В разделе: Архив газеты "Бульвар Гордона" Об издании Авторы Подписка
Времена не выбирают

Вениамин СМЕХОВ: «От имени всех, кто навсегда Второй мировой ранен, готов не в интервью, а в жизни орать: прекратите разговоры о правых и виноватых, ради Бога, остановите кровавую пьесу! Любой ценой мир, любой ценой!»

Татьяна ОРЕЛ. Интернет-издание «ГОРДОН» 18 Сентября, 2014 00:00
Российский актер, режиссер и писатель Вениамин Смехов в интервью интернет-изданию «ГОРДОН» рассказал о том, что он думает о войне России с Украиной, почему перестал доверять СМИ и за что был сердит на него Владимир Высоцкий
Татьяна ОРЕЛ

Четыре года назад Вениамин Смехов отказался от звания народного артиста РФ, предложенного ему к 70-летнему юбилею. Об этом он вообще-то говорить не любит, но однажды свой поступок объяснил так: «Мне нравится, что Пушкин не был членом Союза писателей, и Высоцкий тоже не был награжден, между прочим. Но это дело персональное, никого не будем обвинять. Кому нравятся цацки, а кому — просто собственное имя».

Собственное имя Вениамина Смехова ассоциируется с честью и достоинством, присущим также одному из главных его экранных героев — Атосу из поистине народного фильма «Д’Артаньян и три мушкетера». Он называет себя актером, режиссером, писателем и путешественником. После расставания с Театром на Таганке, где сыграны десятки ролей, в том числе и в постановке «Мастер и Маргарита», благодаря которой зрители нарекли его «первым Воландом России», часто гастролирует со спектаклями и творческими вечерами, ведет программы на телевидении, пишет прозу, стихи, мемуары. И смотрит на жизнь через призму грустной иронии — как человек, которому все понятно в этом несовершенном мире. Потому и старается «подправить» его своим творчеством.

— Вениамин Борисович, тема отношений России и Украины сегодня настолько болезненна, что ее многие обходят стороной — чтобы не ссориться с друзьями или же из соображений безопасности. Вы не возражаете, если мы с вами сегодня будем говорить именно об этом?

— Во-первых, я не политик, моя профессия — актер. Как говорит мой герой в спектакле «Мастер и Маргарита», «каждое ведомство должно заниматься своими делами». Во-вторых, в последнее время я перестал доверять СМИ. Часто наши средства массовой информации уверенно-беззастенчивы в своих вопросах: «А верите ли вы в Бога?», «А вы патриот, вы поддерживаете то, что происходит в Кремле?», «А как у вас с женой?». Как частное лицо я не обязан исповедоваться, пусть даже и очень уважаемым журналистам.

— Значит, будем говорить об общечеловеческих ценностях. Правда, отношения России и Украины лежат в плоскости и этой темы тоже... Вы дружили с Владимиром Высоцким. Как бы он реагировал на сегодняшние события?

— Думаю, он поступал бы по чести, как всегда. Но я не могу говорить за него. Владимиру Семеновичу, наверное, радостно было бы прочитать строки прекрасного поэта Сергея Гандлевского: «Драли глотку за свободу слова, будто есть чего сказать, но сонета 66-го не перекричать». Я сейчас окунулся в 66-й сонет Шекспира, который созвучен нашим сегодняшним тревогам, — и за Россию, и за Израиль, и за Украину тем более.

Кстати, четыре года назад в Донецке я выступал в том же зале, что и Володя когда-то. Мне говорили, он был сердит на меня за то, что я не поехал с ним в Донецк, который он полюбил, но я тогда не мог, у меня были съемки. Так вот, оказавшись в Донецке, я начал с этого свое выступление и спросил: «Кто помнит тот концерт Владимира Высоцкого?». Меня прошибла слеза, когда взлетели руки немолодых уже людей. И я со сцены прочел стихи Высоцкого, написанные им когда-то для шахтеров:

Сидели, пили вразнобой мадеру,
 старку, зверобой,
И вдруг нас всех зовут в забой —
до одного!
У нас стахановец, гагановец,
загладовец,
И надо ведь, чтоб завалило
именно его...

— «Вот раскопаем — он опять начнет три нормы выполнять, начнет стране угля давать — и нам хана!» «Случай на шахте» называется. В Донбассе очень любили эту песню.

— А ведь в горбачевские времена первыми, кто начал требовать справедливости, оказались именно шахтеры. На­сколько мне известно, в последние годы у них были мизерные зарплаты, но они продолжали вкалывать. Всегда в проигрыше оказываются те, кто пониже... Впрочем, это опять политика, а я ее ненавижу.

Я прошел личные испытания в 1950-1980-х годах и несколько дней назад сказал своему другу, одному из самых горячих наших правозащитников, перечислив тогдашние страхи угроз и репрессий, что мое поколение сегодня защищено предыдущей эпохой безнадежности. Это была эпоха идеологических арестов: Андрей Синявский, Юлий Даниэль, Александр Гинзбург... Это было время горького не­счастья в городе Горький, где в ссылке то­мился Андрей Дмитриевич Сахаров. А потом, в 1984-м, Юрия Любимова изгнали из страны, за несколькими актерами Театра на Таганке ездила машина КГБ, один из главных пакостников — руководителей советской культуры, распоряжавшийся судьбами театров и людей, сообщил мне в лицо, что меня ждет. Все прошло. Сегодня я живу между двумя фразами великих русских поэтов: «Нужно понять, что все потеряно, и тогда не страшно» Цветаевой и «В России нужно жить долго» Ахматовой...

— Хотите сказать, что бывали времена и похуже, чем сегодня?

— Идет война, и неважно, названа она войной или нет. Она касается двух исторически родных стран. Страны прекрасны, а все государства, власть фатально грешны перед своим народом. Трещина между нашими странами пролегла через человеческие судьбы, через семьи, через дружбу. Но, я уверен, сценарий жизни пишется гораздо выше нас.

— Вы о высоких чиновниках, которые вершат людскими судьбами под кремлевскими звездами или же о высотах небесных?

— Когда-то в Бонне нам с женой довелось слушать лекцию Карамзина нашего времени — историка Натана Эйдельмана. Это было время, когда только упал железный занавес и в СССР повеяло ветром больших надежд. Я получил визу в Германию, где у меня были концерты (раньше об этом я не мог и мечтать), и вот в окружении прекрасных людей — диссидента и писателя Льва Копелева, его жены Раисы Орловой, художника Бориса Бергера — мы слушали чтения Натана Эйдельмана для историков из разных стран.

Это был декабрь 1988 года. Обсуждали еврейский вопрос, крымско-татарский, войну в Афганистане, спрашивали о Сахарове, который совсем недавно вышел на свободу, — словом, говорили обо всем, что остро интересовало мировую общест­венность. Эйдельман отвечал на эти воп­росы как истинно великий историк. Вспомнил карамзинские времена, Радищева, арестованного за книгу «Путешествие из Пе­тербурга в Москву», Чаадаева, которого объявили сумасшедшим за его произведения, и вообще всю эту ось государство — народ. Эйдельману удалось утолить любопытство большинства ученых.

Но были и недовольные «осторожностью» советского историка, кому-то хотелось, чтобы он непременно «выстрелил» по Кремлю и по Мавзолею Ленина, а он был просто русским историком и еврейским мудрецом, помнящим слова Екклесиаста: «Суета сует, все суета... Род проходит, и род приходит, а земля пребывает вовеки... Восходит солнце, и заходит солнце, и спешит к месту своему, где оно восходит...».

— Сегодняшние события тоже войдут в историю — как пример жестокой и, главное, бессмысленной войны...

— Все, что нашим народам необходимо сегодня, — это прекращение огня во что бы то ни стало. Кто-то из лидеров должен взять на себя первый шаг. Я уверен, что все кончится благом. Ведь у нас, как и у вас, — многовековая черноземная почва добра и культуры. Добро, конечно, победит... Для разрядки: я придумал, в чем была ошибка экономической политики советского государства. В том, что отобрали добро у кулаков. А «добро должно быть с кулаками».

— Карамзин, Радищев, Чаадаев, Гинзбург, Синявский и Даниэль, Сахаров — вы упоминаете имена тех, кто вел Россию к свободе. Украина также всеми силами пытается обрести свободу. Но почему Россия, у которой столь яркое наследие свободомыслия, к свободе сегодня не стремится?

— Да не обобщайте же, пожалуйста! Я вижу и знаю такую Россию, в которой, пользуясь словом поэта Дмитрия Пригова, немало «осмысленных» граждан и благих дел. А у властей предержащих есть и те, кто напускает на людей страх, но есть и другие — кто страшится за наши собственные беды: за нищету миллионов, за умирающие города и села, за плохую медицину, за ненадежность полиции, за бездомных детей и за многое другое.

— В поэтический спектакль по стихам Евгения Евтушенко «Нет лет», с которым вы объездили уже не одну страну, вошло стихотворение «Танки идут по Праге» о событиях 1968 года, когда СССР вмешался в дела другой страны. Этот позор до сих пор не дает покоя многим бывшим советским совестливым людям. Спустя почти полвека Россия как истинный правопреемник СССР гусеницами танков пытается задавить украинскую свободу, не щадя при этом своих солдат, которых с Донбасса везут домой «грузом 200». Только вот об этом многие российские поэты пока молчат...

— Поэты как раз не молчат... Я считаю, этот кошмар необходимо прекратить на человеческом уровне. Этого хочу я, моя жена, мои дети, люди, с которыми я дружу, потому что тот, кто убивает человека, убивает и меня. Я слышу о фактах беспредельной жестокости с обеих сторон, я в ужасе от взрывов взаимной ненависти... Повторюсь, не понимаю в политике, зато понимаю в культуре. Культура — это параллельная Россия.

— Но вопреки всем законам геометрии с политикой она все же пересекается. За концерт для переселенцев в Донбассе Андрея Макаревича обвинили в предательстве по отношению к родине...

— Я знаю, что Андрей Макаревич, честный человек и блестящий музыкант, при­ехал туда не за гонораром, а для того, чтобы поддержать несчастных людей, переживших войну. Я принадлежу к последнему поколению тех, кто пережил войну, я помню эвакуацию, голод, детство без отца, потому что он воевал. От имени всех, кто навсегда ранен Второй мировой, готов не в ин­тервью, а в жизни орать: прекратите раз­говоры о правых и виноватых! Ради Бога, остановите кровавую пьесу! Любой ценой мир, любой ценой!

— Вы рассказывали, как вместе с Владимиром Высоцким и Иваном Дыховичным много лет назад открывали под Киевом ресторан «Млин». Вас наверняка там угощали украинским борщом с пампушками. Но в иных московских ресторанах украинский борщ найти теперь трудно. Вернее, борщ посетителям подают, но в меню он зашифрован как «русский суп». Скажете, кулинария тоже вне политики?

— Вы даете неверную информацию. В популярном ресторане «Пушкин» на Тверском бульваре смело кормят братским бор­щом. Да и мы, если угодно, в знак протеста накануне 1 сентября в доме у Алики Смеховой, провожая в суровую школьную дорогу моих внуков — первоклассника Ма­кара и девятиклассника Артема, — семьей отметили этот факт украинским борщом.

— Вы дружите с удивительным клоуном Вячеславом Полуниным, благодаря искусству которого мир становится светлее и добрее. Могли бы попросить его прислать именное приглашение на спектакль одному большому человеку небольшого роста, чтобы он тоже по­добрел и прекратил войну в Ук­ра­ине?

— Не знаю, подвластны ли политики чуду, которое творит Слава Полунин, но когда в «Снежном шоу» он идет по спинкам кресел, ему навстречу люди всегда протягивают руки. В Англии, которая считается родиной клоунады, его назвали луч­шим клоуном мира. Но, выступая в парижском Casino de Paris, он волновался, как при­мут его чванливые французы... Вот видите, мы опять обобщаем, а этого делать нельзя...



Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter
Комментарии
1000 символов осталось