В разделе: Архив газеты "Бульвар Гордона" Об издании Авторы Подписка
Он помнит, как все начиналось...

Петр ПОДГОРОДЕЦКИЙ. «Машина с евреями»

12 Марта, 2010 00:00
Скандальные откровения экс-клавишника группы «Машина времени» Петра Подгородецкого
Я до сих пор довольно часто слышу, что «Машина времени» — это русские «Битлз». Может быть, те, кто это говорит, и правы: что-то от «битлов» в нас было. И, наверное, пока еще будет. Любопытная вещь: в «Машине» за ее долгую историю играли десятки людей. Но, к моему глубокому сожалению, их уже никогда и никому не удастся собрать вместе. Легенду нельзя придумать дважды, ее можно только пересказывать...Писать книжки про «Maшинy времени» придумал не я. И не Максим Капитановский. И даже не Макаревич, изрядно поэксплуатировавший светлый образ в своих литературных изысках. На самом деле, первым задался такой целью наш общий друг и приятель - мне, к примеру, друг, а Макаревичу, наверное, уже и не приятель - Леша Богомолов, в просторечии Алексеич. Еще в конце 80-х он попросил меня прояснить некоторые вопросы по истории группы, поскольку задумал написать книжку про «Машину». Думаю, что у него получилось бы лучше, чем у кого бы то ни было, поскольку, обладая литературным даром, он знал о нас почти все. Cитyaция, однако, очень быстро вышла из-под его контроля.

Алексеич пригласил к себе в соавторы звукорежиссера и бывшего барабанщика группы Макса Капитановского, и работа закипела. Был составлен план, расписано, кто пишет какие главы, кто с кем из персонажей разговаривает (чтобы была живая речь), определены иллюстрации и пр. И тут Алексеич сделал стратегическую ошибку. Посчитав, что со стороны авторского коллектива будет просто непорядочным нe уведомить Макаревича о готовящемся литературном произведении, он привез ему план-проспект книги. Внимательно просмотрев его, Андрей попросил оставить ему экземплярчик и вроде бы дал добро на разработку темы. Алексеич с Максом на радостях отправились в ресторан «Пекин», чтобы отметить начало работы над эпохальным произведением, которое они, не особо торопясь, думали написать месяцев за девять, чтобы младенец не родился недоношенным.

Макаревич, как выяснилось, был просто взбешен. Что? Книгу о «Машине времени» будет писать не он? Да этого просто не может быть! В результате его жена Алла, по профессии машинистка, была усажена за печатную машинку, и Макар денно и нощно диктовал ей свои воспоминания и все, что считал нужным включить в произведение о «Машине». В то время как авторы идеи еще расспрашивали Кавагое, Маргулиса и меня о старых временах и делали кое-какие заметки, писучий Макар уже одолел половину книжки. Алла строчила как Анка-пулеметчица, кудрявый маэстро не спал ночами, диктуя слова текста, - в общем, работа спорилась.

Дуэт Богомолов - Капитановский к такому обороту дела оказался просто не готов. По их стратегическому замыслу первые полгода должны были уйти на сбор и систематизацию информации. Макаревич же, поставивший себе целью опередить конкурентов, за это время быстро сваял книжку под названием «Все очень просто» и, используя свои связи в издательском бизнесе, выпустил ее довольно большим тиражом. Алексеич и Макс в утешение получили по экземпляру с автографом автора. Читая книжку, они с удивлением обнаруживали целый ряд параллелей с тем, что было придумано ими и изложено в плане. Не думаю, что Макаревич - злостный плагиатор, но то, что идеи Макса и Алексеича довлели над ним в период работы, - это точно.

Саша Бутузов по прозвищу Фагот

Максим Капитановский, однако, идею о написании книги про «Машину», ее время и себя, любимого, не оставил и вскоре после Макара выпустил произведение под названием «Все очень непросто», в котором как бы читалось противоречие с произведением Андрея. Сейчас это уже библиографическая редкость, а в те времена было настоящим явлением. Макар, написавший предисловие к книге, как говорят, сделал все, чтобы она «не пошла», но достоинств ей это не убавило. Удивительно смешное и интересное произведение. Если вам удастся его отыскать, почитайте. Получите огромное удовольствие. Кстати, вскоре после выхода книги Максим был уволен из группы.

Правда, через некоторое время Макаревич пригласил Макса работать главным редактором журнала «Смак», и тот, известный гурман, согласился. Правда, когда журнал был продан другому владельцу, Капитановский снова оказался «на улице», то есть в своей уютной однокомнатной квартире на Часовой улице. Сейчас он снимает документальные фильмы, которые идут по ТВ, и пишет книжки. Успешно.

Алексеич, основной автор идеи написания книг про «Машину», тем временем ушел в профессиональную журналистику, сначала в «МК», а потом заместителем к Артему Боровику в «Совершенно секретно». А последние лет 10 он на госслужбе и занимает довольно высокий пост, так что ему не до писания книг о нас, грешных. Тем не менее мне удалось привлечь его к редактированию и уточнению моей книжки, поскольку память у него гораздо лучше моей. За это ему отдельное спасибо.

Другое спасибо Ромке Трахтенбергу, без которого этой книжки точно не было бы. Ко времени нашего знакомства с ним он уже поднаторел в выпуске различных печатных опусов, в основном сборников анекдотов от себя лично. Ну и выпустил бестселлер под названием «Путь самца». Так что в моих глазах он был кем-то вроде Льва Толстого. И когда «Лев Толстой», то есть Роман Трахтенберг, сказал мне, что есть издательство, которое с удовольствием опубликовало бы мою книгу о «Машине» и о себе, я был заинтересован. С другой стороны, честно говоря, долго колебался. Дело в том, что если дело не касается музыки, то я человек патологически ленивый. Как в анекдоте, помните? «Встречаются двое новых русских. Один спрашивает: «Ты за сколько стометровку пробежишь?» Другой отвечает: «Не знаю, долларов за 500, наверное...». Вот я из такой породы людей. Но тут у меня взяло да взыграло творческое начало. Стало обидно: какой-то повар может написать книгу, а я нет? А желание показать все так, как было на самом деле, без всякой мишуры и прочей дряни, все крепло и крепло. К тому же к этому делу присоединились мои видения.

Барабанщик «Машины времени» Максим Капитановский вскоре после выхода книги Макаревича «Все очень просто» выпустил свою «Все очень не просто», после чего был уволен из группы

Вот уже много лет я ложусь спать очень рано. Примерно в шесть часов утра. Кто-то в это время еще дремлет, кто-то собирается на работу, а иные еще допивают последнюю рюмку в каком-нибудь клубе. Я с уважением отношусь к ним всем и к их привычкам, но с собой ничего поделать не могу - в шесть утра я должен лечь спать.

А еще в это время, когда я уже валяюсь в теплой постели, мне начинают сниться сны. Происходит это независимо от того, какое время года за окном, светит ли солнце, падает ли в утренней темноте снег, поют птицы, гадины такие, или нет. Сны мне снятся все равно. Может быть, это не сны, а какие-то видения, по преимуществу из прошлого. Наверное, это неправильно - видеть во сне свое (и чужое) прошлое, но я вижу именно его. Будущее видится пока туманно и размыто, а вот то, что происходило со мной и вокруг меня последние четверть века, предстает передо мной в высококачественном полноцветном изображении. Я очень люблю эти утренние сны. Единственное, что расстраивает, - это невозможность вмешаться и что-то изменить. Для этого нужна машина времени, а сейчас ее уже нет, во всяком случае, у меня. Так что, может быть, это и к лучшему, что прошлое не корректируется.

А еще очень жалко, что эти сны нельзя пока записывать на пленку или DVD, вот фильмец-то получился бы! Ну, насчет «Оскара» или Канн - это вряд ли, они премируют там всякую чушь, а вот где-нибудь у нас я стал бы ведущим режиссером-документалистом. Или просто очень богатым человеком. Показал бы фильм некоторым персонажам и жил бы себе на проценты, получаемые от гонорара за то, чтобы этот блокбастер больше никогда и никому не показывать. Но фильм снять не удалось, а вот книгу я написал.

«АНДРЕЙ, СКАЖИТЕ, ПРО ЧТО ВАША ПЕСНЯ С ДОЖДИКОМ - ПРО СТАЛИНА ИЛИ ПРО ХРУЩЕВА?»

Мне очень нравится слово «скрижали», хотя я до сих пор по лености своей не удосужился залезть в словарь и посмотреть, что оно означает. Так гораздо интереснее. Представляешь себе нечто каменное, монументальное, к тому же несущее какую-то информацию планетарного значения, поскольку термин «скрижали истории» я тоже слышал. Так вот, на этих скрижалях (или в этих скрижалях?), в общем, где-то там летом 1979 года появились записи о том, как из бывшей самодеятельной группы «Машина времени», вернее ее остатков, родилась супергруппа «Машина времени», а в ней - клавишник с редкой фамилией Подгородецкий.

Каноническая версия этой истории гласит, что после концерта в апреле 1979 года в Доме культуры на станции «Фабричная» (ехать с Казанского вокзала минут 40) «Машина времени» в составе Макаревич - Маргулис - Кавагое - Воронов и примкнувший к ним Бутузов перестала существовать. Это был самый что ни на есть обычный подпольный концерт. Проход на него осуществлялся по листочкам картона, одна сторона которых была похожа на открытку, а с другой было неведомым способом напечатано: «Дорогой друг! Приглашаем вас на вечер «Молодость, весна, песня»». И никаких там «Машин времени». Тем не менее московские электрички исправно выплевывали на платформу «Фабричная» или на соседний «42-й километр» группы молодых людей обоего пола в джинсах и футболках. Все они дружно шли к Дому культуры, пили пиво и даже портвейн, сидели на травке и ждали запуска внутрь.

«Спасибо Ромке Трахтенбергу, без которого этой книжки не было бы. В моих глазах он был кем-то вроде Льва Толстого»

Поскольку здесь я выступаю в качестве почти официального историка, то позволю себе небольшой экскурс в былое, чтобы тем, кто не слышал о «Машине», было понятно, зачем несколько сот москвичей повалили вдруг в воскресный день за город и почему все это было обставлено в духе революционной маевки.

В 1968 году учащиеся 19-й московской школы Андрей Макаревич и Сергей Кавагое затеяли школьный ансамбль. В нем выступали также Михаил Яшин и две девочки - Лариca Кашперко и Нина Баранова. Ансамбль назывался The Kids. Пели на английском. Потом в класс пришли двое новеньких ребят: Игорь Мазаев и Юра Борзов - сын главного маршала авиации. Девочек отправили, а в группу влились Павел Рубин и Саша Иванов. Из этого состава и выросла «Машина времени», которая поначалу именовалась «Машины времени».

Правда, пели новоявленные артисты в основном по-английски. Потом появились более профессиональные музыканты, которые с годами менялись, затем музыку стали писать сами, слова тоже, причем не только на английском, но и на русском языке. Играли на танцах, вечерах, по школам и клубам, мелким локальным фестивалям, даже ездили в другие города. В общем, лет через 10 «Машина» стала самой известной подпольной группой страны, участники которой могли заработать при хорошем раскладе до 100 рублей за концерт.

Власти не любили «Машину времени», скорее всего, потому, что не понимали. Макс Капитановский в свое время вспоминал анекдот о том, как Макаревича пригласил к себе высокий чиновник. Ну а у Макара в то время была песня, скажем, про дождь. Типа проснулся я утром, вставать не хочется, дождь идет и прочая нудятина. Но все почему-то задумывались о тайном смысле песни: про кого она - про Сталина или про Хрущева?

В общем, высокий чин сдержанно похвалил «Машину», сказал, что ему нравятся песни, пожелал успешной работы. А когда Макар уже шел к двери, остановил его вопросом: «Андрей, но все-таки скажите мне, про что ваша песня, ну та, с дождиком, про Сталина или про Хрущева?». К тому же чиновников, в том числе партийных, подзуживали всяческие союзы композиторов, профессиональные поэты-песенники (бандиты-висельники), не без оснований видевшие в ней перспективную угрозу своей популярности и, соответственно, доходам.

«РАСПРОСТРАНИЛСЯ СЛУХ, ЧТО МАКАРЕВИЧ ПОСТРИГСЯ В МОНАХИ»

Вот в результате этого группа и играла не ближе чем в 40 километрах от столицы, была не рекомендована к показу по ТВ, ротации по радио и пр. Распространялась ее музыка на магнитных пленках и уже популярных в то время кассетах. В конце 70-х это был оформившийся бизнес, который приносил его владельцам серьезные доходы. Все концерты был аншлаговыми, хотя к весне 1979-го творческий кризис уже чувствовался. Макаревича потянуло в сторону официоза, Mapгулис с Кавагое были за привычное «подполье», в общем, назрела коллизия, приведшая к распаду группы. Кроме того, были и проблемы материального плана, о которых чуть позднее.

Сергей Кавагое, Евгений Маргулис и Андрей Макаревич, 1979 год. «К весне 79-го творческий кризис уже чувствовался. Макаревича потянуло в сторону официоза, Маргулис с Кавагое выступали за привычное подполье»

Но вернемся на станцию «Фабричная» Московско-Казанской железной дороги, где жаждущих уже запустили в зал. Обстановка была довольно скромной. Убогая сцена, с каким-то лозунгом над ней, неподъемные черные ящики по ее краям с торчащими из них диффузорами динамиков (пo-музыкантски это называлось «бины»), даже световые эффекты (всех поражала проецируемая на экран многоконечная звезда, в которой угадывался контур головы солиста), чехословацкие барабаны «Амати», несложный синтезатор «Крумер» и прочие аксессуары небогатого музыкального коллектива. Зато у Макаревича уже был привезенный папой «Фендер Стратокастер», а Маргулис играл на какой-то японской гитаре тина «Ибанеса».

Программа была обычной для того времени. Выходил на сцену Саша Бутузов по прозвищу Фагот, садился за стол, читал вслух отрывки из «Маленького принца» Ceнт-Экзюпери, стихи Тарковского и Макаревича, а между ними игрались песни. Старые - типа «Солнечного острова» или «Марионеток» и новые - «Кого ты хотел удивить?», «Синяя птица» и пр. Звучало все отвратительно, но народу нравилось. Но концерт все равно был последним, это уже точно.

Единственное, что греет, это то, что, не разойдись «машинисты», играл бы я в каком-нибудь джазе в Штатах или пел еврейские песни где-нибудь в Хайфе. В общем, «Машина времени» рухнула, чтобы вместе со мной, Петей Подгородецким, возродиться из пепла!

В конце весны - начале лета 1979 года Кавагое, Маргулис, Лешка Романов и кузен Андрея Лешка Макаревич образовали группу «Воскресенье» с подпольным статусом. Они записали очень неплохую программу, причем в записи принимали участие Андрей Сапунов и я в качестве эпизодически приглашаемого клавишника.

Среди взволнованной общественности распространился слух о том, что оставшийся в одиночестве Макаревич постригся в монахи и стал отшельником. Затем появился другой слух, относительно того, что, дескать, он поехал в Польшу «на стажировку к Чеславу Немену». Сейчас никто уж и не помнит, кто был такой этот Чеслав Немен, равно как и группы «Но-то-цо», «Червоны гитары», «Брейкаут», «Скальды» и пр. Для забывчивых скажу, что это были артисты из братской Польши, в которой с музыкой было чуть-чуть посвободнее. Поэтому даже на московских гастролях полякам разрешалось играть громко и использовать всякие примочки, что скрашивало «пшеканье», из-за которого ни одна польская песня никогда не станет мировым хитом.

«Все было впервые и вновь...». Александр Кутиков и Андрей Макаревич, конец 70-х

«Пшеков» же охотно слушали и даже покупали их пластинки. Недавно я прослушал альбом группы «Но-то-цо» тех времен. Чуть не стошнило. Какие-нибудь «Блестящие» и то лучше. Ну а Чеслав Немен экспериментировал в джаз-роке и играл на синтезаторе. Не как Джон Лорд, конечно, но все-таки играл. Так вот, якобы к нему поехал расстроенный Макаревич, после чего «напитался идеями» (чем можно было в Польше напитаться?) и создал новую «Машину».

Как гласит опять же классическая версия, к пьяному Макаревичу приехал пьяный Кутиков, который в свое время играл в «Машине», но был отчислен за профнепригодность не без участия Сергея Кавагое, узким японским глазом и острым ухом определившего, что попасть в ноты Александр Викторович никак не может. Но Кутиков сообщил, что за отчетный период стал играть гораздо лучше, что у него на примете есть молодой специалист-химик - выпускник химфака МГУ Валера Ефремов, игравший вместе с ним на барабанах в группе «Високосное лето», а также «гениальный клавишник». Под последним он подразумевал меня.

К тому же Кутиков сообщил, что у меня есть настоящее музыкальное образование. Наверное, что-то из пьяной беседы запало в мозги Макару, и он пригласил меня поработать в коллективе. Так гласит каноническая версия, растиражированная газетами и журналами начала 80-х годов.

На самом деле, все происходило не так, вернее, не совсем так. Кстати, именно в этом месте я хочу поблагодарить Кутикова и Макаревича (в первый и последний раз в этой книге) за то, что они проявили редкую дальновидность и гражданское мужество, поскольку пригласить к себе в группу такого раздолбая, как я, было Поступком с большой буквы. В реальности все было гораздо менее поэтичным и романтичным. Чтобы понять, почему я очутился в «Машине», нужно немного рассказать о себе, любимом. Помните анекдот об объявлении в газетной рубрике «Знакомства» - «Коротко о себе. 25 сантиметров».

Как-то раз, слушая в юности программу «Голос Америки» под названием «Джаз для коллекционеров», я услышал замечательную фразу, которая надолго запала мне в душу. Приятный мужской голос, рассказывавший о ком-то из великих американских джазистов, сообщил следующее: «Он родился в бедной негритянской семье. Когда мальчику было семь лет, родители купили ему белый рояль». Как мне захотелось иметь такой инструмент! Много позже я держал у себя в квартире громадное белое чудище, занимавшее почти половину одной из двух комнат (вторая у меня - спальня). Потом расстался с ним, ограничившись клавишными и компьютерами. Если бы в семь лет у меня был белый рояль, я, наверное, умер бы от счастья. А сегодня... Что он есть, что его нет. Были бы руки да голова, ну и душа, конечно...

«Я хочу поблагодарить Кутикова и Макаревича (в первый и последний раз) за то, что они проявили редкую дальновидность и гражданское мужество, поскольку пригласить к себе в группу такого раздолбая, как я, было Поступком с большой буквы»

А родился я в Москве полсотни лет назад в потомственной музыкальной семье. Моя бабушка была пианисткой, мама - профессиональной певицей - всю жизнь работала в Москонцерте. Понятно, что рос я в окружении музыкальной классики, и меня уже в шесть лет отдали в капеллу мальчиков при Гнесинском училище. Руководил ею тогда Вадим Судаков. Сейчас он возглавляет что-то типа хора телевидения. Долго я там не проучился, поскольку занятия проходили достаточно далеко от дома. Мы жили в начале проспекта Мира, а капелла располагалась в арбатских переулках напротив канадского посольства. Тогда от нас прямо до Арбата ходил троллейбус № 2, но его упразднили, и ездить стало неудобно. Меня перевели в обычную школу рядом с домом. И в музыкальную, соответственно. Музыкальную закончил раньше, и следующий год музыкой не занимался вообще. Правда, потом стало понятно, что, поскольку по большинству предметов у меня были трояки и лишь музыка шла на «отлично», надо было заниматься семейным бизнесом дальше. Специализировался я по классу фортепиано.

После девятого класса, никому ничего не сказав, я решил поступить в музыкальное училище и заодно окончить там 10 класс. То есть, никого не уведомляя, явился я в училище при Московской консерватории в Мерзляковском переулке, которое так и зовут «Мерзляковка». Считалось оно более академичным и солидным, чем Гнесинское, поскольку было связано с консерваторией. Наши руководители говорили: «У нас тут не Гнесинка какая-нибудь».

Пришел в приемную комиссию с наглой физиономией поступать на фортепианный факультет. И когда я спросил у студентов-старшекурсников, которые сидели в приемной комиссии, где тут принимают документы у желающих специализироваться по игре на рояле, они понимающе закивали головами и выразились в том смысле, что, мол, еще один явился. Меня это насторожило, я поинтересовался, сколько желающих уже приходило, и мне сказали, что я 388-й.

Учитывая то, что мест было всего 20, следовало трезво взвесить свои возможности. Я поинтересовался, где конкурс меньше всего. Мне сказали: «Иди на дирижерско-хоровое - там вообще пока никого». Туда я и подал документы.

«В УЧИЛИЩЕ Я БЫЛ САМЫМ ПОПУЛЯРНЫМ СТУДЕНТОМ, ЧЕМ НЕЩАДНО ПОЛЬЗОВАЛСЯ»

Начались консультации, которые вел Адриан Петрович Александров - непосредственно декан факультета. На первой консультации он посмотрел мою анкету и задумчиво спросил: «Подгородецкий? А маму у тебя Викой зовут?». - «Да». - «Ну передай ей привет от Адика». - И расплылся в улыбке. С той поры Александров взял надо мной шефство, которое заключалось в том, что он требовал от меня гораздо больше, чем от других.

Выяснилось, что мама училась вместе с ним в училище имени Ипполитова-Иванова (она на вокальном, он на дирижерском) и у них даже, похоже, был роман. У Адриана Петровича остались очень теплые чувства по отношению к моей маме, и эти теплые чувства он вымещал на мне. Ни у одного из моих соучеников не было такой сложной программы ни по фортепиано, ни по дирижированию.

Мы, естественно, сколотили свою неформальную музыкальную команду, хотя в нашем училище это не особо приветствовалось. Но мы выступали на всех праздниках и вечерах, исполняли джаз и кое-что из популярных хитов тех времен. Там же, кстати, играли и в КВН, и я был капитаном команды. Когда я учился на втором курсе, меня пригласили петь в камерный хор Московской консерватории, а было мне 16 лет. Там в основном были студенты консерватории с вокального факультета и один я с дирижерско-хорового, да еще из училища. На третий год моего пребывания в хоре я отправился в Италию.

За песню «Алеша, в Болгарии русский солдат», исполненную перед болгарскими генералами, «Машина» получила от зятя Брежнева Юрия Чурбанова шесть значков «За отличие в службе» II степени. Юрий Чурбанов с супругой Галиной Брежневой

В городе Ареццо ежегодно проводится конкурс хоров в нескольких категориях - мужские, женские, детские, смешанные и народные. В основном туда ездили хоры из Прибалтики, но выше третьего места они не поднимались. И вот в 75-м году посылают наш коллектив. Параллельно проходит еще конкурс произведений для хоров, и те произведения, которые занимают там первые места, являются на следующий год обязательными для исполнения в рамках конкурсной программы. Они высылаются всем за три месяца до конкурса.

Это была первая поездка. У нас - сплошная серость, расцвет застоя, а в Италии август, девки ходят в прозрачных блузках - я чуть башку себе не свернул, порнуха на каждом углу - и это в 18 лет!!! Тогда!!!

Понятно, что мы выиграли первое место в основной категории и заняли третье место в категории народных хоров, причем, как стало понятно из объяснения судей, данная программа была недостаточно сложна для нашего хора.

А вообще мы пели Стравинского, концерты Бортнянского, фрагменты Всенощной Рахманинова, с нами работал Геннадий Рождественский, то есть пришлось мне потрудиться с интересными людьми, и о профессионализме я узнал весьма рано.

Приехал я козырным парнем, поскольку мы выиграли кучу призовых денег. Правда, нам досталось немного. Прибыл товарищ из посольства с чемоданчиком, собрал деньги и отбыл, сказав «спасибо» от имени советского государства. Но и суточных хватило на такие излишества, которые в Москве было позволить себе трудно. Две пары джинсов, часы на браслете, подарки всем родственникам. Думаю, что если бы нам выдали всю премию, то я приехал бы на машине.

18 лет! Я, молодой, даже почти красивый, и к тому же лауреат международного конкурса! В училище я был самым популярным студентом на тот момент, чем нещадно пользовался, чтобы облегчить свою жизнь.

К этому времени я работал на трех работах и иногда брал четвертую - где-нибудь в кабаке поиграть на подмене. А работа была такая. При каждом заводе, институте и пр. существовали вокально-инструментальные ансамбли, и, что самое удивительное, на них выделялись деньги, покупалась аппаратура и давалась ставка руководителя.

Со второго курса училища я еще работал концертмейстером в цирковом училище, причем с замечательной парой степистов - Быстров и Зернов. Кстати, Быстрову посвящен фильм «Зимний вечер в Гаграх». Только в фильме он Беглов. Это был потрясающий степист, и все, кто в последние десятилетия бил степ на нашей эстраде, - его ученики или ученики его учеников. Поэтому я знаю очень много цирковых людей.

Например, с моей первой женой учился на курсе Фима Шифрин. Плюс к этому я вел несколько ВИА, каждый из которых по 80 рублей платил, а еще 60 я получал в училище, а если прибавить деньги, зарабатываемые на замене в кабаках, то получалось до 500 рублей в месяц. Так зарабатывали, скажем, профессора. Я ездил на такси, ходил в рестораны - в общем, пожинал плоды...

В 1976 году я окончил музыкальное училище. Несмотря на мои тройки, мне, единственному с курса, дали рекомендацию в консерваторию. Но мне несколько надоела академичность, и я решил добровольно отдать долг родине, то есть пойти в армию. Единственное, чем мне смогло помочь горюющее по этому поводу руководство училища, - это тем, что меня с подачи директрисы взяли в Ансамбль Внутренних войск МВД СССР под руководством Елисеева, который можно сейчас видеть на всех торжественных концертах государственного масштаба.

Продержался я там полгода. Первое, что я там обнаружил, был командир моего отделения - мой корефан и собутыльник по училищу Петька Лаврищев, учившийся на год старше. И первое, что он сделал, - дал мне пачку подписанных увольнительных с печатями. Так что я часто сваливал из расположения к молодой жене. Затем меня несколько раз ловили, прощали и снова ловили.

«МЫ МНОГО ГАСТРОЛИРОВАЛИ, В ОСНОВНОМ ПО ЗОНАМ»

Очередная поимка совпала с проверкой дисциплины в оркестре какими-то милицейскими генералами, поэтому в очередной раз отскочить мне не удалось. И отправили меня продолжать службу в Белгородскую область - город Алексеевку. В самом центре города - зона. Среди охраны ни одной русской морды - не знаю, специально, что ли, узбеков да казахов набирали. Дикая дивизия какая-то. Но мне сильно помогло то, что я отслужил уже полгода. Правда, немного армейских сложностей мне досталось - и полы помыл, и картошку почистил. Но мне повезло - у нашего начальника-капитана маленькая дочка занималась в музыкальной школе. Прознав, что меня турнули из ансамбля, и выяснив, что я закончил училище при консерватории (а это для него было равнозначно самой консерватории), он освободил меня от всех работ вообще. Ну а я честно подтянул его дочку по классу фортепиано. А еще там была пара лейтенантов, оба из Москвы, которые очень любили бильярд. Выяснилось, что из всех узбеков я один умел играть, поэтому они меня часто выдергивали с дежурства. Так что год моей службы пролетел там незаметно.

Последние полгода я дослуживал в том же здании на Преображенке, где квартировал ансамбль МВД. Только он располагался на первом этаже, а ансамбль части - на третьем. Вот там я и служил. Оказывается, мои сопризывники ходатайствовали перед начальством - вернуть меня. Конечно, в основной ансамбль меня не взяли - уж слишком свежи были воспоминания о моих «художествах». Но начальство «верхнего» ансамбля решило рискнуть. Вызывают меня в Алексеевке, вручают билет и говорят, куда я должен явиться. Естественно, я отправился не в часть, а домой - нормально поесть, с женой пообщаться. То есть я на службу явился, но через день. Это, правда, замяли, и стал я служить «дедушкой» - командиром отделения, замсекретаря комсомольской организации, помощником хормейстера, руководителем ВИА. Первого поста я лишился быстро. Научил свое отделение играть в преферанс, причем на деньги, что было расценено как нарушение устава внутренней службы.

Мы много гастролировали, в основном по зонам. Всю Мордовию, всю Еврейскую автономную область, прочие «зонные» места объездили. Но и в Москве выступали, причем иногда перед весьма важными персонами. Как-то раз была у нас история, связанная с Юрием Чурбановым - зятем Брежнева, и первым замминистра внутренних дел. Посреди ночи будит нас наш взволнованный капитан, говорит, что приезжает к нам Чурбанов с болгарскими генералами, надо им «Алешу» спеть - была такая титульная советско-болгарская песня («Стоит над горою Алеша, в Болгарии русский солдат». - Прим. ред.). Не вопрос. Надеваем парадку - и в клуб.

Приходим в клуб, а там накрыт шикарный стол буковкой П. Во главе замминистра с болгарскими генералами. Тогда еще молодой, красивый, высокого роста, с прекрасной выправкой. «Алешу» знаете?». - «Так точно, товарищ генерал-лейтенант!». - «Ну давайте». А у нас «Алеша» - на четыре голоса а капелла - до слезы пробирает. Ну и они плакать все. «Еще давай!». Все в слезах. Мы еще раз пять спели. После чего  нас выстроили, подходит Чурбанов: «Всем выдать знак «За отличие в службе» I степени!». А это был чуть ли не орден, такую «ментовскую награду» давали за задержание особо опасных преступников. Безотлучно находившийся рядом с Чурбановым адъютант говорит: «Закончились, ни одного не осталось». - «Тогда давай неси «II степень»!». Приносит шесть коробочек, а «зять номер один» вешает нам значки и говорит: «Документы завтра получите у командира части». Но проносил я свой «орден» недолго, перед дембелем продал какому-то узбеку за 35 рублей.

(Продолжение в следующем номере)



Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter
Комментарии
1000 символов осталось