Анатолий КАШПИРОВСКИЙ: «Гибель дочери жизнь мою большими ножницами отрезала, и сейчас я в таком состоянии, что все, жизнь моя кончилась»

«Впереди у меня лишь остаток жизни»

— Анатолий Михайлович, очень рад вас видеть, и когда, представляя вас сегодня одному из кандидатов в президенты Украины, «легендарный» сказал, абсолютно не ошибся — вы при жизни легендой стали. Вы снова в Украине — сперва в Винницу приехали?

— Да, и вы сами знаете, почему.

— Я думал просто, стоит ли об этом говорить, но все-таки эту тему затрону. У вас любимая дочь Лена была...

— ...была и есть...

— Еще в позапрошлом году вы вместе с ней в Киев приезжали, мы прекрасно общались, вы с ней у нас дома жили, а потом она погибла, и вы мне признались, что ваша жизнь на две части разделилась — до того, как это случилось, и после...

— Собственно, ее гибель жизнь мою... большими ножницами отрезала, впереди лишь остаток жизни. Думаю, вряд ли кто-то меня поймет, потому что для этого знать надо, как я к ней относился, как она ко мне — она ведь не только дочерью мне была, но и гораздо больше. В Винницу я приехал, потому что памятник ей открыли...

— С друзьями, знакомыми там вы встречались?

---

---

— Да, такая жажда своих однокурсников или даже одноклассников увидеть возникла — я же потом еще и в Хмельницкую область отправился. Некоторых нашел, счастлив, что еще живы, потому что очень многие ушли.

Одна из тех, с кем на днях общался, — Светлана, врач-кожвенеролог. Ее муж, который на четыре курса старше нас, профессор, академик двух академий, акушер-гинеколог, очень близок мне был, мы дружили. Не дружить с ним нельзя было, он на свадьбе у моей дочери был, нас целый ряд других событий связывал... Созвонились — я их навестил, целый вечер с этой семьей провел, морально немножко отдохнул и в памяти их храню.

— Мне неоднократно видеть приходилось, как вы людей на пол швыряете, причем они в тот момент обезболены, и падает не один человек или двое, а сотни, хотя вы к ним даже не прикасаетесь...

— Ну, я и тысячи бросал...

— Одновременно?

— Да — последний раз это в ресторане винницкой гостиницы «Франция» произошло...

— ...где вы чуть ли не дебош устроили?

— Ну, не дебош, нет. Ко мне люди из города, который Кропивницкий называется, — так ведь? Ну, Кропивницкий, значит, Кропивницкий... Трое их, в общем, приехало: бабушка, дочка и внучка, у одной из них — очень грозное заболевание, хирургического плана. Она настроена на меня была, хотела, чтобы я сделал так, как это на экране не раз видела, то есть падение, потому что падение действительно особый статус дает — неподвижности, окоченелости, когда сфера бессознательного целостность организма вспоминать начинает. Ну, я на средину зала ее вывел...

— ...прямо в ресторане?

— Да, а что такое средина зала? Что значат сидящие там, кушающие-жующие, по сравнению с жизнью человека? Я эту женщину перед собой поставил, незаметное движение сделал, к ней не прикасался... Она упала, те, кто за столами сидели, перепугались...

— А она плашмя упала, ровно?

— Да, и застыла. Небольшой переполох, словом, начался, но ничего, буквально через пару минут ее я забрал, и она со мной села.

Вскоре к нам высокий красивый мужчина подошел — как оказалось, владелец всего этого комплекса: «Давайте мы с вами поговорим». Я: «Воспитывать меня хотите? Здесь говорите». — «Ну, вы то-то и то-то сделали, это ресторан, по нашим правилам...». Я: «Еще одно правило есть — спасение людей, и там площадку выбирать не надо. Именно такой вариант, стрессовый, ей нужен был, а не в каком-нибудь закрытом помещении работа, поэтому вы мне мораль не читайте, а лучше так скажите: «Уважаемый Анатолий Михайлович, спасибо вам за то, что, по крайней мере, эту женщину от операции спасли!». Он развернулся и ушел.

Понятно, что я порядок нарушил, но если все формальности соблюдать... Когда из гостиницы уезжал, его пригласил, мы побеседовали, он все-таки мне «спасибо» сказал... Приятным человеком оказался, и сама гостиница «Франция» — супер: и в плане обслуживания, и во всех других. Лучшая в Виннице!

«Так хочется все бросить, какую-нибудь хату в Меджибоже купить, там жить — и больше ничего!»

— Из Винницы я в Меджибож, Требуховку и Ставницу поехал. Меджибож — это от слова «Междубужье», поселок такой, где старинный замок имеется, которому уже, по-моему, больше 500 лет. Естественно, я те места навестил, где когда-то мы жили, и даже их сфотографировал — приятно было...

Знаете, так хочется все бросить и там жить — и больше ничего! Какую-нибудь хату купить, но попробуй — ее же не купишь!

— Почему?

— Сейчас этот Меджибож центром паломничества из Израиля и многих других стран стал — сотни людей приезжают и недвижимость скупают, потому что там...

— ...основатель хасидизма Баал Шем Тов похоронен...

— Да, который большой популярностью и уважением пользовался, и настолько сильно его в Израиле уважают, что на уровне святого почитают. Сначала евреи в основном в Умань приезжали — там его правнук раби Нахман похоронен. Даже очень знаменитые актеры прилетали — на частных самолетах...

— ...Мадонна, например...

— И она тоже, и все дома страшно подорожали — какая-нибудь развалюха однокомнатная с выбитыми стеклами 70 тысяч долларов стоит. Более того, если там где-то руки помыть захотите, готовы будьте к тому, что надписей на ук­раинском, русском или английском практически нет — только иврит!

— Еще вы Хмельницкий, Тернополь посетили...

— В Хмельницком с родными повидался — там у меня сестра двоюродная. Очень хорошая, моложавая, хотя ей 82 будет. Ну, у нас порода такая, генетика. Она на девочку похожа — ни одной морщинки!

После этого в Тернополь мы съездили — там у меня три двоюродных брата, и тоже: одному 83 — мальчишка! Живой, подвижный, свежее молодое лицо... Другой брат мой одногодок, а третий, Геннадий (они все Хмельницкие), станцией перекачки газа руководил. В Средней Азии долго работал, много таких станций построил — выдающийся человек! Вот с ним встретились, вечером посидели...

От Меджибожа дорога в сторону села Лысогорка шла, главную трассу пересекала — я хорошо ее помню, потому что корову там пас. По ходу этой дороги, по обеим сторонам, липы росли — в два обхвата, и я подумал: «Посмотрю-ка на них — все-таки это детство оживляет. Ни одной нет! — тоненькие деревца, недавно посаженные, но самое главное — по всей трассе, не только в Винницкой области, но и в Хмельницкой, Тернопольской вдоль дороги деревья с большими такими образованиями стоят — чага, вот такого размера (показывает), от которых они гибнут. Рак! — просто рак деревьев, и подобного нигде я не видел. Казахстан вдоль и поперек исколесил, Штаты объехал, в разных городах Германии, Болгарии побывал — и только здесь, в Ук­раине, такие деревья. Почему их уничтожить, спилить не берутся?

«В душе мне давно 120»

— В наступившем 2019-м вы четыре юбилея отмечаете: 30-летие ваших первых сеансов по Украине, 30-летие телемоста Киев — Тбилиси — с 1 на 2 марта, как сейчас помню, он состоял­ся...

— ...ну вы же всю ночь рядом были...

— Дальше — 30-летие ваших легендарных сеансов по советскому телевидению: тех самых шести, когда улицы городов пустели, преступность почти до нуля падала... Фантастика! — и четвертый, наконец, юбилей — ваше 80-летие. Неужели 80 вам будет?

— Будет, хотя в душе мне давно 120, ну а насчет преступности... Был у меня в Кемерово случай (на выступлениях моих там три раза в день по пять тысяч человек со­биралось). В первом ряду красивую девочку я увидел, на сцену пригласил, чтобы рядышком села, и сказал: «Подарок вам сделать хочу». Она отнекиваться стала: «Нет-нет, не нужно!», но я уточнил: «Такой будет, который вы, думаю, примете. Сейчас нас бандиты наверняка смотрят. Слушайте, бандиты, девочка нравится? Я думаю, да. Давайте подарок ей сделаем, давайте, чтобы в ее честь целую неделю убит, ограблен или изнасилован никто не был. Девушка, такой подарок хотите?». Она: «Конечно, хочу!».

Мне потом из Управления внутренних дел благодарность прислали — две недели ни одного преступления не было! Вот вам один из способов общения с людьми и взывания к их чувствам глубоким, потому что у любого человека они есть — к ним только прикоснуться стоит.

— К этим четырем юбилеям вы сами себе шикарный, я считаю, подарок делаете — в свет первый том ваших афоризмов» выходит...

— Первая книга — скромнее будем. Том — это когда о собрании сочинений речь идет, а у меня книга другого формата, там более 500 мыслей и афоризмов, и сейчас, когда мы с вами беседуем, она как раз печатается.

— Сколько всего афоризмов за эти годы вы сочинили, считали?

— Нет — они постоянно придумывались, на диктофон записывались... Очень много! Некоторые скороговоркой проговорены были, их шлифовать надо...

— ...но это тысячи?

— Сейчас над второй книгой я работал и подумал, что, может, даже и на шесть-семь таких афоризмов наберется.

«Пленники наслаждения, вы уже пленники страдания!»

— Любимые среди них есть?

— Нет, все они... Знаете, это такая нечаянная, спонтанная склонность — мысли в сжатой форме формулировать, а с другой стороны, она мне медвежью услугу оказывает, потому что людей слушать, которые долго разговаривают и свои мысли в хорошие, красивые фразы не упаковывают, я уже не могу. Афоризмы у меня сами рождаются...

— Ну, например?

— «Пленники наслаждения, вы уже пленники страдания!». Вскоре вы, как и другие мои близкие люди, эту книгу получите и все прочитаете.

— Уже 30 лет я внимательно в глаза вам смотрю — в них раствориться можно. Взгляд у вас удивительный, и я вот о способностях и сверхспособностях думаю. Что это, на ваш взгляд?

— Сверхспособности — это нечто карикатурное, плод воображения журналистов, а способности, наклонности у каждого есть — к чему-то, но у нас в средствах массовой информации именно способности на тему лечения утвердились, то есть человек со способностями лечить на свет появляется. Не так, что вот он родился, два годика прожил — и уже двигатель внутреннего сгорания знает, или компьютер, или на чем-то играет — нет, лечит.

Любые способности, если о психологическом лечении говорить, из многих компонентов складываются, и прежде всего это жизненный опыт, книга, которая «Люди» называется. Многих людей нужно увидеть — разного пола, возраста, статуса, карликов и гигантов, живых и мертвых...

Когда при вскрытиях я присутствовал, это неприятно было — сами понимаете, что «ароматы» еще те, но потом, спустя много лет, понял: это очень хорошая школа была, потому что человека в разрезе ты видишь, и само по себе выражение родилось: «Живые закрывают глаза мертвым. Мертвые открывают глаза живым».

Увидеть всех нужно — и мертвых, и живых, и нормальных, и психически больных, со всеми эксцентричными выходками и поступками, которые они совершают. А маленькие дети? А пассажиры в поездах, самолетах? А спортивную жизнь прошедшие? Это же отдельная категория — бывшие спортсмены, физкультурники.

— Вы сверхспособный человек?

— Я бы сказал, что я понимающий. Определенный круг есть того, что понимаю и на практике осуществить могу.

— В интернете люди себя порой гипнотизерами объявляют, каталептические мосты проводят...

— Я мало на это внимания обращаю, но в компьютере порой информацию о том, что школа открывается, встречаю — в одном, втором, третьем городе. И кто же занятия там ведет? Врачи, доктора психологических наук, и оказывается, что эти люди, чтобы свои сверхспособности доказать, каталептические мосты показывают. Это всегда козырной картой в руках гипнотизеров было: они человека гипнотизируют (каким образом — это другой вопрос), в такое состояние приводят, в котором у него сильная спина делается, и на два стула укладывают.

Классика — это когда одна точка опоры на уровне седьмого шейного позвонка или даже чуть выше, почти затылок, а вторая — ахилловы сухожилия, и вот они какие-то магические движения производят, кричат: клоунада полная!

Человека на стулья кладут, а народ большие круглые глаза делает, но ни народ, ни эти гипнотизеры, невысокий уровень имеющие, не понимают того, что никакого гипноза не надо — любого на такие стулья кладите — и он лежать будет. Просто у него спина сильная, даже если сам он физически слабый.

Во время последних моих выступлений я говорил: «Мне какая-нибудь женщина нужна, лет 70». Старушка выходит, и мои ребята классически ее кладут, она только пятками упирается. 68 лет, спокойно лежит. Я говорю: «Одну ногу поднимите» — она поднимает, другой опирается. «Кого-нибудь постарше, — прошу, — давайте». 82-летняя выходит, и эта женщина так же легла!

За несколько дней мы несколько таких случаев продемонстрировали и завершили показ тем, что мужчина 85 лет без всякого гипноза на эти стулья положен был, спокойно лежал и лежать бесконечно мог бы. Это вот...

— ...мысли о сверхспособностях сразу развенчивает...

— Ну да — какие сверхспособности, когда никакой гипноз, оказывается, не нужен?

«Я на Луну смотрю, потому что там моя дочь»

— Анатолий Михайлович, а что такое психологическая привязка?

— Когда Тарас Бульба люльку потерял, он без нее не мог: «Не хочу, чтобы и люлька досталась вражьим ляхам!» — ну и схвачен был. Привязка к чему-то — портрету, письму, предмету какому-то ум от организма увести может: немножко. Допустим, гипнотизер говорит: «Сейчас ваша рука подниматься начнет» — а ты ничего не говори!

— Сделай, чтобы поднималась...

— Да! «Как только я «три» скажу — подниматься начнет» — вот к цифрам привязка. Человека к чему угодно привязать можно, к любому предмету. На наших выступлениях мы привязки к совершенно нейтральным вещам, тем же фотографиям, делаем, ведь что такое фотография? Бумага! Пускай и с лицом или фразой какой-то, но это психологическая привязка, и человек уже на меня того, а не меня этого смотрит, и при этом ничего не говорится. Впрочем, на одной из фотографий написано: «Ибо сказано вам будет, не говоря».

Ум и тело — большие враги, вернее, для тела нашего ум — враг, потому что он ничего не знает.

— Вы, слышал, привязку к Луне делать собираетесь?

— Я уже ее делаю — не так к Луне, как... Я на Луну смотреть буду, потому что там моя дочь... Я благодарен ей за помощь, которую она мне оказывала, огромное количество афоризмов мы с ней обсуждали, она большая умница была. Первые мои выступления Лена в пять лет видела. Где мы только с ней не были: и на Дальнем Востоке, и в Архангельской области, и на Соловках — когда назад плыли, такой шторм ра­зыгрался... В Молдавии, Узбекистане, Казахстане побывали — помню, как она, малышка, на Медео на коньках кататься пыталась... Сейчас это очень больно вспоминать.

Она хорошо мою работу знает. Знала... Людям пальчики выравнивала, зрение воз­вращала — именно в таком стиле, как я, поэтому привязку к ней делать решил. День рождения Лены — 15 сентября, и я пообещал, что 15 числа каждого месяца, если на Луну смотреть... Просто смотреть и не особенно целью задаваться, сквозь комнату ума пролетать и про болезни свои забыть — три-четыре минуты смотреть (можно и 24)... В это время на сайте очень грустную мелодию выставлять буду...

— Ее?

— Да — она же прекрасно на пианино, на гитаре играла и музыку писала. Поэтому именно ее музыка звучать будет — одна и та же мелодия, где бы я ни находился, и человек просто смотреть на Луну может, никакой целью не задаваясь, и исцеляться, потому что организм знает, чего ему не хватает и что лишнее. Это сильнейший способ оздоровления людей будет — сильнейший!

— Лены вам не хватает?

— Я не из тех, кто в панику впадают, но сейчас в таком состоянии, что все, жизнь моя кончилась. Каждый день — без ее звонка, без ее голоса... Она так красиво смеялась! — сколько я людей знаю, никто так, как она, не смеялся.

Она очень добра была, всем помочь старалась. Иногда домой нищих, каких-то бомжей приводила (Лена в Торонто жила) — кормила и отпускала, все уважали ее и любили...

Тяжело мне, конечно. Отвлечься пытаюсь... Чем? Афоризмами, несколько рассказов написал, дальше работаю, но, чтобы отвлечься, очень большая воля требуется.

«Чем мои дни сегодня наполнены? В основном дорогой»

— Чем ваши дни сегодня наполнены?

— Ну, в основном дорогой. Естественно, много за компьютером сижу, вторую книгу готовлю, за ней третья, четвертая, пятая и, может, даже шестая будут. Еще несколько рассказов написать планирую — из американской жизни, из жизни в других городах и, самое главное, из моей практики.

Например, «Запах вокзала», когда из винницкой психбольницы я на свободу кого погулять выпустил? Больного-принудчика, на принудительном лечении находившегося. Он меня обманул, я знал, что обманет, но он подышать запахом вокзала просился и это меня растрогало. Для меня запах вокзала и запах спортзала — лучшие запахи, которые меня всегда преследовали.

Рисковал я, конечно, как и в том ресторане, где всеми формальностями пренебрег. Меня же просто посадить могли: права его отпускать я не имел, но отпустил, и он не вернулся. Через две недели его привезли — убийцу, который человека жизни лишил, нанеся ему 19 ножевых ранений, но вскоре он снова запахом вокзала подышать попросился.

О том, кто он такой, и прокуратура, и милиция знали, я сам психически больным считаться мог, но... во второй раз его отпустил — и он пришел. Я каждый день отпускать его стал, он на вокзал ездил, иногда даже меня не спрашивая, и очень быстро выздоравливать стал. Оказалось, серьезного психического заболевания у него не было — острая, ни с того ни с сего взявшаяся, ревность была, каждого он подозревал в том, что это любовник его жены, и на этой почве на того 18-летнего мальчика напал и его убил. В итоге мы с этим больным попрощались...

— Анатолий Михайлович, а вот ощущение окружающей вас действительности по сравнению с тем, которое у вас в 20, в 50 лет было, сильно изменилось?

— Вы знаете, с возрастом оно меняется, потому что жизнь свою уже не с начала оцениваешь, а с конца. Когда тебе 10 лет — ой, сколько еще впереди и как много еще не знаешь! Ты совершенно сырой, зеленый, а потом, когда и счастье, и несчастье, и приобретения, и потери, особенно самых близких, проходишь, ты о том думаешь, что жизнь бренна, но знаете, все уходят. Какие славные имена были! — а спрашивать начинаешь, и уже не все этих людей, которых вся страна знала, которые так блистали, помнят, новые поколения их забыли...

— Высоцкого многие не знают...

— Да! Мобильные телефоны вот появились — считаю, что у них две стороны есть, хорошая и плохая. Хорошая — в их полезности, нужности, а плохая — в том, что люди из этих телефонов не вылезают. Муж и жена спать ложатся — и в мобильники смотрят, куда бы ты ни пошел, с телефонами все сидят, и что в них ищут? Хорошо, если какую-то информацию, но в основном — мультики всякие, игры либо переписку ведут.

— Тем не менее вы сегодня умнее, чем в 50 лет, допустим?

— Ну как умнее? Опыта больше, багаж увиденного, услышанного и того, что прочувствовал, больший, плюс определенные выводы по поводу себя и окружающего мира сделаны. Конечно, благодаря технике мир очень изменился — ну, вы же знаете, сколько всего произошло.

Я родился, когда Чернобыля не было, а потом он рванул, затем развал страны начался... Многое изменилось, новые поколения пришли, и даже если бы все мирно и хорошо было, у тебя с ними ничего общего!

Иногда желают: «120 лет живите!». Какие 120 лет, кого ты знать будешь, кто тебя? Когда в Меджибож мы ехали, в окно машины смотрю — два каких-то довольно пожилых человека стоят. Дай, думаю, выйду. «Ребята, — спрашиваю, — а вы меня знаете?». — «Да, знаем» (кстати, все узнавали). «Хорошо, — говорю, — а лет-то вам сколько?». — «Нет, мы не одноклассники». Я раз пять-шесть останавливался, к совершенно разным людям обращался — ни одного одноклассника не нашел.

«В Ялте у меня «любовницы» завелись»

— Что, когда наедине с собой остаетесь, вы чаще всего вспоминаете?

— Все, что угодно. Я сейчас на воспоминаниях о том, что было, сосредоточен... Вот, скажем, год назад я тут, у вас в студии, сидел, потом мы к вам домой при­ехали — и там дочурка моя была, мы с ней разговаривали... (Горько). Знал ли я, чем это кончится?

Это чаще всего вспоминается, ну, и другие моменты, связанные с бытом, проблемами, которые решать нужно. У меня ведь еще один ребенок есть, который далеко очень находится, за него тоже душа болит. В Израиле выступления закончу, которые дней 10 продлятся, и, скорее всего, к сыну полечу. Он сейчас в Калифорнии, где страшные пожары, — можете себе представить, о чем думать можно, когда интернет открываешь — и там горит! Рай в ад превратился: а как там мой сын?

— Наверное, странный вопрос задам: в небо вы иногда смотрите?

— В небо — всегда, это любимое. 88-й год сейчас вспомнил, пансионат «Донбасс»...

— ...в Ялте?

— Да, огромные номера, балкон широченный, и я 17 выступлений на открытой площадке на две тысячи мест провел. Там сцена, не очень большая, поработал, в номер возвращаешься, лето, август, на кровать падаешь — и в небо смотришь. У меня там, в Ялте, «любовницы» завелись... Лежа на кровати, в небо смотрю: Большая Медведица, семь звезд — одна такая игривая, все время мигала, будто надо мной посмеивалась, и я все им рассказывал, да и от них кое-что выслушивал (улыбается).

Ну а потом тако-о-ой момент пришел... Один подполковник ко мне обратился — обезболить его жену попросил, у которой саркома коленного сустава была. Я в небо глядел, а звезды: «Ну-ну, побаиваешься, да? Посмотрим, кто ты такой» — и так три дня продолжалось, пока подполковник тот меня не задел: «Вижу, боитесь». — «Боюсь? Я? Поехали!». Решился и обезболивание этой операции провел, а потом к звездам своим вернулся: «Ну что, девчонки? Уже надо мной не подсмеиваетесь?». Вот такие «любовницы» у меня были...

— Сегодня, когда в небо смотрите, тех же «девушек» видите?

— На небо я даже в воображении своем смотрю... Ну вот, например, я бы у вас спросил: «А что там, на небе?». Я подскажу — там две части есть, две составляющие: думайте.

— Для меня в небе бесконечность всегда...

— Там мироздание есть — так? Звезды, созвездия... Это во-первых, а во-вторых — истина, законы, которые не видны, но которые это мироздание создали.

«Смерть — это неизбежность, и никуда от нее не деться. Даже звезды умирают! — это немножко успокаивает»

— В Бога вы верить не стали?

— В Бога? Ну почему? Чтобы никого не обидеть, легкий такой прогиб в спине делаю... Не то что верю — убежден, что настоящий Бог есть, а иными словами — истина, все мироздание сотворившая и людей, на Земле живущих, и Землю, и Солнце. Суммарно это совокупность мировых законов, которую словом «Бог» назвать можно.

В 88-м году, когда на экскурсию в Киево-Печерскую лавру меня пригласили, я у наместника...

— ...Ионафана?..

— Да, был такой митрополит Ионафан — очень глубокий, интеллигентный человек, умница большая, потрясающий, и вот у него «Что такое Бог?» — я спросил. Он коротко ответил: «Бог — это истина», и ответу его я поразился: как глубоко он мыслит!

Поэтому вот что такое Бог? — если вас и читателей это устраивает. Это настоящий Бог, который все создал, благодаря законам, — в том числе и людей, и второй Бог — это тот, которого люди создали, и вот наличие настоящего Бога и созданного людьми как раз и вызывает в отношениях между ними во всех странах мира большие противоречия.

— О смерти вы думаете?

— О ней часто думать мне приходилось, потому что с чем-с чем, а уж со смертью многократно я сталкивался. Я же в геронтологическом (точнее, для по­жилых людей) отделении работал, мои пациенты часто там умирали, и помимо этого, случаи бывали: мужчины, например, в результате травм из жизни уходили, а сколько аварий! Я сам в четырех автомобильных авариях побывал, но выжил. Однажды, правда, сильные повреждения получил — под Белой Церковью, но это уже тема другая.

Думаю ли о смерти? Конечно. О том, что это неизбежность, и никуда от нее не деться. Все умирает, даже звезды! — это не­множко успокаивает, а что наша жизнь? Мостик, по которому из вечности в вечность перебегаем. Нас триллионы лет не было — и триллионы лет не будет, лишь в этом маленьком отрезочке мы существуем.

Знаете, я уже давно двумя жизнями живу. В психиатрии такое понятие есть — condition second, второе состояние, и это заболевание. Бывает так, что человек живет, все у него нормально, и вдруг — все, что он знал, даже имя свое, из головы вылетает, он в поезде едет — и не знает, куда. Когда в поезд садился, понимал, что это он, а тут — все, у него уже другой характер, другие манеры. Даже случай шести жизней известен — по очереди они менялись.

Я о себе условно говорю, не думаю, что это серьезное заболевание, но сплю очень мало...

— Сколько часов в сутки?

— Бывает, три, бывает чуть меньше или чуть больше.

— И достаточно?

— Хватает, спать никогда не хочу, а если хочу, то глаза закрыл — и уже заснул. Мы с вами разговариваем — это одна жизнь, но я вот сегодня в гостиницу приду, спать лягу — и вторая жизнь начнется, сновидения. Они настолько яркие, реальные, что я там и переживаю, и все остальное...

«В снах я выступаю — недавно во сне снятие энуреза у детей проводил»

— Сны часто вам снятся?

— Постоянно!

— А самые яркие какие?

— Да всякие. Иногда близких видишь, иногда что-то преодолеваешь, на какие-то сооружения поднимаешься... Одно время куда-то я прыгал, летал, но в основном это контакты с людьми, и очень часто — выступления. Я в своих снах выступаю, и, между прочим, уже замечено, что в это время разговариваю. Не так давно во сне снятие энуреза у детей проводил — 80-90-е годы вспомнились (улыбается), так что, если бы кто-то мой разговор поддержал, мог бы на беседу меня вывести, и я все о себе рассказывал бы, критики не имея. Любое сновидение — это практически гипнотическое состояние, частичный сон.

— Где бы на территории любой бывшей советской республики или же любой другой страны, где люди, понимающие по-русски, живут, по улице вы ни шли, вас всегда узнают, а как вы думаете, через 50-100 лет, кто такой Кашпировский, помнить будут?

— Вы знаете, моя работа знаменуется чем? Вторжением в ткань! Все предыдущие учения только лишь на работе с психикой, чисто психическими процессами основаны, а органика?

Допустим, у нас ногти растут — это что, психический процесс? Даже у мертвых — я с такими случаями дело имел — и волосы растут, и ногти, а это уже органика, и как на нее повлиять? Наш ум ничего сделать не может, никакие психологические методы не годятся — я совершенно другие подходы нашел.

Замечательный врач, профессор, доктор наук, академик Борис Михайлов — главный психотерапевт Украины (глубочайший психолог, настоящий медик — классический), когда-то в Белую Церковь ко мне приезжал, и мы в очень хороших дружеских отношениях долгое время были (правда, уже давно не созванивались). Он так и говорил, что моя работа созданием программирующих ситуаций является.

Вот вам пример: как зайчика белым сделать, если на улице жарко, август?

— Зиму создать...

— Конечно, чтобы морозно и бело было — всю эту комнату ватой оклеиваем, елочки ставим, и он белеет — ситуация программирующая!

«Мне по 50-80 мешков писем в день приходило»

— Анатолий Михайлович, стихи когда-нибудь вы писали?

— Никогда, хотя нет, в свое время два-три стихотворения сочинил, но это такое смешное... Не дано!

— И вы их не помните?

— А что ж помнить? — ничего такого хитрого там нет, не поэт я. Генетически только запоминать стихи могу...

— Хорошо, а вам стихи посвящали?

— Ой, да, на разные темы. Даже просьбы были — в стихотворной форме, особенно когда я известен стал и у меня в Киеве офис на Глазунова, 3 был. Мне тогда по 50-80 мешков писем в день приходило!

— Кошмар!

— Не то слово! Писали, у кого что прошло, о чем-то просили, даже мыло присылали — на случай Третьей мировой войны...

Только любовных писем у нас полтора центнера было, а стихи... Выступать я в 64-м году начал и, естественно, аудитории собирал — и сельские, и городские. В 71-м году на Сахалин летал, и как раз оттуда одно хорошее стихотворение в памяти осталось.

Зима была, после выступления я в аэропорт уехал, но, увы, задержка рейса, которая почти до утра тянулась, а за мной — человек 200 фанатов. Они даже изгородь поломали, и когда уже добро на посадку дали, одна девчушка, лет 17-18, подбежала, и прямо в руку бумажку мне вложила: «Это стихотворение — вам!». Ну, я взял и в карман положил, а потом сижу — холодно, люди в тулупах летят, валенках: я один без головного убора, в болоньевом плаще, туфельках осенних... (Такой у меня стиль был — легко одетым ходить, и я никогда не замерзал). Гляжу — винт справа закрутился (тогда самолеты винтовые были), затем слева... Думаю: «Что же меня гложет, что она мне написала?».

Встал, с полки плащ достал и стихотворение это — пока свет включили, чтобы читать можно было, а самолет в это время делать разбег стал — в сторону Запада. Уже от земли отрывается, а там такие строки пронзительные... (Читает).

Прощай, звезда далекая,
Единственный, не мой!
Я лишь слегка потрогала
Лучи твои рукой.
Ты в памяти останешься,
Святыня из святынь.
Прощай! Ты растворяешься
В предутреннюю синь...

И в этот момент самолет тучи пронзил и путь туда, далеко, взял...

— Анатолий Михайлович, спасибо вам!

— И вам спасибо! Люди наши с вами разговоры очень любят и в журналистике классиком вас считают. И я тоже считаю...

Записала Анна ШЕСТАК

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter