Поэт-песенник Юрий РЕМЕCНИК: «Выйдя на волю после 10 дней, проведенных в КПЗ, я увидел молодую, красивую женщину. Так родилась песня «Виноват, мадам, виноват»...

Российская глубинка щедра на литературные таланты. Вспомним Василия Шукшина, Валентина Распутина, Федора Абрамова, Виктора Астафьева... К этому ряду примыкает и поэт Юрий Ремеcник, с которым более 15 лет сотрудничает композитор, музыкант и певец Вячеслав Малежик. Обитает он в малюсеньком городке Азов в Ростовской области. Несмотря на то что Юрий Петрович является членом Союза писателей России и выпустил четыре сборника стихов, живет он скромненько. Из хозяйства — кошка, из нажитого имущества — однокомнатная халупа. На столе хлеб да вода — холостяцкая еда. К компьютеру близко подойти боится. Когда-то он был женат, сейчас одинок. Когда-то сильно пил, нынче в глубокой завязке. Но одному-единому святому правилу Ремеcник никогда не изменяет — свои стихи за деньги не продает.

«ПОЭЗИЕЙ МОЖНО ЗАНИМАТЬСЯ ДАЖЕ В ТОМ МЕСТЕ, КУДА ЦАРЬ ПЕШКОМ ХОДИЛ»

— Далеко не все поклонники Вячеслава Малежика, хором подпевающие на концертах ностальгические «Мадам», «Попутчица», «Любовь — река», «В плену любви», в курсе, что эти песни созданы на стихи Юрия Ремеcника. Интересно, как состоялось ваше с Вячеславом судьбоносное знакомство?

— Я всегда любил Славу Малежика, старался не пропускать по телевизору его выступления, покупал кассеты, пластинки... Однажды, аккурат на свой день рождения — 17 февраля, он приехал в Ростов с концертами. Я набрался храбрости, поднялся на сцену с цветами и вместе с букетом вручил сборник собственных опусов. Каково же было мое удивление, когда в антракте Слава пригласил меня за кулисы и высказал много добрых слов в адрес моих творений. А через неделю он написал песню на стихотворение «Любовь — река».

— Представляю вашу растерянность, когда пафосная столичная штучка всерьез заинтересовалась стихами провинциала.

— Представьте, не удивился и не растерялся. К тому времени я был довольно-таки известным поэтом, критики даже называли меня неплохим стихотворцем. Обалдел, скорее, от другого. От того, как быстро музыкант определил качество стихов. Видимо, строки всерьез зацепили его за душу.

— Нынче вы сохраняете верность Вячеславу Ефимовичу?

— Сотрудничаю и с другими исполнителями, но исключительно через Славу. Песни на мои стихи поют Катя Семенова, Юлиан, Вадим Козаченко, но музыка к ним написана только Малежиком.

— Выходит, в Азове вы местная знаменитость?

— Более того — являюсь его почетным гражданином. Городок-то маленький, панибратский, все друг друга знают как облупленных. По моему поводу раньше у журналистов существовала определенная фишка. Дескать, надо же — простой рабочий, крановщик, к тому же сильно пьющий, — и на тебе, поэт! (Смеется). Но помилуйте, Марк Твен тоже был кочегаром, однако это не помешало ему написать «Приключения Тома Сойера и Гекльберри Финна». Кто-то из моих коллег трудился консультантом в газетах, кто-то стал плохим журналистом. А мне было куда проще работать крановщиком. Таким образом я не закисал, наоборот, находился в самой гуще жизни, которая питает поэта.

— Вы только с подъемным краном дело имели или еще с трактором, экскаватором, бензопилой?

— Ой, Оленька, кем я только не работал... Пожалуй, нет на свете профессии, мною не освоенной. От начальника бетономешалки до директора Дома культуры. Хотя оканчивал я кинотехникум, по образованию — ассистент кинооператора. Одно время киностудия «Казахфильм» была моим вторым домом, но названия фильмов, которые я снимал, сегодня вам вряд ли о чем-то скажут.

— Когда вы успеваете стихи писать? Когда вокруг все грохочет, бетон льется рекой, а с крана в любой момент может сорваться плита? Или, наоборот, дома, в тишине? А может, на рыбалке?

— На рыбалке... (Загадочно улыбается). Это вы замечательно подметили. Там отлично думается, фантазируется. В жизни не сочинил не одного стиха, сидя за столом. Я их, как говорил Маяковский, вышагивал. Или писал во время перерывов.

— И что, во время перерыва на обед могут родиться столь пленительные строки, как «Ах, любовь-река, глубже не найти...»?

— Конечно. Поэзия — это такая вещь, которой можно заниматься даже в том месте, куда царь пешком ходил. В этом ее огромное преимущество. Многие мне твердили: «Бросай стихи, у тебя великолепная проза». Увы, для прозы я слишком ленив, давно где-то по дороге растерял всех своих героев. А вот поэзия, она частенько застает врасплох. Недаром говорят, что стихи не пишутся — они случаются. По той самой причине, о которой хорошо сказал Жванецкий: «Писать надо, как пИсать». Я его целиком и полностью поддерживаю.

Писать надо на одном выдохе. Выдавать все сразу и целиком. Если стихи прерываешь, возвращаешься обычно на пепелище. Слава Богу, плохие стихи обычно отсеивались, а хорошие оставались со мной.

«БЫВШАЯ ЖЕНА ОКАЗАЛАСЬ МЕРКАНТИЛЬНОЙ ОСОБОЙ»

— Многое отсеялось?

— Прилично. На несколько томов бы хватило. Кроме того, я никогда стихи не записываю, держу их в голове.

— Хотя бы черновик набрасывали или в памяти компьютера оставляли. Умеете им пользоваться?

— Я с ним даже рядом не стоял. Скажу больше — я и с печатной машинкой не в ладах.

— Бог с ним, с компьютером. За всю жизнь вы хоть на простенький автомобиль заработали?

— Да что вы! (Смеется). У меня велосипед — самый что ни на есть рабочий вид транспорта. Как ни странно, я за свои 67 лет вообще ничего не заработал и не скопил.

— Тем не менее свои стихи небедным певцам раздаете бесплатно?

— Не хотелось бы этот вопрос поднимать... Некоторые исполнители денег вообще никогда не дают. Поэтому я очень благодарен Славе Малежику. В этом отношении он крайне чистоплотен. Когда бывает трудно — обязательно поможет. А если и продаст кому-то наши совместные произведения, то обязательно поделится.

Мы со Славиком создали много песен. Но хороших из них случилось, думаю, десятка полтора, не больше. Мне трудно выделить, какая хуже, какая лучше, поскольку все они — мои дети. Некоторые уже записаны в хиты и шлягеры, хотя я с большим подозрением отношусь к таким определениям. Но твердо знаю одно: некоторые песни и через 50 лет наши потомки будут петь за праздничным столом.

— Как автора вас когда-нибудь приглашали на «Песню года»?

— Нет. Лукавить не стану — порой от этого становилось печально. Какие-то наши произведения по телевизору, безусловно, звучали, но до финала никогда не доходили. Да что там рассказывать — сами все знаете. В наше время такие «победы» на телевидении не бесплатны. Хотя мне кажется, что умные исполнители должны вкладывать средства не в один сомнительный показ, а в хорошую студию, в запись альбома.

Я никогда в подобные игры не играл. Смешно другое — когда меня приглашает в гости американский друг миллионер Ник Бинкли, он даже не догадывается, что мне не то что Нью-Йорк — Москва не по карману. С пенсией в 2100 рублей (около 400 гривен) особо не разъездишься. Спасибо Славе, если уж очень нужно попасть в Белокаменную, всегда и деньгами выручит, да и гостиницами я не пользуюсь — как правило, у Малежиков останавливаюсь.

— У вас хороший дом?

— Обычная однокомнатная квартирка. Я на нее сам заработал, поскольку после развода все нажитое оставил бывшей супруге и ребенку. Так должен поступить любой нормальный мужчина, но обойдемся без громких слов.

— Жена одобряла ваше увлечение поэзией?

— По крайней мере, пыталась не мешать. Это великое счастье — жить с человеком, который целиком и полностью разделяет твои взгляды. Но все-таки она оказалась весьма меркантильной особой. Это качество стопроцентно определяется по количеству ковров и хрусталя.

Я не шестикрылый Серафим. Часто заглядываю в зеркало судьбы и восклицаю: «Ох и грешен ты, батюшка!». Но ничего не попишешь — я такой, какой есть. Для меня вполне достаточно иметь крышу над головой и кусок хлеба. Отказываюсь понимать современное быдло, которое на всех углах разоряется: «Да мой дом, да на Рублевке, да я езжу на шестисотом «мерсе», да бизнес у меня миллионный, да устрицы под шампанское «Мадам Клико...». Желудок человека больше природной нормы в себя все равно вместить не может.

Когда бываю в Подмосковье, душу щемит, плакать хочется. От серости, от безысходности. За последние революционные годы здесь абсолютно ничего не изменилось. Разве что мужиков пьяных стало намного больше. И все равно я их люблю, они мне родные люди.

«ХЕМИНГУЭЙ ПУСТИЛ СЕБЕ ПУЛЮ НЕ ПОТОМУ, ЧТО БЫЛ ПЬЯНЫЙ, А ПОТОМУ, ЧТО «ЗАВЯЗАЛ» НАВСЕГДА»

— У вас на Дону народ крепко пьет?

— В этом плане край у нас благополучный. Наверное, потому, что благодатный, богатый. Юг есть юг, населения много. Видели бы вы, какие у нас дома красивые. Вот только для людей работы мало. Безработица — беда всей России, именно она — главная причина повального пьянства.

— Сами сильно злоупотребляете?

— Свое я давно выпил. А поддавал довольно-таки крепко. Впрочем, как все творческие люди. Бывали страшнейшие запои. Поэтому сам для себя и решил: не умеешь пить — не хрен и начинать. Вот уже восемь лет — ни грамма водки, ни капли пива.

Слава Богу, хоть не получилось, как у Хемингуэя. Он ведь пустил себе пулю не потому, что был пьянью, а потому, что... завязал навсегда. И в этой самой завязке понял, что вместе с ней навсегда закончилось и творчество.

— Юрий Петрович, хватит о грустном. Скажите, а мою любимую «Виноват, мадам, виноват. Не сберег я вас в вихре лет. У меня глаза на закат, а у вас — на рассвет» вы написали после некой пережитой личной драмы?

— Никакой драмы не было. Мы с друзьями крепко выпили, потом где-то похулиганили. Дальше я попал в КПЗ, причем безвинно. Хотя, может, по пьяни что-то и натворил, не помню. А когда вышел из заточения на волю, первой, кого увидел, была красивая стройная молодая женщина, которая шла навстречу. Меня словно молнией пробило — оказывается, нужно не пить и хулиганить, а свободой дорожить, жизнью. Мысли эти мгновенно легли на печальные струны моей души. Сверху наложилась давнишняя разлука с женой, сердце защемило... И я просто выдохнул из себя эту песню.

— Раньше за дебоши в КПЗ на неделю определяли?

— На 15 суток. Но меня выпустили досрочно — на пять дней раньше. За примерное поведение и бесплатный труд на благо родного города. (Смеется).

— В ваши ближайшие планы еще одна женитьба не входит?

— Весь город только тем и занимается, что меня сватает.

— Успешно?

— Нет, свободу в широком понимании этого слова ни на что не променяю. Дело даже не в том, что, как верно подметил Женя Лукашин из «Иронии судьбы», кто-то «будет ежедневно мелькать у меня перед глазами». В первую очередь это огромная ответственность. К новому человеку надо всерьез привыкать. А она сегодня обещает тебе ноги мыть, а завтра заставит каждый день ходить на базар за картошкой да в магазин за макаронами.

— Как же вы один с хозяйством справляетесь? Сами готовите или сидите на хлебе да воде?

— А какое у меня хозяйство? Кошка Маркиза? Так она, умница, неприхотливая. Иногда готовлю, под настроение. Но это бывает крайне редко. Существую, как все холостяки. Пельмени мне есть нельзя, бутерброды тоже. А сварить свой фирменный борщ времени нет. Я, кстати, его отменно готовлю. Танюша, жена Славы Малежика, — хохлушка. Но когда я бываю у них в гостях, обязательно просит им удивить.

— Извините за бестактность. Почему вам нельзя употреблять пельмени и бутерброды с докторской колбасой?

— Жирная пища вредна для сосудов. А моя сонная артерия до отказа забита тромбами. Между нами говоря, Оленька, мне ведь совсем немного осталось... Но я мужик, следовательно, жаловаться и ныть не к лицу.

— Но читать-то вам можно?

— Разве это жизнь — без книг? Я себе таковой не представляю. Полное субъективное одиночество — привилегия дебилов. Нормальный человек не может быть одинок. Мои друзья — Пушкин, Лермонтов, Баратынский, Ахматова... К тому же есть рыбалка, опять-таки рядом друзья-товарищи. Ну и главное — есть востребованность. Именно она, родимая, пока что меня на этом свете и держит.

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter