— Вполне, но это театр, а эстрада — дело другое, тем более что песни мои о любви. Если бы о чем-то другом, еще можно было бы подумать, но петь об ушедших чувствах, о каких-то по этому поводу сожалениях незачем.

— Это правда, что в свое время Александр Зархи пригласил вас сыгарть в «Анне Карениной» Вронского, а Леонид Гайдай предложил роль Остапа Бендера?

— Предложений действительно было много, например, Григорий Рошаль звал на роль поэта Гервега в фильме про Карла Маркса, который вышел под названием «Год как жизнь».

— Вы отказались?

— Да. Это не мое дело, я никогда в таком кино не снимался. Сейчас смотрю некоторые картины и вспоминаю: «Вот тут должен был главную роль играть». Ну зачем мне пробоваться, импровизировать на площадке, когда для этого есть прекрасные киноактеры? А роль Низами мне подошла, потому что картина спокойная, философская — там ни скакать не надо было, ни прыгать. От меня требовалось только с умным лицом с утра до вечера изрекать мудрые мысли.

— Бог наделил вас множеством талантов: вы и музыку пишете, и лепите, и рисуете, и в интернете «гуляете». Как удается вам все это сочетать?

— Хорошо, что скучать не приходится. Я, например, никогда не думал, что смогу освоить компьютер. Мне сказали: «Попробуйте, просто для интереса»... Вначале поставил программу, чтобы записывать музыку: «макинтош» подсоединен у меня к «клавишам», которые могут заменять любой инструмент, а потом потихонечку-потихонечку в интернет вышел.

— В общем, современный вы человек. Цитата из Муслима Магомаева: «Выпить всегда любил, еду острую тоже, курю по три пачки сигарет в день». Как ваши вредные привычки сочетаются с таким божественным голосом?

— (Улыбается). Сочетались.

— Не прибедняйтесь, Муслим Магометович! Последний вопрос. Вы всегда говорили, что ваш жизненный принцип: «Не жди, не бойся, не проси!». До сих пор ему следуете?

— У кого мне и что просить? Зачем? Не надо — я в этом отношении человек гордый. Всевышний мне дал много — об этом я каждый день вспоминаю, молюсь и говорю ему: «Спасибо!», поэтому, надеюсь, он меня не оставит.

— Вы знаете, я твердо убежден, что гений, великий артист вправе услышать о себе добрые слова не в эпитафии, а при жизни и в глаза. Пользуясь случаем, хочу вам их передать от миллионов людей, которые по-прежнему вас обожают...

— А можете написать это потом, без меня? Спасибо и вам! Мне всегда приятно с вами общаться, я с удовольствием вспоминаю наши встречи и в Киеве, и в Москве, постоянно сижу в интернете на вашем сайте и слежу за вашими интервью. Всего вам хорошего, а теперь давайте поедем куда-нибудь пообедаем.


Киев — Москва — Киев

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter