В разделе: Архив газеты "Бульвар Гордона" Об издании Авторы Подписка
Чтобы помнили...

Профессор Сергей КАПИЦА: «Обернувшись, я увидел перед собой крепкого парня, который в одной руке сжимал топор, а в другой — опасную бритву. Он был зарегистрированным сумасшедшим и убивал меня как главного жидомасона»

Дмитрий ГОРДОН. «Бульвар Гордона» 28 Сентября, 2012 00:00
40 дней назад ушел из жизни выдающийся советский и российский ученый, ведущий легендарной телепрограммы «Очевидное-невероятное». Предлагаем вашему вниманию последнее интервью Сергея Петровича, которое он дал Дмитрию Гордону в 2010 году
Дмитрий ГОРДОН
Часть II

(Продолжение. Начало в № 38)

«ЧТО ТАКОЕ АМЕРИКАНСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ? ЭТО МЕСТО, ГДЕ РУССКИЕ ПРОФЕССОРА УЧАТ КИТАЙСКИХ СТУДЕНТОВ»

- Считается, что если Третья мировая война и начнется, то за ресурсы планеты, а как вы думаете, альтернатива нефти и газу есть?

- Во-первых, существует ядерная энергия - надо только уметь с ней обращаться, а во-вторых, так называемая альтернативная энергетика. Когда вы едете по Германии, видите повсюду мельницы: ветряные, на реках. Ни в Англии, ни во Франции, где ставка сделана на ядерную энергию, их нет...

- ...а в Германии да, массово...

- Совершенно верно. Мне, правда, всегда казалось, что гораздо интереснее было бы сооружать не ветряки, а те же колеса, но установленные в морских течениях, - элементарные расчеты показывают, что это куда более эффективный и надежный способ получения электрической энергии, только никто им не занимается.

- Иными словами, есть еще ресурсы, потенциал...

- Несомненно, не говоря о том, что запасов нефти, по-видимому, гораздо больше, чем мы думаем. Помните, был такой анекдот про Хрущева? Когда ему написали речь, что коммунизм на горизонте, он поинтересовался: «А что же такое горизонт?». - «Это, - ему объяснили, - такая невидимая линия, по мере приближения к которой она удаляется». Так, во всяком случае, в учебниках географии пишут... То же самое и с исчерпанием нефти: четыре десятка лет назад говорили, что через 40 лет ее не будет, и сейчас твердят: спустя 40 лет иссякнет.

- Кому-то, следовательно, это надо...

- Вот именно!

- Говоря о ядерной энергии и умении с ней обращаться, как не вспомнить Чернобыльскую катастрофу. На ваш взгляд, она произошла из-за человеческого, так сказать, фактора или ядерная энергия настолько опасна, что может в любой момент выйти из-под контроля?

С Дмитрием Гордоном. «Ученые, может, даже больше других подвержены человеческим слабостям»

Фото Феликса РОЗЕНШТЕЙНА

- В Чернобыле была проявлена вопиющая халатность - в этом деле немножко я разбирался. В конце-то концов, в реакторах, в атомных подводных лодках, где используется ядерная энергия, тоже бывают аварии, и вообще, появление всякой новой техники: возьмите автомобиль или самолет, - этим чревато. Ядерная энергия требует очень аккуратного управления, и если вы когда-нибудь были на атомной станции, видели: там ничего делать не надо. Сидят люди, смотрят на показания приборов, но ничего не происходит. Через полтора года следует перезарядить стержни и опять пару лет можно сидеть сложа руки. В Чернобыле же для разнообразия захотели поэкспериментировать - и вот результат: это была безответственность персонала.

- Остов Чернобыльской АЭС и все, что вокруг нее, еще долго будут мертвы или опасность, которую они для людей представляют, сильно преувеличена?

- Я был бы с этим весьма аккуратен.

- По-вашему, жить там можно?

- С известным риском, но лично я бы этого делать не стал.

- Радиация так страшна?

- Безусловно, она очень опасна. Кстати, у нас на Урале есть место хуже Чернобыля: это река Теча, которая протекает рядом с одним из крупнейших радиохимических производств в мире - комбинатом «Маяк». Вся эта местность сильно заражена, но люди там, как ни странно, живут. Недавно была подробная передача об их здоровье, где говорилось о том, что уровень наследственных заболеваний в том регионе куда выше, чем где бы то ни было. Это как бы лаборатория радиационной генетики человека с самыми печальными результатами.

- Как вы считаете, Киеву в этой связи что-нибудь угрожает?

- Не думаю - там ветры не в ту сторону дули...

- ...и слава Богу! Сергей Петрович, пока россияне и украинцы продолжают проводить над собой эксперименты с непредсказуемыми последствиями, вперед семимильными шагами идет Китай...

- О да!

- У него большие, на ваш взгляд, перспективы?

- По-моему, грандиозные, во всяком случае, меня их прогресс поражает.

- Неужели какое-то время спустя и Россия, и Соединенные Штаты окажутся у Китая в хвосте?

- Мне кажется, да, и не случайно, сейчас в Америке 150 тысяч китайцев учатся. Я туда езжу почти каждый год, а в 87-м был в Стэнфордском университете, одном из лучших на западном побережье, и меня захотел видеть ректор по фамилии Кеннеди (никакого отношения к знаменитому клану Кеннеди он не имеет - это распространенная ирландская фамилия вроде Иванова). «Вы знаете, - спросил он меня, - что в Америке нынче 40 тысяч китайцев гранит науки грызут? Треть из материкового Китая, по столько же из китайской диаспоры и Тайваня, причем они очень усердно работают, а количество ваших ребят мы толком не знаем: не то 100, не то 200. Это ненормально, если так дальше пойдет, вы не будете понимать нас, а мы - вас: я хотел обратить на это ваше внимание». На обратном пути я был в Вашингтоне и пересказал наш разговор послу.

- Добрынину?

- Да, и он проявил интерес: «Сергей, это очень существенная информация. Изложите ее в телеграмме для Горбачева - он все мои депеши читает». Текст тут же был составлен и за подписью посла ушел, но не успел я в Москве слезть с самолета, как у меня начали допытываться, кто я такой и зачем вмешиваюсь не в свое дело. «Милые мои, - возмутился, - я получил некую информацию, доложил ее послу и действовал на основании его распоряжения - что вы ко мне придираетесь?».

Ну а теперь прикиньте. Сейчас, повторяю, 150 тысяч китайцев учатся в США, многие из них возвращаются с этими знаниями в Китай, где им дают возможность трудиться, да и в самой Америке их востребованность и отдача огромны - это колоссальный фактор! Они весьма работящие и, несомненно, идут вровень с современной мировой наукой, к тому же среди китайцев есть уже несколько нобелевских лауреатов (правда, выросли они в США). Некоторых я знал - очень способные и трудолюбивые люди. Теперь даже шутка такая есть: что такое американский университет? Это место, где русские профессора учат китайских студентов.

«МОЙ ДРУГ, НОБЕЛЕВСКИЙ ЛАУРЕАТ ЖОРЕС АЛФЕРОВ, ГОВОРИТ, ЧТО СЕЙЧАС ВСЕ ПЕССИМИСТЫ ИЗ РОССИИ УЕХАЛИ - ОСТАЛИСЬ ОДНИ ОПТИМИСТЫ»

- Некоторые российские ура-патриоты попрекают вас вашим британским паспортом, как по мне, более патриотично настроенного к России человека сыскать трудно. Скажите, на ваш взгляд, у России есть будущее?

- Считаю, что есть, - в этом смысле пессимистом я не являюсь. Мой друг, нобелевский лауреат Жорес Алферов, говорит, что сейчас все пессимисты уехали - остались одни оптимисты...

- ...вы с Алферовым...

- (Смеется).

- Завтра, думаете, будет лучше, чем вчера?

- Я на это надеюсь. «Надежды юношей питают», да и по-другому-то жить трудно, не интересно.

- Когда-то, еще в 1973 году, вы начали вести на советском телевидении программу «Очевидное-невероятное», благодаря которой вас узнали и полюбили едва ли не в каждом доме. В 80-м вы даже получили за этот проект Государственную премию СССР, а вот отец вашу телевизионную деятельность одобрял? Как он вообще относился к безумной популярности сына?

- Ну, я уже вам рассказал историю... Вначале он как-то ревностно реагировал, но потом, правда, понял значение того, что я делал. Все-таки когда профессор читает лекцию 50-ти студентам, это считается абсолютно нормальным. Сейчас случается, что даже пяти, потому как студентов мало, а профессора еще не перевелись...

- ...и это обнадеживает...

- Да, а когда вас слушают миллионы, это всевозможные эмоции возбуждает. В результате меня же чуть не убили...

- Мы этой темы еще коснемся...

- Ну, если хотите - я не люблю об этом рассказывать.

Из книги Сергея Капицы «Мои воспоминания».

«Меня часто спрашивают, была ли у нас цензура. И была, и не была. Я уже где-то рассказывал, как устроена цензура при Галилее, так вот, точно так же и у нас. Надо было представить своего рода клятвенное заявление, что в материалах нет ничего противного вере и Отечеству, и еще заявление специальной комиссии экспертов, что передача удовлетворяет таким-то требованиям - этих требований был целый том, и эксперты знали их в той области, за которую отвечали. Я, например, помню, что нельзя было показывать в кадре половозрелых крабов, потому что тогда сущест­во­вало разное законодательство, касающееся ползающих и плавающих морских тварей. Пока крабы плавают, они рыбы, а когда ползают, это другое, и поскольку половозрелые крабы могут и ползать, и плавать, становится непонятно, что это такое и какие правила к ним применимы. Я с этим столкнулся, потому что в нашем подводном фильме были крабы.

Когда меня пригласили работать на телевидение, мне сказали: «Вы все знаете про половозрелых крабов и прочее, и вы должны сами за все отвечать, а мы будем за вами смотреть». Это самая разумная система, и у меня практически никогда не было серьезных затруднений с цензурой, разве что один раз с военными, когда я рассказывал про ускорители - мощные ускорители рассматривались тогда как космическое оружие. Мне сказали: «Вы нарушили, нельзя было об этом рассказывать». - «Ну, покажите, что именно было нельзя говорить?». - «Нет, не можем, это секрет». На этом мы и разошлись - такие были времена».

Из книги Сергея Капицы «Мои воспоминания».

«Нередко нам приходилось преодолевать разного рода запреты. В 1980 году было столетие Абрама Федоровича Иоффе, в Ленинграде на празднование юбилея собрались все его ученики, и мы решили снимать это событие для телевидения. Буквально накануне выезда звонит мне помощник и сообщает, что все телевизионные камеры в Ленинграде на ремонте и снимать нельзя. Приезжайте, говорит, мы вам расскажем подробности. Я приезжаю и узнаю, что камеры-то в полном порядке, но местное начальство, в частности, первый секретарь обкома Романов, категорически против того, чтобы Центральное телевидение снимало про Иоффе и Ленинградский физико-технический институт. Тогда я обратился к тем, кто поддерживал меня в ЦК, и они обещали разобраться.

Через несколько часов звонят мне из Ленинграда: «Ты знаешь, все камеры починили!». Мы поехали и сняли всех главных атомщиков страны. В своей речи Юлий Борисович Харитон замечательно рассказывал о том, как молодым человеком он пришел в институт и какое впечатление на него произвел Иоффе, и тогда мне пришла в голову идея записать интервью с Харитоном. Я попросил камеры не убирать, а снять наш разговор с Юлием Борисовичем - его рассказ о том, как встреча с Иоффе определила его путь в науке. Перед съемкой подскакивает телохранитель: «У вас есть разрешение снимать академика?». Я через плечо отвечаю: «Вопрос согласован - в случае чего нас поправят». Сказал на их щучьем языке. Он понял и тут же отскочил. По-видимому, это был первый случай, когда Харитон показался на экране со своими тремя звездами Героя Социалистического Труда. Кстати, никто нас не поправил».

Из книги Сергея Капицы «Мои воспоминания».

«Осенью 1976 года праздновалось 10-летие Театра на Таганке. В кабинете у Любимова, где все стены расписаны автографами артистов и друзей театра, я стоял рядом с Плисецкой и ее мужем Родионом Щедриным. Вдруг ко мне подходит один малознакомый тип и говорит: «Сергей, ты все делаешь передачи с учеными, а слабо тебе сделать с Плисецкой?». Я стою рядом с Майей, и тут такой вызов! Мне ничего не оставалось, как сказать: «Майя Михайловна, наши зрители предлагают идею - вы согласились бы с этим?». Она была несколько растерянна, но ответила: «Интересно! Я спрошу Щедрина», а он: «Ну, если тебе хочется - конечно. Известная передача...». Уговор состоялся.

Снимали в Пушкинском музее, оба мы волновались, и вот первый кадр: проход по большой парадной лестнице музея наверх. Прожектора залили все огнем, стоят телевизионные и кинокамеры. Плисецкая одета в строгий костюм, я иду вместе с ней, а как рядом с такой роскошной женщиной идти? На шаг вперед? На шаг назад? Меня не так пугал разговор, как то, что я должен двигаться - по длинной лестнице о трех маршах долго идти с великой танцовщицей, которая движением может выразить все, но мне помочь не в силах. Мгновение съемки приближается, и, наконец, команда: «Мотор!».

Мы пошли. Чувствую, Майя Михайловна идет так, как надо, - она это умеет и делает лучше всех. Я уже смелее иду рядом и веду так называемую непринужденную беседу. К счастью, звук не записывался, только проход. Мы доходим до середины лестницы, и вдруг - «Стоп!». Нас остановили: из бокового входа появилась уборщица с ведром и веником. Кадр был нарушен, нас вернули на исходную позицию, все были расстроены: съемка начинается с накладки. Надо идти снова, теперь нам уже легче и у нас есть о чем поговорить. Майя рассказывает мне, что аналогичная история была у нее на съемках фильма в русской деревне. Режиссером был француз, и вдруг на заднем плане появился некий незапланированный персонаж. Режиссер остановил камеру и попросил через переводчика сказать, что, мол, прошу господина на заднем плане покинуть съемочную площадку. Переводчик через громкую связь это объявляет - ноль внимания. Режиссер вновь настоятельно просит господина покинуть площадку. Снова ноль внимания.

Тем временем мы продолжаем подниматься наверх, мы уже совсем близко от камеры, а Майя продолжает: «Тогда переводчик берет инициативу на себя, и говорит: «Эй ты там, иди отсюда на...» - и это мне Майя рассказывает громко, четко артикулируя. Я поворачиваюсь к ней и говорю: «Знаете, Майя, один процент наших зрителей - глухонемые, которые умеют читать по губам...» - и под эту реплику мы вышли из кадра. Кадр этот так и поставили в передачу, и мы получили десятки писем от глухонемых: «Как вы позволили Майе Плисецкой так на Центральном телевидении выражаться?!».

«НИЧЕГО БОЛЕЕ СИЛЬНОГО В ЖИЗНИ, ЧЕМ СЕКС, НЕТ!»

- Вы как-то заметили, что высокий рейтинг «Дома-2» характеризует - выразились вы как физик! - распад общества...

- Конечно. Согласитесь: ничего более сильного в жизни, чем секс, нет - с ним никакая наука соревноваться не может.

- Как вы думаете, кому нужно, чтобы такие оболванивающие зрителей программы заполоняли эфир, да еще и в прайм-тайм?

- Я как-то выступил на заседании российского Кабинета министров и сказал им: «Если такая политика в отношении общест­венного сознания продолжится, у вас будет страна дураков. Да, ею проще править, но будущего у такой страны нет».

- Как отреагировал глава Кабинета?

- Это было во времена Касьянова, но его самого не было, а председательствовавший Христенко сказал: «С мыслями профессора Капицы я согласен, но не согласен с формулировкой». Мое выступление было единственным, на которое он, подводя итог дискуссии, прореагировал, а потом, через несколько лет, я встретился с одним из заместителей председателя Кабинета министров, с которым до этого не был знаком. Он сам ко мне подошел: «Сергей Петрович, вы один такое сказали» - они же никогда этого не слышали.

- Естественно - кто ж им еще глаза-то откроет? В основном о мудром руководстве твердят, о правильности курса...

- Ну а я высказал то, что думал, и унес оттуда ноги живым (смеется). Иногда такие вещи говорить надо.

- Опять-таки вам не кажется происходящее сегодня на телевидении настоящим идиотизмом?

- Это хуже, чем идиотизм, - это преступление, ведь решается ни много ни мало вопрос будущего страны. Я сейчас немного перефразировал Талейрана - помните, когда убили герцога Энгиенского, он сказал: «Это хуже, чем преступление, - это ошибка»?

- Когда горела Останкинская башня и отключились ведущие телеканалы, говорили, что преступность в Москве вроде на треть уменьшилась - такое возможно?

- Вполне. Приведу вам другой пример: я был в Ереване, когда Тигран Петросян играл в Москве матч с Ботвинником за первенство мира по шахматам. Ажиотаж, который там царил, трудно себе представить: по городу были установлены колоссальные демонстрационные доски, а самую главную разместили на здании Оперы, перед которым была большая площадь. Туда все таксисты съезжались - такси нельзя было найти! - и жали на клаксоны, когда одобряли ход.

Едва партия закончилась, я пошел в гостиницу. Петросян выиграл, в городе царило совершенно сумасшедшее настроение... Кто-то на улице спросил меня, что я по этому поводу думаю, и я ответил, что очень счастлив. Разумеется, если бы посмел сказать, что не рад...

- ...оттуда вы ноги бы не унесли...

- (Смеется). ...меня бы наверняка растерзали. Кстати, гуляли мы по Еревану вместе с эмигрировавшим в СССР итальянским физиком Бруно Понтекорво. Нас затащили тут же в какой-то кабак, где отмечали победу Петросяна, и напоили до невозможности, а потом я был на ужине у местного прокурора, который сказал, что практически никакой преступности в эти дни в армянской столице не было.

- Сами-то вы в шахматы играете?

- Нет, а вот отец толк в них знал. К нему даже чемпион мира Василий Смыслов приезжал.

- Как вы относитесь к интернету?

- Как к интереснейшему явлению и средству доступа к информации.

- Вам не кажется, что это одно из самых величайших изобретений человечества?

- Несомненно, изобретение гениальное, имеющее, по-моему, колоссальное влияние на нашу жизнь. Мы - могу вам четко сказать! - до конца еще не понимаем его масштабы: об этом я даже в книге своей написал.

- Вы в интернет часто заглядываете?

- Почти каждый день. Во-первых, проверяю электронную почту - без нее уже трудно, а во-вторых, информация там на все вкусы, получить можно любую справку.

- Вам не кажется, что с развитием интернета и книги, и газеты, и журналы попросту отомрут?

- Пока интернет существует в нынешнем виде, нет, но развиваться он будет очень быстрыми темпами. Сейчас это кладезь знаний и коммуникационное средство, но, может, со временем у него разовьются свойства коллективного интеллекта - во всяком случае, я бы не удивился, если бы это произошло.

- Вы когда-то заметили, что избыток информации ведет к оскудению души...

- Это не мое высказывание - оно принадлежит выдающемуся советскому психологу Алексею Николаевичу Леонтьеву, который создал психологический факультет Московского университета.

- Вы тем не менее с этим согласны?

- Да, и интернет-то как раз и показывает, в чем тут проблема. Ситуация немножко напоминает известный анекдот про сумасшедший дом. Однажды в этом неспокойном заведении главный псих пришел к главному врачу: «У нас есть идея - хотим пьесу поставить». Тот затею одобрил: «О! Прекрасно». Несколько дней в больнице было тихо: все психи распределением ролей занимались, и вообще у них появилась общая цель - ставить спектакль, а потом главный псих опять главврача потревожил: «Возникли трудности». - «Какие?». - «Действующих лиц не хватает». - «Как - у нас ведь большой контингент. Кстати, какую пьесу вы выбрали?». - «Мы ставим телефонную книгу». Так же и человек - в избытке информации он вязнет, тонет...

- Как это у Высоцкого в песне: «И тогда главврач Маргулис телевизор запретил»...

- Вот именно (смеется).

«МЫ ПРОДОЛЖАЕМ РАЗБРАСЫВАТЬСЯ ТАЛАНТАМИ, СОРИМ МОЗГАМИ, ЖИВЕМ ТАК, СЛОВНО СЕГОДНЯ ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ ПОМПЕИ»

- Что читает сегодня академик Капица?

- Ой... Ну, естественно, слежу за газетами, за тем, что у нас происходит, - Таня моя штудирует их и говорит, что надо прочесть. В литературе, увы, мало интересного нахожу.

- Кого из классиков вы, как правило, перечитываете?

- Знаете, у меня чудное собрание появилось: к юбилею Пушкина Соросовский фонд издал в рамках проекта «Пушкинская библиотека» около 100 томов русской литературы, ну а поскольку ваш покорный слуга входил в редколлегию, мне достались все 100 томов, которые теперь стоят на даче и меня радуют. Если мне что-нибудь нужно, я всегда это там нахожу.

- Вы знали множество гениальных людей: какая общая черта их объединяет?

- По-моему, оптимизм.

- Интересно: каковы гении вблизи?

- Ой, не надо такими определениями разбрасываться. Я очень осторожно отношусь к самому понятию «гений», потому что немножко оно девальвировано, во всяком случае, стричь всех под одну гребенку не стоит.

- Кого же из тех, кого знали лично, вы считаете гениями? Давайте озвучим фамилии...

- Мне приходилось общаться с Полем Дираком - это один из величайших физиков, Льва Ландау я достаточно хорошо знал - если говорить об ученых.

- Отца вашего назовем - правильно?

- Его да, можно.

...Я встречал много очень крупных людей, и каждый из них был по-своему интересен. Мой тесть Алим Матвеевич Дамир - кстати, врач-терапевт - несомненно, был тоже выдающейся личностью...

- Почему в мире гениев становится все меньше и меньше - что за тенденция такая?

- Ну, хотя девальвация понятия налицо, они все-таки есть, другое дело, что их не умеют ценить. Мешают также какая-то гламурность и суета - все это убивает ту атмосферу, в которой они могут проявиться...

- В США наука сильнее, чем в других странах?

- Она другая, ведь чем наука отличается от прочих сфер? Тем, что люди занимаются ею из любопытства, а не ради денег. Заниматься наукой интересно - и это главное, поэтому рыночный подход к ней абсолютно ее убивает.

- При том скудном бюджете, который выделяется сегодня в России на науку (фундаментальную, в частности), по-прежнему происходит утечка мозгов. Вы вот когда-то заметили: «Мы продолжаем разбрасываться талантами, сорим мозгами, живем так, словно сегодня последний день Помпеи». Скажите, лучшие российские ученые сейчас в Соединенных Штатах?

- Многие - да, несомненно, и главное - там молодежь. Хуже всего то, что мы ее экспортируем: у нас совершенно нарушено воспроизводство научных кадров. Чем вот была советская наука сильна? В первую очередь, механизмом воспроизводства научных кадров...

- ...и преемственностью поколений, наверное...

- Тем, иными словами, что называется школами. Люди, интересующиеся наукой, могли найти для себя выход, их поддерживали, причем хорошо, и они выдавали в ответ очень много идей, разработок, открытий. С другой стороны, мы так плачемся об исходе наук, но какое влияние оказали наши соотечественники (пусть даже и бывшие) на мировую культуру? Ростропович мне говорил, что если бы всех музыкантов, которые из России уехали, вернуть обратно, музыкальная жизнь большинства оркестров просто бы рухнула (правда, Мстислав Леопольдович был склонен к неким преувеличениям).

- Гений он, кстати?

- Несомненно - музыкант величайший. Возьмите лучших музыкантов ХХ века - все они связаны с Россией. Даже родители Гершвина, кажется, в Белоруссии родились.

- Шпионы (мы их, естественно, называем разведчиками) сильно советским физикам помогали?

- Главное - они объяснили начальству, что происходит в Америке, ну и еще передали наиболее важный секрет атомной бомбы, благодаря которому ее можно было сделать. Как только она взорвалась - все: Советский Союз нельзя было уже шантажировать...

«БОННЭР СКАЗАЛА ОТЦУ: «АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ БУДЕТ ГОВОРИТЬ ТОЛЬКО В МОЕМ ПРИСУТСТВИИ»

- Разведчики сообщали нашим физикам, в частности, Петру Леонидовичу, какие-то вещи, до которых уже додумались ученые в Соединенных Штатах, в Германии?

- Не знаю - это всегда было покрыто завесой тайны. Здесь вообще очень много преувеличений: все доказывают свою необходимость, но, скажем, водородную бомбу мы придумали раньше американцев, а она в 100 раз сложнее атомной.

- Вы говорили, что отец водородной бомбы Андрей Дмитриевич Сахаров, по существу, был втянут своей женой Еленой Боннэр в политический бизнес...

- По-моему, я такого не говорил. Ума не приложу, где вы это могли взять...

- В одном из интервью прочитал - может, журналист исказил что-то?

- Наверняка.

- Андрей Дмитриевич был великим, на ваш взгляд, ученым?

- Он был необыкновенной личностью - это я могу твердо сказать. Вместе мы не работали, но я с ним пересекался - правда, не очень много...

- Боннэр действительно имела на него нехорошее, прямо-таки магнетическое влияние?

- Могу описать последнюю встречу отца с Сахаровым. Елена Георгиевна позвонила Петру Леонидовичу и попросила подписать письмо в защиту некоего диссидента - не помню даже, кого именно. Он отказал: «Вы знаете, я никогда не подписываю коллективных писем - когда надо, пишу кому надо и то, что считаю нужным, сам». В частности, он написал два письма Брежневу и Андропову в защиту самого Сахарова (теперь они опубликованы, а тогда это была конфиденциальная переписка)...

- ...не говоря уже о его знаменитом обращении к Сталину в защиту Ландау...

- Да, причем и в том, и другом случае его письма возымели серьезное действие.

Из книги академика Сахарова «Воспоминания».

«4 декабря 1981 года, во время нашей с Люсей голодовки за выезд Лизы, Петр Леонидович послал на имя Брежнева письмо. Вот его полный текст:

«Глубокоуважаемый Леонид Ильич!

Я уже очень старый человек, и жизнь научила меня, что великодушные поступки никогда не забываются. Сберегите Сахарова! Да, у него большие недостатки и трудный характер, но он великий ученый нашей страны.

С уважением П. Л. Капица».

Как известно, 8 декабря Лизе был разрешен выезд».

Чтобы как-то смягчить отказ, отец пригласил Боннэр вместе с Андреем Дмитриевичем отобедать. Пришли Сахаровы, были отец с матерью и я - больше никого. Вначале Елена Георгиевна опять повторила свою просьбу, но отец вновь сказал, что ничего не будет подписывать, и дальше эта тема не обсуждалась. За столом была некая напряженность, но все равно поддерживался какой-то мелкий треп, а когда обед закончился, отец сказал: «Пойдемте, Андрей Дмитриевич, я бы хотел с вами поговорить». У него был двухэтажный дом, и он предложил академику подняться наверх, в его кабинет, а дамы и я оставались бы внизу в столовой. Ну, ясное дело, отец - хозяин, директор и, наконец, старше гостя... Естественна диспозиция...

- ...и субординация...

- ...но Боннэр отрезала: «Андрей Дмитриевич будет говорить только в моем присутствии». Неужели, подумал я, он человек, не отвечающий за свои слова? Может, ему хочется обсудить проблемы сугубо академические. У академиков своя жизнь, свои, может, тайны...

«СРЕДИ ФИЗИКОВ ПЬЯНИЦ ПОЧТИ НЕ ВИДЕЛ, У ХИМИКОВ, ГОВОРЯТ, ЭТО БОЛЕЕ РАСПРОСТРАНЕНО. МОЖЕТ, ТАМ СПИРТА ПОБОЛЬШЕ...»

- Почему бы не перекинуться парой слов о девушках, в конце-то концов...

- Ситуация, словом, понятная...

- Ужас!

- Андрей Дмитриевич, по-моему, должен был бы сказать: «Милая, никаких секретов от тебя у меня нет. Я с Петром Леонидовичем пойду, а потом все тебе расскажу», - и все встало бы на место.

- Промолчал?

- Было, как в театре: повисла длинная пауза, после чего отец отчеканил: «Сергей, проводи, пожалуйста, гостей». Я встал, поднялись Андрей Дмитриевич и Боннэр. Отец вежливо им поклонился, мы вышли в большую переднюю, но за гостями он не последовал. Помню, что я помог Елене Георгиевне одеться, потом провел их к машине, и они уехали.

- Незавидная у вас была роль...

- Да, милый мой, да (смеется)...

- В ученой среде ревность и зависть по отношению друг к другу присутствуют?

- Как и во всех специальностях. Ученые в этом смысле абсолютно ничем от других не отличаются - даже, может, еще больше подвержены человеческим слабостям.

- А восхищение чужими успехами присутствует?

- Непременно - тоже, в общем-то, как везде. Возьмите художнический мир...

- ...или актерский...

- Ну, артисты вообще на этом, по-моему, сдвинуты, потому что их жизнь в искусстве так коротка...

- Ученые пьют?

- Среди физиков пьяниц почти не видел - у химиков, говорят, это более распространено. Может, там спирта побольше, не знаю (смеется)...

- По слухам, вы очень любили сражаться в теннис с Никитой Михалковым и его братом Андроном Михалковым-Кончаловским - кто, если не секрет, побеждал?

- Они хорошо играли, может, даже лучше меня, но, в общем, побеждала всегда дружба.

- Вы их, небось, интеллектом давили?

- Нет, что вы - все было симпатично, интересные люди к ним приходили. Я в их компании с Тарковским раз познакомился, а потом как-то Андрон с польской актрисой Беатой Тышкевич приехал.

- Красивая женщина...

- Ну! С ней, кстати, любопытный эпизод связан. Мы с Андроном играем, изображаем, конечно, великий теннис, а она сидит и, так сказать, благосклонно смотрит. Тут мой противник куда-то мяч загоняет и говорит Беате: «Эй, принеси». Для меня это было совершенно непонятно. «Андрон, - произнес, - как ты можешь?»...

- А она встает и бежит...

- Нет. Он в ответ: «Она должна меня слушаться». Гордая полька зарделась: «Может, на съемочной площадке и так, но не на теннисе - я не позволю с собой так обращаться». Я сразу встал на ее защиту, и Андрон понял, что совершил какой-то faux pas (бестактность. - Д. Г.). Спустя много лет я случайно встретил Беату в Испании - мы были в Бургосе в Музее современного искусства. Я об этом случае ей напомнил - она тоже его не забыла.

- Вы много лет увлекались подводным плаванием с аквалангом и даже имеете удостоверение дайвера под номером 0002. Сразу напрашивается вопрос: а у кого «корочки» под номером 0001?

- У академика Мигдала, с которым мы, собственно, и основали Федерацию подводного плавания. Сперва мы с Аркадием Бенедиктовичем в масках научились плавать - это теперь тривиально, а потом, первые по существу в Союзе, спускались под воду, как Кусто, в аквалангах.

- Увлекательно под водой?

- Безумно - это действительно открытие какого-то мира, и потом просто физически ощущаешь себя иначе...

- В воды каких океанов и морей вы погружались?

- Начали в Черном море, затем у нас были три экспедиции на Дальний Восток... Там, кстати, мы сняли два фильма (это были первые советские ленты о подводном мире!) об осьминогах.

- Вы под водой сами снимали?

- Да, на цветную широкую пленку (потом, правда, нам помогали монтировать и озвучивать, но все было сделано профессионально). С одной из этих картин я ездил даже на фестиваль спортивных фильмов в Канны - там познакомился с Кусто, который потом приезжал в Москву (я его принимал на даче - это был замечательный путешественник). Затем меня пригласили в Австралию читать лекции, и там я с коллегами вырвался на барьерные рифы, где провел больше недели.

- Вы, получается, практически весь мир объездили?

- Ну, не весь, но какую-то его часть, несомненно (смеется).

- Скажите, а это правда или легенда, что вы управляете самолетом?

- Ну почему же легенда - в МАИ нас учили летать.

- И вы в состоянии, если немножко освежить память, управлять самолетом?

- Да.

- Военным или транспортным?

- Нет, летал я на маленьких... Сначала это был биплан У-2 (позднее переименованный в ПО-2): на нем летать - как на мотоцикле ездить. Когда первый раз я сел за штурвал, со мной был инструктор, который поднял самолет в небо, а затем передал управление мне. Лететь надо было по прямой. Я держался довольно уверенно, стал даже повороты какие-то элементарные делать. Наконец, мы сели. «Ну, - говорит мне инструктор, - вижу, вы раньше летали». - «Никогда в жизни, - отвечаю, - это был первый полет», а он: «Так первый раз не летают». Просто я знал, что такое авиация...

«СООБРАЖАТЬ Я НАЧАЛ, ТОЛЬКО КОГДА БРОСИЛ ЕГО НА ПОЛ: ЛЕЖАЛ НА НЕМ, А ОН ПОДО МНОЙ БРЫКАЛСЯ»

- Вы уже вскользь упоминали об этом... В декабре 1986 года в перерыве между лекциями в МФТИ на вас напал сумасшедший, говорят, человек, который пытался убить вас ледорубом - почти как Рамон Меркадер в 40-м году Троцкого...

- (Вздыхает).

- Странное покушение...

- Это был очень неприятный эпизод в моей жизни... Он действительно хотел меня убить - у него был туристский топорик со стальной очень ухватистой ручкой... Я испугался...

- Вы видели, как злоумышленник подходит?

- В том-то и дело, что нет - он сзади напал. Я вначале подумал, что это из серии (хлопает себя рукой по плечу): «Ой, Сергей, я тебя давно не видел» - знаете, есть такое дурацкое приветствие? Он ударил меня изо всех сил сзади по голове, но топор соскочил на плечо, и удар больше туда пришелся. Боли не было... Потом он второй раз ударил меня по голове - вот тут (показывает) даже шрамик остался. Обернувшись, я увидел перед собой небольшого роста крепкого парня, который в одной руке сжимал топор, а в другой - опасную бритву.

- Рядом с вами был кто-то?

- Студенты - мы просто шли из аудитории, где я закончил читать лекцию: в перерыве направлялся к себе в кабинет...

Что-то во мне тогда взорвалось - вот не знаю что. Видимо, какие-то защитные инстинкты в нас запрограммированы. Соображать я начал, только когда бросил его на пол: лежал на нем, а он подо мной брыкался, кричал. Мы в разных немножко весовых, да и возрастных категориях: ему 29 лет было, а мне - 58. Я вырвал у него топор и готов был ударить его по глазам, но тут меня осенило, что, может, это непедагогично: профессор - и вдруг рубает студента. Тогда я решил, что ударю его по зубам, но в эти как раз дни моя жена вставляла себе зубы, и я знал, как это сложно и дорого.

- Все эти мысли успели пронестись у вас в голове?

- В доли секунд! В результате я перевернул топор, как теннисную ракетку, и ударил его по лбу. Он потерял сознание, после чего я поднялся, и только тут ребята начали вокруг меня собираться. Понимаете, это когда в кино идиотские драки показывают, они там чуть ли не целый час длятся...

- Напавший на вас оказался студентом?

- Нет, это был парень из Ленинграда. Он приезжал трижды, меня выслеживал...

- Навязчивая идея?

- Совершенно верно - он был зарегистрированным сумасшедшим и убивал меня как главного жидомасона.

- Это вы-то жидомасон?

- (Разводит руками). Все в жизни возможно...

- Не жид, не масон...

- Мало того, человек может быть либо евреем, либо масоном - это не пересекающееся, как говорят в математике, множество. Существует просто некий жупел... Потом как-то я обсуждал произошедшее с Александром Николаевичем Яковлевым, и он мне сказал, что это, несомненно, была попытка меня уничтожить, используя сумасшедшего. У лидера эсэров Бориса Савинкова описано, как это делается: дают психически больному установку, а в случае, если убийство сорвется, не получится, умывают руки.

- Что после этого с вами было?

- Таня позвонила своей сестре, и меня увезли в Боткинскую больницу. Кстати, там работал очень известный нейрохирург, который в свое время хотел меня оперировать, когда я мучился немножко от радикулита (Таня говорила, что натрудил себя подводными грузами), и вот я лежу, а он моет руки. «Я, - говорит, - собирался оперировать вам спинной мозг, а теперь мне ваш головной мозг достался».

К счастью, туда он не добрался - тот уцелел. Как оказалось, у меня крепкая голова.

- И слава Богу - такие мозги на вес золота...

- Это, знаете, как Гоги спрашивают: «У тебя голова болит?». Он плечами пожал: «Никогда - здесь же кость».

- Какова судьба этого парня? Что было с ним дальше?

- Его посадили в какой-то сумасшедший дом тюремный, и след потерялся.

- Сергей Петрович, вы в своем возрасте как себя ощущаете?

- А сколько вам лет?

- 42...

- (Мечтательно). Почти в два раза меньше...

- Вы тем не менее чувствуете себя по-прежнему молодым или кажетесь уже себе пожилым человеком?

- Ну, не знаю - пока функционирую.

- Голова по-прежнему работает хорошо?

- Ну, может, память не столь ясная, как была, а в остальном...

- Как вы считаете: старость - это порок?

- Это судьба!

- Я вам задам последний вопрос: что в вашей жизни очевидно и невероятно одновременно?

- Да все, по-моему. Сама жизнь невероятна...

- ...но очевидна....

- И это главное!

Киев - Москва - Киев



Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter
Комментарии
1000 символов осталось