Пир во время чумы

Анна ШЕСТАК. «Бульвар Гордона» 14 Февраля, 2013 00:00

ГЛАВНОЕ - ПЕТЬ, ДАЖЕ ЕСЛИ ТЫ НИЩИЙ И СМЕРТЕЛЬНО БОЛЬНОЙ

Потому что если бы читали, то поняли, насколько роман богаче - и в смысловом, и в художественном отношении - фильма-концерта или, если хотите, видеоклипа на два с половиной часа, который нам предложил Хупер, уже удостоенный «Оскара» за очень среднюю картину «Король говорит!».

«Отверженных» Гюго не просто нельзя, их даже грешно пропеть, проскакать галопом по Европам и прочесть по диагонали, это все равно что обокрасть самого себя. В книге так много ярких и важных деталей, и они так плотно связаны между собой, что потеряешь, упустишь из виду одну - и все, не сложится мозаика, не ощутишь в полной мере того, что переживает герой, не поймешь, почему он действовал так, а не иначе. Фраза про ружье, которое если уж висит на стене, то к концу спектакля обязано выстрелить, затерта до дыр, но к произведениям Гюго вполне применима: у гениа­ль­ного писателя любая мелочь, будь то два серебряных подсвечника, оловянная детская сабелька или кукла в витрине лавки, имеет не просто значение, а предназначение. И ес­­ли в повествовании эта вещь появилась, значит, роль свою она сыграет, да так, что в память читательскую вопьется мертвой хваткой: годы пройдут, а сабелька, которую пеленала малютка Козетта, не державшая в руках настоящей куклы, не забудется...

В мюзикле же деталей практически нет - не положено. Там главное - петь, даже если ты нищий, до костей продрогший и смертельно больной. Ну, или каторжник, 19 лет носивший кандалы. Руки до костей стерты - пой. (Причем на английском, хоть ты и француз). Ни в один дом впускать не хотят - опять же пой! «Фараоны» с краденым поймали, голову разбили - чем не повод спеть?

Не берусь судить, что сказал бы писатель, увидев Хью Джекмана в роли Жана Вальжана и Рассела Кроу в роли инспектора Жавера. Но, наверное, восхитился бы тем, какой у обоих цветущий вид, потому что этим все сейчас восхищаются, кто проходит мимо огромного рекламного плаката «Отверженных» на Европейской площади, - там два холеных мужских лица, по-голливудски красивых, и, словно насмешка, подпись: «Знедолені». Так и хочется сказать: «Оно и видно!».

«МИСТЕР КАТОРГА-1815»

И каторжник, и полицейский, преследовавший его в стужу и в зной, такие красивые, такие упитанные и лощеные, будто с об­ложки глянцевого журнала сошли. Ну, Жавер - пускай, может, его в инспекторы как раз за красоту и взяли, кто ж его знает? (Тем более что Кроу так отвратительно, с одной эмоцией на лице, его сыграл, что таки да, видимо, за красоту). Но как Жан Вальжан за 19 лет на галерах-то расцвел! Кудри вьются, глаз горит, улыбка в ночи свер­кает, румянец во всю щеку... В романе сказано, что здоровье у него было богатырское, потому и выжил. И старичка вытащил, подняв телегу, которой того придавило, и будущего зятя на себе вынес - неудавшегося революционера, раненного на баррикадах. Но о том, что Вальжан секс-символом был - эдаким «Мистером каторга-1815», почему-то ничего не сказано. И что с галер, как с курорта, вернулся. И что песни распевал в католическом храме. Во весь голос. На пару с епископом.

Кстати, епископа - монсеньора Бьенвеню - мне в картине очень не хватило. И его поступков, достойных самого праведного из праведников. И остроумных, прямо как у Ходжи Насреддина, ответов власть имущим. И замечательной поездки в горное село, куда разбойники, узнав, что епископу не в чем служить торжественную мессу, привезли золотую священничью амуницию. Том Хупер сделал из Бьенвеню персонажа, без которого Жан Вальжан совершенно точно не воспрянул бы духом и не вернулся бы к нормальной жизни, - мебель, декорацию: в начале фильма он дарит главному герою подсвечники и столовое серебро, в конце - приходит, чтобы забрать с собой в Царство Небесное.

Зато Санта-Клаус в картине есть, и внимания ему уделили едва ли не столько, сколько епископу. Рождественский дедушка на коленях и детишек качает, и проститутку, в трактир идет одетый, из трактира - в одном исподнем... В общем, создает, так сказать, праздничную атмосферу, потому что «Отверженные» Хупера - это же сплошной праздник, пир во время чумы.

«КАКОЕ НЕБО ГОЛУБОЕ! МЫ НЕ СТОРОННИКИ РАЗБОЯ...»

Папашу и мамашу Тенардье, которые эксплуатировали бедняжку Козетту, с пяти лет сделав служанкой, и лупили плеткой, если что-то не нравилось, сыграли эксцентричные Саша Барон Коэн (он же Борат, он же Бруно) и Хелена Бонэм Картер (злодейка Беллатриса из Поттерианы). Подурачились, конечно, на славу: и котлеты крутили из падали и кошачьих хвостов, и клиентов грабили, и на столах скакали, словом, дали западной публике свой вариант бедного слепого Кота Базилио и хромой Лисы Алисы: «Какое небо голубое! Мы не сторонники раз­боя...». Только вот вряд ли опрятная швея Фантина (в здравом уме и твердой памяти) оставила бы Тенардье свою крошечную дочь, будь они такими, как в фильме: муж - будто из сумасшедшего дома, жена - словно из публичного. Те, кто читал Гюго, наверняка помнят, что со стороны мамаша-трактирщица казалась вполне респектабельной хозяйкой, а ее дочки Эпонина и Азельма были ухоженными, чистенькими и вполне милыми детками, эдакими маленькими горожаночками. А те, кто смотрел творение Хупера, наверняка прозревали: ну как у такой распустехи и постаскухи, какую изобразила Бонэм Картер, могла вырасти такая замечательная Эпонина, способная пойти на баррикады и отдать жизнь за любимого, но не любящего ее человека?

На «Оскар» за лучшую женскую роль второго плана номинировали Хэтэуэй-Фантину. Шансов получить награду у 30-летней актрисы немало, так как «Золотой глобус» за эту работу у нее уже есть, да и свою героиню (наверное, самый трагический персонаж «Отверженных») Энн сыграла впечатляюще. Однако не сильнее, чем 22-летняя актриса и певица Саманта Баркс - Эпонину, глядя на которую, попросту не понимаешь, почему Мариус выбрал не ее, а Козетту, в исполнении Аманды Сейфрид больше похожую на ту самую куклу-даму с витрины, чем на реального, живого человека. Эпонина как раз и живая, и сильная, и отважная. И не менее несчастная, чем Козетта. Ведь еще неизвестно, что хуже - помучиться в доме Тенардье несколько лет в раннем детстве или прожить там всю жизнь, не видя ничего другого?

Хотя, в принципе, не удивительно, что Американская киноакадемия не заметила Баркс. Она не только людей, но и целых картин последнее время не замечает. У «Отверженных» восемь номинаций на «Оскар» (при том, что сценарий далеко не оригинален, мюзиклу уже 33 года и ставили его в 38 странах, где, наверное, знают наизусть), а у тарантиновского «Джанго освобожденного», если не ошибаюсь, пять. У «Хоббита» - три, и то за спецэффекты, грим, прически... А ведь Ричард Армитаж, Мартин Фримен и Йен Маккеллен сыграли свои главные роли ничуть не хуже Джекмана, выдвинутого на «Оскар» за роль Жана Вальжана. Но в шорт-листе их и близко нет, а новозеландскому волшебнику Питеру Джексону, увы, не видать в этом году статуэтки за лучшую режиссуру или лучший фильм. Зато у продюсеров и режиссера «Отверженных» есть шансы, им, может, и дадут, хотя, на мой взгляд, за этот фильм надо давать вовсе не «Оскар», а, как минимум, роман Гюго. Как раз тот случай, когда книга - лучший подарок...